— Лен, нам надо поговорить, — Михаил Петрович стоял в дверях кухни, теребя в руках галстук. Было воскресенье, семь вечера, и этот официальный тон в выходной день уже настораживал.
— О чём? — Елена механически помешивала борщ. День выдался тяжёлый: с утра готовка, потом стирка, уборка… Нина, как обычно, проспала до обеда и теперь сидела в своей комнате, уткнувшись в телефон.
— Я ухожу.
Половник выпал из руки, забрызгав рассольником белый кухонный фартук.
— Как… уходишь? Куда?
— К Свете. Мы любим друг друга.
— К какой Свете? — переспросила Елена, хотя прекрасно знала ответ заранее. Светлана Карпова, бухгалтер из соседнего отдела. Тридцать два года, длинные ноги, модные костюмы и вечная улыбка на накрашенных губах.
— Я уже собрал вещи, — Михаил говорил быстро, словно боялся передумать. — Алименты буду платить, конечно. И на Нину тоже. Просто… я больше не могу так жить. Ты превратилась в… в домработницу. Только готовка, уборка, стирка… А где та Лена, которая пела в караоке? Которая занималась танцами?
— Та Лена варила борщи для тебя и твоей дочери, — голос звучал как будто со стороны. — Та Лена стирала твои рубашки и гладила твои брюки…
— Вот именно! — он повысил голос. — Я не просил тебя становиться домохозяйкой! Ты сама выбрала эту роль!
— А кто бы всё это делал? Нина? — Елена горько усмехнулась. — Ты же сам её такой вырастил. «Не трогай девочку, пусть отдохнёт», «Зачем ей готовить, когда мама дома»…
На шум из комнаты выглянула заспанная Нина:
— Что происходит?
— Ничего особенного, — Михаил взял стоявшую в коридоре сумку. — Я ухожу. Прости, доча.
Входная дверь хлопнула. Нина растерянно хлопала глазами:
— Мам? Как это… уходит?
Но Елена уже не слышала. Она методично вытирала с пола брызги рассольника, и только руки немного подрагивали.
Следующие три недели слились в один бесконечный серый день. Елена механически ходила на работу, готовила, убирала, стирала. Нина, казалось, даже не заметила отсутствия отца — всё так же валялась с телефоном, требовала завтраки и ужины, огрызалась на просьбы помочь.
— Нин, помой хоть посуду, — в очередной раз попросила Елена. — У меня голова раскалывается…
— Я занята! — донеслось из комнаты. — У меня важный разговор!
Сердце предательски заныло. Последнее время такое случалось всё чаще. Участковый врач говорил про стенокардию, прописал таблетки, но пить их было некогда — работа, дом, готовка…
В то утро Елена еле встала. Перед глазами плыло, в груди давило. «Надо взять больничный», — мелькнула мысль, но сегодня сдача квартального отчёта, замены нет…
— Мам, сделай бутерброды! — крикнула Нина из ванной. — Я в универ опаздываю!
Еле передвигая ноги, Елена пошла на кухню. Нарезала хлеб, колбасу… Комната качнулась.
— Готово? — Нина влетела на кухню. — Ой, ма, ты чего такая бледная?
— Нормально, — выдавила Елена. — Беги в универ…
До работы она добралась с трудом. В бухгалтерии было душно, цифры в мониторе расплывались.
— Лена, ты в порядке? — спросила начальница. — На тебе лица нет!
— Я… сейчас… отчёт… — пальцы не попадали по клавишам.
Внезапно стало трудно дышать. Боль стала невыносимой.
— Скорую! — закричал кто-то. — Ей плохо!
Последнее, что успела сделать Елена — набрать номер бывшего мужа: — Миша… присмотри за Ниной… я…
Темнота накрыла её мягким одеялом.
Михаил ворвался в квартиру около восьми вечера. В прихожей горел свет, из комнаты Нины доносилась музыка.
— Нинка! — он распахнул дверь. — Почему трубку не берёшь?!
Дочь вздрогнула, вытащила наушник:
— Пап? Ты чего кричишь?
