– Ты останешься одна. Ты это понимаешь? Одна! Ты сломала всех, кого могла! Тьфу! – он сплюнул в сторону и ушел.
Женщина вздрогнула, когда захлопнулась дверь за ее дочерью и зятем.
– Дорогие мои! Я так рада, что вы сегодня пришли! Такие красивые, нарядные! Дайте я вас всех обниму!
Елизавета Петровна сияла в красном нарядном платье, оно красиво облегало ее стройную фигуру. Бежевые кожаные туфельки делали ножки длиннее и стройнее, а в ушах переливались новые бриллианты в обрамлении белого золота.
– Вы полюбуйтесь, какие милые маленькие огоньки у меня в ушах! Мариночка с утра заехала, чтобы их вручить. И вот я вас встречаю в них!
– Ничего себе маленькие, эти булыжники съели наш семейный бюджет за половину года! – злобно прошипел Толик, зять именинницы.
– Ой, Марин, за что? – он поперхнулся, получив тычок локтем от собственной жены.
– Толик, прекрати сейчас же, это моя мать! И это не последние наши деньги, можем себе позволить! – зашипела в ответ Марина. – Мы твою мать то в Турцию, то в Египет, то по Европам, а последний раз она так вообще всю Азию объехала! Я ничего тебе про расходы не сказала.
Пока Марина и Толик шипели друг на друга, сестра Елизаветы Петровны с мужем и внучка, дочь Марины, прошли в гостиную. Роскошный букет лилий стоял в хрустальной вазе прошлого века. Сестра с мужем принесли букет ванильных роз, а в подарок… Но об этом позже.
Гостей встретил красиво накрытый стол. Гости расселись и решили начать праздновать, открыли шампанское, белое и красное вино. Фужеры радостно принимали влагу, праздник начался.
– Мамочка, я хочу тебя поздравить с такой красивой датой, с твоим юбилеем! Помню-помню, мы не называем цифры. Но ты самая молодая, красивая, талантливая. Мы всей семьей, Катенька, я и Толик, желаем тебе крепкого здоровья и много лет радости. Как же тебе идут эти серьги, прямо к платью!
Марина не сказала мужу, что помимо сережек с бриллиантами мама получила в подарок и это красное платье, и новые туфли, полный уход в салоне, который занял целый день. И более того, практически весь стол был оплачен дочерью. Марина благоразумно промолчала, надеясь, что мама оценит внимание и постарается не проболтаться.
– Спасибо, Мариночка! Я так долго готовилась к празднику. Закупала продукты, продумывала меню. Рассчитывала, экономила.
Марина похолодела.
– Ой, Толик, что-то ты неважно выглядишь… Небось жаль было деньги на меня тратить? Так тут не деньги, а так, мелочь… Куда тебе, – Елизавета Петровна повернулась в сторону входной двери. – Катенька, голубчик, открой дверь, еще гости пришли.
Зять закашлялся, но промолчал. Внучка открыла дверь, и в прихожую ввалились школьные подруги Елизаветы Петровны.
– Ой, ой, ой, сто лет, сто зим! – заверещали подружки. – С днем рождения, дорогая!
Они вручили имениннице подарки и цветы и сели за стол.
– Ну, кто скажет тост?
– Лизочка, дорогая! Ты сегодня необыкновенно хороша, – подняла фужер с шампанским подруга Нина. – Ты выглядишь на сорок пять, баба-ягодка опять.
– Да, да! – подхватила подруга Люся. – Крепкого тебе здоровья и оставайся такой же молодой!
– Конечно, я всегда выглядела намного моложе вас, – победоносно засмеялась именинница.
Она подавила комок, подкативший к горлу, ведь в магазине ее назвали «старой каргой и скандалисткой». А что она? Она же просто выбирала продукты в магазине со скидкой. Ну и что, что деньги Марина дала, конечно, ведь на ее пенсию не разгуляешься, а пыль пустить в глаза надо.
И эта разукрашенная кассирша, ногти в три сантиметра, ресницы как опахало и чернющие татуированные брови в половину лица, не хотела пробивать скидку.
Да не на ту напала!
За столом на минуту воцарилась тишина, но Елизавета Петровна быстро ее разбавила. Она повернулась к сестре, сидящей рядом.
– А что, Валентина, как твоя дочь поживает? Что новенького в ее жизни?
Сестра оживилась и начала рассказывать, что дочь, работая тату-мастером, «раскрутилась». Клиентов у нее много, отбоя нет, она делает прекрасные рисунки. И теперь дочь планирует открыть свой тату-кабинет, а со временем и салон.
