— Мама, — вдруг позвал он. — Папа. Простите меня. Бабушка… и ты прости.
— Не у нас прощения проси, — покачала головой Юлия Сергеевна. — У жены своей. У сына.
— Думаешь… примут?
— Не знаю, — честно ответила старушка. — Это уж как заслужишь.
Звон разбитого стекла разорвал тишину старого дома. София вздрогнула, машинально прижала руку к груди.
Осколки любимой вазы — свадебного подарка Юлии Сергеевны — усеяли пол гостиной, словно острые льдинки несбывшихся надежд.
— Ну и что? — Максим стоял, сжав кулаки, раздувая ноздри. — Думала, вечно буду нянчиться с тобой? А сам — ни шагу без разрешения?
София молчала, глядя на осколки. За двадцать лет брака она впервые видела мужа таким — чужим, колючим, будто подменили человека.
В дверях появилась Юлия Сергеевна — прямая, как струна, несмотря на свои восемь десятков. Окинула взглядом картину разгрома, поджала губы.
— Что, Максимушка, решил дом разнести? — В голосе ее звучала горькая ирония. — Или мало тебе одной разбитой жизни?
— Бабушка, не вмешивайся! — рыкнул Максим, но под ее пристальным взглядом стушевался, ссутулился.
— А я, внучек, и не вмешиваюсь. Так, наблюдаю. Как ты все, что имеешь, своими руками рушишь.
На втором этаже хлопнула дверь — это Алексей вышел из своей комнаты. Замер на верхней ступеньке, вцепившись в перила. Лицо бледное, губы дрожат.
— Пап, ты что творишь? — глухо спросил он. — Совсем с ума сошел?
София дернулась:
— Алеша, не надо…
Но сын уже спускался по лестнице — медленно, чеканя шаг. Остановился рядом с матерью, обнял за плечи.
В восемнадцать он уже перерос отца, и сейчас, глядя на них рядом, София вдруг с пронзительной ясностью поняла — ее мальчик стал мужчиной. Защитником.
— Ты из-за нее, да? — В голосе Алексея звенела сталь. — Из-за этой… клиентки?
Максим дернулся, как от пощечины.
— Не смей! Наталья тут ни при чем!
— При чем, еще как при чем, — вздохнула Юлия Сергеевна. — Все мы видим, как ты вокруг нее круги нарезаешь. Только вот что я тебе скажу, внучек…
— Ничего не хочу слышать! — Максим замахал руками. — Надоели! Все надоели! Живете тут, как в склепе! А я еще не старик, я жить хочу!
София тихонько высвободилась из объятий сына, подошла к буфету. Достала старую фотографию — они с Максимом в день свадьбы. Такие молодые, счастливые… Когда же все пошло не так?
— Вот что, — проговорила она, удивляясь спокойствию собственного голоса. — Мы с Алешей уйдем. У меня осталась родительская квартира, проживем.
— Мам! — вскинулся Алексей.
— Тише, сынок. — Она погладила его по руке. — Не спорь. Так будет лучше.
Юлия Сергеевна качнула головой:
— София, голубка, да разве ж можно…
— Можно, баб Юля. И нужно. — София впервые за вечер взглянула мужу в глаза. — Ты ведь этого хотел, Максим? Свободы? Получай.
В прихожей послышались шаги — вернулись с работы Федор Ильич с Вероникой Петровной. Замерли на пороге гостиной, почуяв неладное.
— Что здесь происходит? — нахмурился Федор Ильич.
— Ничего особенного, папа, — устало улыбнулась София. — Просто ваш сын решил начать новую жизнь. А мы с Алешей ему мешаем.
Вероника Петровна прижала ладонь ко рту:
— Максим, неужели ты…
— Да! — выкрикнул он. — Да, решил! Имею право! Я же не железный!
— Железный, не железный — какая разница? — пожала плечами София. — Главное — решил. Алеша, собирай вещи.
Максим метнулся к двери:
— Ну и катитесь! Давно пора!
Хлопнула входная дверь. Стало тихо — только часы на камине мерно отсчитывали секунды ушедшего счастья.
— Сонечка… — Юлия Сергеевна шагнула к невестке, обняла. — Может, образумится еще?
София покачала головой. Она уже все поняла, все решила. Двадцать лет — как один день. А теперь — все. Конец.
Алексей молча собирал осколки вазы — методично, один к одному. Руки чуть подрагивали, но лицо оставалось спокойным. Только желваки ходили на скулах — совсем как у отца в молодости.
К ночи они уехали. Старый дом затих, словно прислушиваясь к пустоте в комнатах, где еще утром звучали родные голоса.
А Максим где-то ходил по улицам, пьянея от иллюзии свободы, не подозревая, что только что своими руками разрушил самое ценное, что у него было в жизни.
Прошло несколько недель. В том же доме, где недавно разыгралась семейная драма, ждали гостя.
Старинные напольные часы пробили семь. Вероника Петровна в третий раз переставляла приборы на праздничном столе — серебро, которое обычно доставали только по большим праздникам. Руки дрожали.
— Мам, да брось ты! — Максим небрежно отодвинул бабушкин фарфор. — Наталья не из пугливых.
Юлия Сергеевна, наблюдавшая эту суету из своего кресла, только хмыкнула:
— Ну-ну. Поглядим.
От её тона у Вероники Петровны мурашки побежали по спине. За последний месяц свекровь словно переменилась — стала колючей, насмешливой. И эта её ухмылка…
— Мама, вы бы хоть сегодня… — начала было она.