— Я чего кричу?! — он в ярости сорвал с неё плед. — Мать в реанимации, а ты тут в пижаме сериалы смотришь?!
— Как… В смысле в реанимации? — Нина растерянно заморгала. – Ты гонишь? Она же на работе…
— На работе?! — Михаил схватил дочь за плечи. — Её ещё днём увезли! Ты ей звонила? Ты хоть раз набрала её номер за весь день?!
Нина побледнела, в глазах заметалась паника:
— Я… я думала… она задерживается…
— Думала она! — он обвёл взглядом комнату: разбросанная одежда, пустые упаковки от чипсов, грязные чашки. — Во что ты превратилась? Что мы из тебя вырастили?
— Пап, не начинай…
— Нет уж, начну! Девятнадцать лет, здоровая девка! Мать на работе падает в обморок от усталости, а ты…
— А я что? — вдруг вскинулась Нина. — Я не просила её надрываться! Сама помешалась на своей готовке-уборке!
— Да как ты смеешь…
— Что, правда глаза колет? — Нина вскочила. — Сам-то хорош! Сбежал к молодой, а теперь воспитываешь?!
— Я хотя бы работаю! А ты? «Мам, сделай бутерброды», «Мам, погладь платье», «Мам, я есть хочу»! Она же еле ходила последнее время!
— Я к тебе в кухарки и поломойки не нанималась! — выпалила Нина. — Надоели со своими нотациями!
Телефонный звонок прорезал воздух. Михаил схватил трубку:
— Да! Что?.. Как?.. Нет, не может быть…
Его лицо в одно мгновение стало пепельным серым.
— Что? — прошептала Нина. — Что случилось?
— Мама… — отец опустился на стул. — Она… не стало. Полчаса назад…
Нина застыла. В ушах зазвенело, комната поплыла перед глазами. А потом что-то внутри щёлкнуло, и она сорвалась с места.
Влетела на кухню, остановилась на секунду, обводя безумным взглядом горы грязной посуды, засохшие пятна на плите, крошки на столе. Всё это мама просила убрать. Просила столько раз…
«Доченька, помоги…» — зазвучал в голове родной голос.
Схватила губку, с остервенением принялась тереть тарелки. Руки тряслись так, что первая же чашка выскользнула, разбилась.
— Ничего-ничего, — забормотала Нина, собирая осколки трясущимися пальцами. — Я сейчас всё уберу, мамочка. Всё-всё уберу…
Порезала палец, но даже не заметила, все смешивалось с мыльной водой, слёзы капали на грязные тарелки.
«Нина, я так устала…» — снова мамин голос.
— Прости-прости-прости, — шептала она, яростно намыливая сковородку. — Я всё исправлю. Я научусь готовить. Я буду вставать рано. Я…
Засохшая каша не отмывалась. Нина принялась скрести ножом, царапая антипригарное покрытие.
«Доченька, эту сковородку нельзя железной мочалкой…» — всплыло в памяти.
— Я куплю новую! — всхлипнула она. — Десять новых куплю! Только вернись…
Бросила сковородку, схватила тряпку, начала вытирать стол. Крошки сыпались на пол, она заметалась между столом и мусорным ведром.
В голове вспышками проносились картинки: вот мама стоит у плиты, бледная, держится за сердце… Вот устало присаживается на табуретку, пока она, Нина, требует завтрак… Вот вытирает пот со лба, разбирая её разбросанные вещи…
— Я всё приберу! — метнулась к шкафу за шваброй. — Я всё-всё помою! Я больше никогда… никогда не скажу, что не нанималась! Слышишь, мама?
Принялась возить шваброй по полу, размазывая грязь и слёзы. Швабра цеплялась за ножки стульев, Нина дёргала её, расплёскивая воду.
«Нина, пол надо сначала подмести…» — снова мамин голос.
— Я научусь! — она заметалась по кухне в поисках веника. — Я всему научусь! Я буду самой лучшей дочерью! Только живи, пожалуйста, живи…
Веник выпал из дрожащих рук. Нина упала на колени, принялась собирать мусор ладонями.