Елизавета Петровна опустила глаза и стала терять интерес к рассказу. Она попивала красное вино. Вдруг Елизавета Петровна не выдержала и осадила сестренку:
– Валя, твоей дочери лучше бы в вуз технический поступить. Образование в наше время необходимо. А она рисунки какие-то бьет, – женщина поморщилась, вспомнив брови кассирши. – Тут у нас в магазине кассирша с такими бровями! Наверное, твоя ей делала.
– Лиза, ну что ты! У дочки же художка, она всегда рисовала отлично. Зачем ей технический вуз, она художник! – воскликнула сестра.
– Угу, художник от слова «худо», –припечатала Елизавета Петровна и поставила фужер на стол.
Ефим, муж Валентины, недовольно хмыкнул, но не стал вмешиваться и продолжил ковырять вилкой оливье.
– Толик, налей мне еще вина!
– Мама, ты бы не налегала так на напитки. В твоем возрасте… – начала дочь.
– Что в моем возрасте, Марина? Вот девчонки мои говорят, что я на сорок пять выгляжу.
– Все же не увлекайся, с твоей гипертонией… Так, по маленькому глоточку. А папу ты не позвала? Я ведь просила.
– А зачем мне в доме этот предатель? Бросил нас с тобой, когда ты была еще маленькая. А я… Да я с ног сбилась, тебя воспитывая.
Марина поморщилась и ответила матери:
– Ну, положим, отец внес свою лепту и в содержание нас с тобой, и в мое воспитание, образование. Квартиру мне подарил. Катюшку нашу любит, подарки, парки и все такое.
– Ой, ну не переработался… – съязвила Елизавета Петровна, поднося ко рту вилку с кусочком мясной нарезки.
Она смаковала вкусное мясо.
– Лизк, а все же зря ты мужика поедом ела-то! – захохотали подружки. – Все тебе не так. А мужик то какой хороший! И дочь любит, и внучку. Вон какие подарки им дарит. Катюшка ваша и вокалом занимается, а это не три копейки стоит, однако!
– Не ваше дело! – раскраснелась именинница. – Вот ты, Нинка, жрала бы поменьше, так тебя бы и замуж взяли, если б стройная была, как я. А ты, Люся. Вот как твой с тобой живет? Ты же старая и дряблая. Уколы бы в лицо поделала, что ли. Ведь сколько сейчас процедур новых.
Подружки покраснели от возмущения, никто не хотел ругаться, но, похоже, обстановка только накалялась. Валентина решила спасать положение, она встала и вышла из комнаты. Вернулась с пакетом в руках, по размеру подарка угадывалось, что внутри картина.
Она аккуратно распаковала картину и, не поворачивая ее к гостям, начала говорить:
– Лизонька, сестричка моя! Я всегда восхищалась твоей красотой!
«Конечно, у тебя и половины того нет, чем меня господь одарил», – подумала Елизавета, но промолчала, внимательно слушая сестренку.
– Лизонька, Ефим написал твой портрет. Это тебе! – и она повернула картину лицевой стороной к зрителям.
Портрет был восхитительным, Елизавета была изображена на нем в самом лучшем ее возрасте. В позе императрицы она восседала в золоченом кресле. Бархатное платье бледно-голубого цвета ласкало тело, старинные кружева обнимали обнаженные плечи. Руки целомудренно лежали на коленях, пальцы в перстнях, а на лебединой шейке было изображено жемчужное ожерелье.
Это ожерелье хранилось в их семье с незапамятных времен, когда-то давно, Елизавета Петровна отдала его Вале со словами:
– Носи его. Мне жемчуг не идет.
В гостиной воцарилась тишина, было слышно, как стучали от восторга сердца. Даже именинница не нашла к чему придраться, и портрет, и дама на нем были безупречны.
«Это словно моя лучшая версия», – промелькнула мысль у Елизаветы.
Она встала, подошла к сестре и обняла ее. Подойдя к Ефиму, Елизавета Петровна наклонилась к нему и на ухо горячо прошептала:
– Фима, ты гений. Я сейчас заплачу, – и быстро отошла от мужчины.
За столом раздались аплодисменты, все наперебой загомонили.
– Бесподобно!
– Ефим, это потрясающе!
– Вот это да! Лиза просто божественна!
Фима тактично улыбался в ответ, он знал, что подарить сестре жены. Лиза столько лет пилит Валю, что мужчина просто решил перекрыть той кислород. Пусть любуется портретом, все равно все знают, что кроме красоты в Лизке хорошего почти ничего нет.
