Лирическая комедия «Взрослые дети» (1961) интересна не только противопоставлением «стариков» с их неправильными вкусами и молодёжи с их жестоким задором (именно жестоким!) — этот фильм показывает всю степень эстетического и – заодно этического заблуждения юных, горячих, желающих всё сломать…
…А уже на обломках возводить Светлое Будущее, где не будет ничего лишнего, как у героев романа «Туманность Андромеды», не имевших даже собственности — зато им принадлежала Галактика. Впрочем, это не было сугубо советским явлением – в Америках и Франциях тоже бузил (!) модернизм, правда, это не являлось вопросом …идеологии. Но об этом – чуть позже.
Итак, хорошенькая Люся и умненький, очкастый Игорь – современные архитекторы, созидающие в своём бюро некий город-спутник, куда они потом радостно переселятся, но пока – живут с «предками», у которых, что ни смысл, то – анахронизм; что ни комод – всё «упадочный стиль, эпоха Керенского», как пошутил бы Остап Бендер.
Кстати, ребята-шестидесятники очень любили романы Ильфа-и-Петрова, поэтому цитата вполне уместна. Супруги смотрятся хамами в библейском понимании – то есть высмеивающими и не почитающими отца, как это делал Хам. Но старики не в обиде — они же любят неразумных чад. Готовы прийти на помощь и даже не особо бесятся, когда Игорёк спустил все деньги на мотоцикл…
Но сегодня поговорим о вкусах. Дети критикуют обстановку в доме Королёвых, «вазы с русалками», картину, купленную в 1930-х и разные ненужные передовому хомо-сапиенсу штучки. А сами-то чего хотели? Во-первых, жить в молодом и – молодёжном городе-спутнике, где, по их словам, будет налажено общественное питание, а стиркой да глажкой займутся бытовые службы.
Девушка Люся показана, как интеллектуальная белоручка, заключившая брак «по большой и чистой дружбе» — типично для 1960-х. Нам весело вместе? Ты любишь Хемингуэя и песни Визбора? Понимаешь в Пикассо и Гуттузо? Давай поженимся. Печь пироги? Я? Жуть! Я же архитектор (инженер-строитель, физик-ядерщик, принцесса из кибернетической сказки).
В те годы намечалась разгрузка мегаполисов за счёт таких вот городов-спутников, как правило, связанных с производством или наукой. Примером стал Зеленоград – реально крутой и модерновый город, где и сейчас неплохо. Уютный «островок» технарей-романтиков, где снабжение было даже лучше, чем в столицах союзных республик…
Общепит был приемлемым (то есть не гадким), а подъезды содержались в идеальной чистоте – не только благодаря уборщицам, — там никто (почти) не черкал на стенах «Спартак – чемпион!» и не мусорил. Жители воспринимали Зеленоград, как своё. Особая психология. Бывала я там в гостях…
Во-вторых, жить в правильно-современной квартире? Тогда об этом говорилось очень много. Более того, модернизм и «борьба с излишествами» стала частью идеологии. На том же Западе лаконичная меблировка и прочие тонконогие столики треугольной формы – обычная игра форм. В СССР это носило характер борьбы Хрущёва со сталинским наследием.
Сталин обожал ампиро-барокко, а Хрущёв искоренял всё, что было связано с именем предшественника. Поэтому всех этих младых архитекторов поощряло само государство, а в многочисленных книгах и статьях рисовалось изысканно-лапидарное Будущее без «хлама» в виде коринфской капители и плюшевых диванов.
Так, много внимания уделялось свету и цвету – обои-в-цветочек «отменялись», хороша лёгкая полоска или цветовые пятна. Модной сделалась покраска. Окна – большие. А вот потолки – невысокие. Хрущёвский стандарт отрицал барское «пространство» — оно должно быть скромным и спартанским.
Никаких комнат-залов и роскошных кухонь, прихожих, ванных. Крохотное и чистенькое жилище — для вечно-работающих и …вечно-молодых людей, проводящих свой досуг на Хибинах или на Селигере. Дом рассматривался, как место для привала между походами, необычными поездками, экспедициями и командировками…
Готовить? Фу. У нас есть чудесная кулинария! Справлять день рождения? В милом кафе-стекляшке — там огни, живая музыка, мороженое и самый вкусный кофе! Ребёнка-то куда деть? В ясли-сад-школу, в шахматную секцию, на фигурное катание, а потом он (она) свалит в общагу приличного вуза. И — всё по новой.
Царил геометризм – любая «кривая линия» считалась уродливой. Самыми безобразными и — бесполезными назывались стили барокко, рококо и Ар нуво. Чересчур много прихоти! В пособиях учили, как расставить узкие диванчики и крошки-тумбочки в такой же крошке-комнатке. Уют подразумевал воздушность и прохладу.
Встроенные шкафы-купе, зеркала – для визуального расширения пространства, занавесочки из синтетики — с узором в виде кружочков и треугольничков. Из украшений — цветы, но не фикус — один из символов мещанства. А ещё тогда в моду вошли африканские маски и первобытное искусство — было много керамики а-ля пещера и статуэточек в духе трипольских богинь.
Но увы и ах – всё это быстро надоело. Стало обшарпанным и каким-то линялым. Уже в 1970-х те юные учёные, ставшие давно неюными и даже слегка толстоватыми, покупали мягкую мебель и гарнитуры «стенка», добывали антиквариат и коллекционировали альбомы по искусству. Это было отрезвлением и взрослением!
На карикатуре Herluf Bidstrup-а мы видим скандинавскую пару, которая предпочитала скромные и чистые формы, пока была молода, но потом, раздобрев и повзрослев, устроила из своей «квартиры мещанское болото». Замечу, что Бидструп рисовал это в начале 1960-х – он это предсказывал! Знал. Видел. Острые углы — для остроугольной юности. Для зрелости нужен овал-и-плюш.
То же случится и с «детьми» из фильма (для меня это поколение — мои родители!) — они, если не разведутся, то будут крепкими хозяевами, а Люся научится печь пироги и даже полюбит стиль барокко – это, в конце концов, очень красиво. И дачу освоят, и детей будут воспитывать бабушка с дедушкой. Впрочем, в фильме так оно и намечается. Будут ли счастливы? Ох… По-разному вышло.