— Что «сегодня»? — перебила Юлия Сергеевна. — День как день. Вот разве что невесту непрошеную наконец увидим.
Максим вспыхнул:
— Бабушка!
— Что — бабушка? Правду говорю. Сам небось боишься её к нам вести — месяц тянул. А она, гляди-ка, не стерпела, напросилась сама.
В прихожей раздался звонок. Максим, глянув на часы, метнулся открывать. Послышался цокот каблуков, смех — звонкий, с переливами.
— Ну вот и она, — едва слышно пробормотал Федор Ильич, до этого молча сидевший в углу с газетой.
Наталья впорхнула в гостиную — высокая, стройная, в облегающем красном платье. Окинула присутствующих оценивающим взглядом.
— Здравствуйте! — пропела она. — А я вот решила к вам в гости напроситься. Максим столько о вас рассказывал!
— Неужто? — подняла бровь Юлия Сергеевна. — А он о тебе — ни словечка. Так, мельком только…
Наталья замерла на полушаге, но быстро справилась с замешательством:
— Ну, Максим у нас такой скромный!
— Скромный? — Юлия Сергеевна усмехнулась. — Это наш-то Максимушка? Ну-ну.
Вероника Петровна поспешила вмешаться:
— Проходите к столу! Остынет ведь все.
За ужином Наталья щебетала без умолку — о своих планах, о том, какая у неё интересная жизнь.
Максим сидел как на иголках, то и дело бросая тревожные взгляды на бабушку.
— …и вот, представляете, говорю этой продавщице — нет, дорогая, такое не для меня! — Наталья звонко рассмеялась. — У меня теперь другие запросы. Правда, Максим?
Тот поперхнулся вином:
— В каком смысле?
— Ну как же! — Она игриво погрозила ему пальчиком. — Мы ведь с тобой… ну, ты понимаешь.
Колечко-то когда подаришь?
За столом повисла тяжелая тишина. Федор Ильич уткнулся в тарелку, Вероника Петровна побледнела.
А Юлия Сергеевна вдруг отложила вилку и подалась вперед:
— И где же молодые жить собираются?
— Как где? — искренне удивилась Наталья. — Здесь, конечно! Дом-то большой…
— Вот как? — В голосе старушки зазвенел металл. — А что скажет хозяин дома?
Наталья растерянно оглянулась на Максима:
— В каком смысле? А что Максим скажет?
— А при чем тут Максим? — хитро сощурилась старушка.
— Вы же сказали про хозяина дома, а это же Максим… Да, милый?
— Ошибаешься, милая, — Юлия Сергеевна достала из кармана кофты очки. — Дом теперь принадлежит Алексею. Вот, дарственная. Оформила как раз в день развода нашего Максимушки.
Наталья побелела:
— Какому еще Алексею?
— Сыну Максима, — ласково пояснила старушка. — От первого брака. Ты разве не знала? Ах, да, он же тебе не рассказывал…
— Максим! — Наталья вскочила. — Это правда?
Тот сидел, низко опустив голову:
— Наташа, я хотел сказать…
— А про фирму тоже хотел сказать? — не унималась Юлия Сергеевна. — Ту, что я поделила между Федей, Вероникой, Софией и опять же Алешей? Или думал, она твоя?
Наталья схватилась за спинку стула:
— То есть… ты не владелец фирмы?
— Нет, — глухо ответил Максим. — Просто заместитель директора.
— И дом не твой?
— Нет.
— И… и что у тебя вообще есть? — В голосе Натальи звенели слезы.
Максим молчал. А Юлия Сергеевна вдруг тихо, по-доброму спросила:
— Что, красавица, пойдешь замуж за нашего нищего гол..одр..ан..ца?
Наталья всхлипнула, схватила сумочку и выбежала из комнаты. Хлопнула входная дверь.
Повисла тишина. Только часы мерно отсчитывали секунды — те же самые часы, что когда-то отмеряли счастливые минуты его жизни с Софией.
— Ну что, внучек? — ласково спросила Юлия Сергеевна. — Доволен?
Максим сидел, закрыв лицо руками. Плечи его вздрагивали.
— Господи… Что же я наделал? Что я наделал… Она только ради денег же… Какой я ту…пица…
Никто не ответил. Федор Ильич все так же смотрел в тарелку, Вероника Петровна беззвучно плакала.
А Юлия Сергеевна медленно поднялась, подошла к буфету. Достала ту самую фотографию — свадебную, с Софией.
— На вот, погляди, — положила перед внуком. — Полюбуйся, что променял. И на что.
Максим отнял руки от лица. Посмотрел на карточку — молодые, счастливые лица. София в подвенечном платье — красивая, светлая. Совсем не похожая на Наталью с её броской, кричащей красотой.
— Мама, — вдруг позвал он. — Папа. Простите меня. Бабушка… и ты прости.
— Не у нас прощения проси, — покачала головой Юлия Сергеевна. — У жены своей. У сына.
— Думаешь… примут?
— Не знаю, — честно ответила старушка. — Это уж как заслужишь.
Максим еще долго сидел над фотографией, всматриваясь в родные черты, словно пытаясь найти в них ответ.
А за окном сгущались сумерки, и старый дом словно застыл в ожидании — что же будет дальше?
Сумеет ли блудный сын вернуть утраченное счастье, или эта история так и останется одной из тех, что учат нас ценить то, что имеем, но слишком поздно?