Перед глазами всплывало мамино лицо: уставшее, осунувшееся, с синяками под глазами. Когда она стала такой? Почему Нина не замечала раньше? Как можно было быть такой слепой?
— Прости меня, — шептала она, елозя по мокрому полу. — Прости-прости-прости…
Всплыл сегодняшний вечер: она валяется с телефоном, мама на работе… Почему не позвонила? Почему не проверила? Хоть раз, хоть один чёртов раз за весь день!
Нина вскочила, заметалась снова: протирала уже чистые тарелки, снова мыла стол, хватала то тряпку, то губку…
Отец молча смотрел на этот хаотичный танец раскаяния. Как вдруг телефон зазвонил снова.
— Да, — глухо ответил он. — Что? Как это?…
Его глаза расширились.
— Повторите…Точно?
Нина замерла с тряпкой в руках не сводя взгляда с отца.
— Жива, — выдохнул отец. — Перепутали. Там была другая пациентка, полная тёзка… Наша жива. В реанимации, состояние тяжёлое, но… жива.
Тряпка выпала из дрожащих рук. Нина осела на мокрый пол, размазывая по лицу слёзы.
— Вставай, — отец поднял её. — Умойся. Переоденься. Едем в больницу.
— Прямо сейчас?
— Да. И запомни… — он посмотрел ей в глаза. — Когда мама поправится… Всё будет иначе. Ты поняла?
Нина кивнула, всё ещё продолжая машинально протирать уже чистый стол. Эти страшные минуты, когда она думала, что мамы больше нет, изменили что-то в её душе. Словно треснуло толстое стекло равнодушия, за которым она так долго пряталась.
В приёмном покое больницы было тихо и пахло хлоркой. Нина, всё ещё в наспех натянутой одежде, с мокрыми после уборки волосами, сидела на жёстком стуле, вцепившись в отцовский рукав.
— К Елене Сергеевне Коротковой, — в третий раз повторял отец дежурной медсестре. — Нас должны ждать…
— Реанимация закрыта для посещений, — монотонно отвечала та.
— Вы не понимаете… Нам звонили… Там была путаница…
— Коротковы? — из-за угла появился усталый врач в мятом халате. — Пройдёмте.
В ординаторской пахло кофе и лекарствами.
— Состояние стабильно тяжёлое, — врач потёр переносицу. — Обширный инфаркт. Если бы не коллеги, вовремя вызвавшие скорую… — он покачал головой.
— Можно к ней? — прошептала Нина.
— Пять минут. Только по одному.
— Иди, — кивнул отец. — Я потом.
Реанимационный блок встретил её писком приборов и холодным светом ламп. Нина на ватных ногах подошла к маминой койке.
Елена Сергеевна казалась непривычно маленькой среди проводов и трубок. Бледное лицо, заострившиеся черты, седина на висках… Когда мама так постарела? Почему она раньше не замечала этих морщин, этой усталости, застывшей даже во сне?
— Мамочка, — Нина осторожно коснулась безвольной руки. — Прости меня… Я всё поняла. Я всё исправлю.
В палату заглянула медсестра:
— Время.
— Можно завтра прийти?
— После обеда. Можете принесите вещи: бутылку воды, влажные салфетки.
Всю обратную дорогу Нина молчала. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний…
— Я обратно переезжаю, — вдруг сказал отец. — Пока мама в больнице.
— Зачем?
— Затем, что ты не справишься одна. Надо квартиру в порядок привести, продукты купить…
— Я справлюсь! — вскинулась Нина. — Я всё сделаю сама!
— Да? — он скептически хмыкнул. — А готовить ты умеешь? Стирать? Убирать?
Нина промолчала.
— Вот именно, — вздохнул отец. — Будем учиться вместе. Завтра с утра начнём.
Дома Нина первым делом бросилась заканчивать уборку. Теперь уже спокойно, методично, как учила мама: сначала подмести, потом помыть, протереть насухо…
В пять утра она уже стояла у плиты, пытаясь сварить кашу. Первая подгорела. Вторая получилась комками. Третья…
— Что ты делаешь? — отец появился на кухне в семь, когда она домывала плиту после очередного эксперимента.