Нина и Люся вспомнили, что Катенька, внучка именинницы, занимается вокалом, и попросили ее спеть.
– Да, Катюш, порадуй нас, спой, – улыбнулась дочери Марина.
Девочка, тоненькая, красивая, с невероятно огромными глазами встала неподалеку от стола и запела. Катя пела и пела, а каждый сидящий за столом вспоминал что-то давнее и хорошее из своей жизни. И надо же, Елизавета вспомнила бывшего мужа, и у нее тут же испортилось настроение.
Песня закончилась шквалом оваций, довольная Катя поклонилась благодарной публике. А Елизавета Петровна пробубнила себе под нос:
– Я лучше в молодости пела. Еще учиться и учиться…
Девочка покраснела и выбежала из комнаты, Марина кинулась за ней. Через несколько минут она вернулась в гостиную одна, глаза ее сверкали.
– Вот как ты так можешь, мама?! Катя учится, готовит эту песню на конкурс, а ты!
– Ну я же так и сказала, что ей еще учиться надо! – парировала мать.
– Мама, ну зачем ты сразу лишаешь вдохновения ребенка?! Меня все детство пилила, и пою я плохо, и рисую. Я у тебя все плохо делала. А мне нужно было твое одобрение. Почему тетя Валя и дядя Ефим всегда поддерживают свою дочь?
Марина не сдерживала слез от обиды за ребенка.
– Они ее хвалили даже тогда, когда у нее не получалось. Они говорили пробуй, пробуй, и все получится. И теперь она известна и как художник, и как тату-мастер! А я? Почему ты нас не любишь? И отца ты задергала… Он только из-за тебя ушел!
Вино ударило в голову Елизавете Петровне.
– Ну знаешь, Марина! Ты так с матерью не разговаривай, не доросла еще! – она ударила рукой по столу, и фужер с вином упал на бок.
Гранатового цвета жидкость быстро впиталась в белую ткань, Толик встал и пошел к жене и дочери.
– Иди, иди, подкаблучник! – со слезами на глазах процедила Елизавета.
Толик сделал вид, что не услышал. Семья ему дороже, чем скандал с разгоряченной пенсионеркой, пусть даже и родственницей, он переживал и за дочь, и за Марину.
Нина и Люся попытались начать какую-то тему, но не получилось. Елизавета Петровна сидела с каменным лицом оскорбленной добродетели. Подружки переглянулись и хором сказали:
– Ладно, Лиза, мы, пожалуй, пойдем. Все было очень вкусно, правда, не все было красиво. Зачем ты так? Это твоя внучка. Да и дочь ты зря обижаешь.
Женщины быстро ушли, за столом остались именинница и ее сестра с мужем. Ефим вяло ковырялся в пирожном, он не любил Лизу, но Валя настояла, чтобы они пришли вместе. И все вместе стали свидетелями того, как у Елизаветы отказали тормоза. На месте Вали он бы треснул эту гадкую женщину, все к ней с душой, с открытым сердцем. А она… Она только и может, что раздавать плевки и оплеухи все окружающим.
«И чего ей хватает? Да ремня хорошего», – думал Ефим. – «Хотя, конечно, уже поздно. Тот поезд не то что ушел. Его переплавили на мелочь».
Валя встала, подошла к сестре, положила ей на плечо руку.
– Лиза. Так нельзя. Нельзя так… Это же твои дети. Что ты наделала?..
Ефим слегка задержался, дождался, чтобы Валентина ушла к Марине, и придвинулся к Лизе. Высокий, красивый, как греческий бог, известный художник, он больше всего на свете любил своих девочек. И он с трудом сдержался, чтоб не треснуть Лизке по шее.
Очень тихо, медленно, с расстановкой он говорил ей жесткие слова.
– Ты, Лиза, виновата в том, что муж твой Мишка остался один. Ты его сломала. Марина подавала надежды, ты ее сломала. Хорошо, что у нее есть Толик. Теперь ты сломала будущее твоей внучки. Ты довольна? Ты наелась?
Елизавета молчала, она не могла пошевелиться, а Ефим продолжал:
– Мы все сейчас уйдем, и ты останешься одна. Ты это понимаешь? Одна! Ты сломала все! Чтоб ты лопнула как мыльный пузырь! Ты пустышка. В тебе кроме красоты одна черная грязь. Тьфу! – он сплюнул в сторону и ушел.
Женщина вздрогнула, когда захлопнулась дверь за ее дочерью, она смотрела вперед невидящим взглядом, словно окаменела. А затем заплакала. А потом стало происходить то самое…..