— Учусь готовить, — буркнула Нина. — В интернете рецепты смотрю.
Он молча достал вторую кастрюлю:
— Показываю один раз. Сначала промываем крупу…
Когда они приехали в больницу после обеда, Нина гордо несла контейнер:
— Это я сама сварила! С папой, правда… Но почти сама!
В палате интенсивной терапии Елена Сергеевна уже пришла в себя. Увидев дочь с контейнером, слабо улыбнулась:
— Что там?
— Овсянка. Правда, немного комками…
— Ничего, — прошептала мама. — Главное, что сама.
Нина осторожно присела на край кровати:
— Мам, я обед приготовила. И ужин. Ну, папа помогал… И квартиру убрала. И твои вещи постирала. Я теперь всё буду делать, слышишь? Всё-всё…
— Тшшш, — Елена Сергеевна чуть сжала её руку. — Не надо всё. Надо просто… быть внимательнее друг к другу. Хорошо?
Нина кивнула, глотая слёзы. А в голове билась одна мысль: «Только живи. Только поправляйся. Я всё сделаю, чтобы ты больше никогда не уставала так сильно…»
Две недели пролетели как один день. Нина открыла для себя целый новый мир – мир, в котором надо было самой планировать день, готовить, стирать, убирать. И, что удивительно, этот мир оказался не таким уж страшным.
— Сегодня твоя очередь пылесосить, — напомнил отец за завтраком. Он всё ещё жил с ней, помогая освоиться с домашними делами.
— Знаю, — кивнула Нина, споласкивая тарелку. — А ещё надо в магазин, и к маме в больницу. Я суп сварила вчера, как думаешь, можно ей?
— Спроси врачу, разрешит — оставишь.
Нина улыбнулась, вспоминая свои первые кулинарные опыты. Подгоревшие котлеты, пересоленные щи, каша комками… Но с каждым днём получалось всё лучше.
В больнице Елена Сергеевна заметно окрепла. Щёки розовели, в глазах появился блеск.
— Мам, смотри что принесла! — Нина достала контейнер. — Сама варила, без папиной помощи.
— Пахнет вкусно, — мама принюхалась. — Куриный?
— С фрикадельками! Я три раза переделывала, пока получилось. Зато теперь умею!
— А учёба как?
Нина слегка смутилась:
— Нормально. Правда, на первую пару иногда опаздываю – пока готовлю, пока уберу…
— Доченька, не надо так, — Елена Сергеевна погладила её по руке. — Не в ущерб учёбе.
— Я научилась вставать раньше, — улыбнулась Нина. — Представляешь, теперь сама себе бутерброды на завтрак делаю!
— И как, выжила? — в глазах матери мелькнули смешинки.
— Предстааавь себе! — Нина шутливо надула губы, но тут же стала серьёзной. — Мам, я только сейчас поняла, как тебе тяжело было. Вставать в шесть утра, готовить, убирать, потом на работу…
— Не тяжело, — покачала головой Елена Сергеевна. — Просто… одиноко. Когда всё делаешь-делаешь, а в ответ только требования.
Нина сглотнула комок в горле:
— Прости меня. Я была такой…
— Нет, — перебила мать. — Не надо себя винить. Мы все виноваты – я, что не научила, папа, что баловал…
— Кстати, о папе, — Нина замялась. — Он… он правда изменился. Готовит, убирает… Даже стирать меня научил.
— Жаль, что для этого понадобился полежать тут, — грустно улыбнулась Елена Сергеевна.
— Мам… он спрашивал… можно ему прийти? Поговорить?
В палате повисла тишина.
— Пусть приходит, — наконец сказала мать. — Поговорим.
Вечером, вернувшись домой, Нина первым делом отправилась на кухню – готовить ужин. Странно, но теперь это не казалось чем-то унизительным или скучным. Наоборот, появилось какое-то уютное чувство: она делает что-то полезное, нужное…
Зазвонил телефон – подруга Катя.
— Нин, мы в кино собираемся! Давай с нами?
Раньше Нина бросила бы всё и помчалась. Но сейчас…
— Прости, Кать. У меня ужин на плите, потом ещё уборка…
— Да ладно! — фыркнула подруга. — Что ты как домохозяйка? Мама вернётся – приберётся!
Нина крепче сжала телефон:
— Мне некогда.
— Ты изменилась, — помолчав, сказала Катя.
— Да, — просто ответила Нина. — Изменилась.
День выписки Елены Сергеевны Нина готовила как праздник. Встала в пять утра, натёрла квартиру до блеска, приготовила мамин любимый пирог с яблоками (с третьей попытки, но всё же получилось!).
— Пап, ты не забыл про цветы? — теребила она отца, пока они ехали в больницу.
— Не забыл, — улыбнулся Михаил. За эти недели он осунулся, появилась седина на висках, но глаза смотрели по-другому – мягче, теплее.
Елена Сергеевна ждала их в палате – похудевшая, но посвежевшая, в новом платье, которое Нина ей купила специально к выписке.
— Господи, как домой-то хочется, — выдохнула она, садясь в машину.
— Потерпи немножко, — Нина устроилась рядом. — Сейчас приедем.
Дома их встретил аромат яблочного пирога и идеальный порядок. Елена Сергеевна остановилась в прихожей, оглядываясь:
— Как… непривычно чисто.
— Это всё Нина, — сказал Михаил. — Я только немного помогал.
— Мам, давай я тебе чай налью! — засуетилась дочь. — И пирог только из духовки…
— Сама пекла?
— Ага! Правда, два первых подгорели…
За чаем говорили о разном. О том, как Нина училась готовить. О том, как отец чинил стиральную машину. О планах на будущее.
— Я на курсы кулинарные записалась, — похвасталась Нина. — Буду учиться готовить по-настоящему!
— А работа? — тихо спросила Елена Сергеевна у мужа.
— Перевёлся в другой отдел, — он отвёл глаза. — Со Светланой… всё закончено.
— Понятно.
— Лена… можно мы поговорим? Наедине?
Нина тактично удалилась в свою комнату. Через полчаса родители позвали её.
— Мы решили попробовать всё сначала, — сказала мама. — Не сразу, постепенно…
— Папа будет жить пока у бабушки, — добавила Нина. — Но будет приходить. Помогать.
— А ты… не против? — осторожно спросила Елена Сергеевна.
— Мам, — Нина обняла её. — Я только за. Знаешь… иногда нужно чуть не потерять что-то, чтобы понять, как это важно.
Вечером, когда отец ушёл, а мама легла отдыхать, Нина сидела на кухне, задумчиво помешивая чай. Вспоминала своё «я к тебе в кухарки не нанималась». Каким далёким теперь казалось то время! Как будто это была другая девочка – избалованная, эгоистичная, слепая к чужой усталости.
— О чём думаешь? — мама появилась на пороге кухни в новом халате.
— О жизни, — улыбнулась Нина. — Мам, помнишь, ты говорила, что надо просто быть внимательнее друг к другу?
— Помню.
— Я поняла, что это значит. Это не про готовку или уборку. Это про… заботу? Про то, чтобы замечать, когда другому тяжело?
Елена Сергеевна присела рядом: — Ты повзрослела.
— Ага. Жаль только, что для этого понадобилось… — Нина замолчала.
— Главное – что поняла, — мама обняла её за плечи. — Знаешь, я тоже многое поняла. Например, что не надо всё взваливать на себя. Что можно просить о помощи. Что готовить вместе – веселее.
— Кстати о готовке! — спохватилась Нина. — Я же обещала научить тебя печь творожные кексы! Представляешь, я научилась чему-то, чего ты не умеешь!
Они рассмеялись. За окном догорал закат, на плите закипал чайник, в духовке румянились кексы. И было в этом что-то правильное, уютное – когда не «я к тебе в кухарки не нанималась», а «давай сделаем это вместе».
Жизнь начиналась заново. Другая жизнь – более мудрая, более внимательная. И намного, намного счастливее.
