— Папа, ты что, серьёзно? — Анна смотрела на отца, не веря своим ушам.
— А похоже, что я шучу? Квартирка-то всегда была моя, — он поправил воротник пиджака. — Так что собирайте манатки.
Был обычный вторник, когда жизнь Анны перевернулась с ног на голову. Она только вернулась с работы, скинула туфли в прихожей и услышала, как Дима напевает что-то на кухне. Из колонки доносился старый рок — муж готовил ужин под «Rolling Stones», как делал это уже десять лет их совместной жизни.
— Милая, ты как раз вовремя! — крикнул он из кухни. — Я тут решил пасту приготовить по новому рецепту.
Анна улыбнулась, глядя на фотографии на стене — десять лет их истории в снимках. Вот они на море, загорелые и счастливые. А вот — первое новоселье, они с Димой сидят на полу среди коробок, пьют шампанское из пластиковых стаканчиков. Тогда отец неожиданно сделал им этот подарок — двушку в хорошем районе.
— Дим, — она зашла на кухню, — папа сегодня не звонил?
— Звонил, — Дима помешивал что-то в сковородке. — Сказал, зайдёт вечером. Важный разговор.
Анна присела на подоконник рядом с любимой геранью. Последний месяц отец вёл себя странно — звонил чаще обычного, приходил без предупреждения, всё осматривал квартиру с таким видом, будто прицениваться пришёл.
— Знаешь, — она теребила край фартука, — мне это не нравится. С тех пор как он с мамой развёлся…
Звонок в дверь оборвал её на полуслове. Борис Иванович, не разуваясь, прошёл в квартиру, оставляя грязные следы на светлом паркете. Его взгляд скользнул по стенам, по мебели, по фотографиям — холодный, оценивающий.
— Аня, Дмитрий, — он кивнул, даже не пытаясь изобразить улыбку. — Разговор есть.
Дима вытер руки полотенцем. В воздухе повисло напряжение — такое густое, что его, казалось, можно было резать ножом.
— Короче, — Борис Иванович прошёл в гостиную и сел в кресло — их любимое кресло, которое они с Димой притащили с блошиного рынка и отреставрировали. — Ситуация такая. Квартира записана на меня. Всегда была записана на меня. А теперь она мне нужна.
— В каком смысле нужна? — Анна почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Папа, ты же подарил нам её. Десять лет назад.
— Подарил? — он усмехнулся. — Я разрешил вам тут жить. А теперь разрешение закончилось. Мне нужно начать новую жизнь.
— Новую жизнь? — Дима шагнул вперёд. — За счёт того, что выкинешь на улицу собственную дочь?
— А вы думали как? — Борис Иванович встал. — Что я вечно буду вас содержать? Взрослые люди, найдёте где жить. У вас месяц на сборы.
Он направился к выходу, но у двери обернулся:
— И да, Аня, можешь не звонить матери. Она тут ничего не решает.
Дверь захлопнулась. Анна смотрела на следы от ботинок отца на паркете и чувствовала, как рушится её мир. В кухне что-то шипело — паста пригорела.
На следующий день Анна сидела в маленькой кофейне напротив работы и крутила в руках чашку остывшего капучино. Перед ней лежала потрёпанная записная книжка — она всегда записывала туда важные мысли, планы, мечты. Сейчас на чистой странице было только одно слово: «Выход?»
— Знаешь, — сказала она подруге Наташе, которая работала в том же колледже, — я всю ночь не спала. Всё думала — может, это какой-то дурной сон?
— А Дима что говорит? — Наташа подвинула к ней тарелку с нетронутым круассаном.
— Дима… — Анна грустно усмехнулась. — Он держится. Но я же вижу — сам на грани. Вчера полночи сидел, смотрел объявления об аренде. А потом психанул, швырнул ноутбук на диван и ушёл на балкон. Он же бросил два года назад, представляешь?
Телефон завибрировал — звонила мама. Анна на секунду заколебалась, но потом всё-таки ответила.
— Анечка, — голос Лидии Сергеевны звучал устало, — ты можешь сейчас приехать? Нам надо поговорить.
Через час Анна уже сидела на кухне в маленькой квартирке матери. После развода мама переехала в однушку на окраине — всё, что смогла себе позволить на свою учительскую пенсию.
— Я всегда знала, что он так сделает, — мама поставила перед ней чашку с чаем. — Твой отец… Он никогда не умел держать слово, если это противоречило его интересам.
— Но почему сейчас? — Анна сжала чашку так, что побелели костяшки пальцев. — Десять лет всё было нормально!
— Потому что появилась Светлана, — мать произнесла это имя с таким выражением, будто разжевала что-то кислое. — Его новая… подруга. Ей тридцать пять, работает риэлтором. Думаю, она и надоумила его насчёт квартиры.
— Тридцать пять? — Анна поперхнулась чаем. — Она же всего на три года старше меня!
— Вот именно, — мать горько усмехнулась. — А твоему отцу шестьдесят два. Но ты же знаешь его — если уж вбил себе что-то в голову…
Вечером они с Димой сидели в офисе юриста — маленьком, заваленном папками кабинете на первом этаже бизнес-центра.
— К сожалению, — юрист, полноватый мужчина в очках, развёл руками, — с юридической точки зрения ваша ситуация… скажем так, непростая. Квартира оформлена на вашего отца, дарственной нет, договора нет.
— Но мы же вложили столько денег! — Дима подался вперёд. — Ремонт делали, мебель покупали…
— Это всё можно попытаться доказать через суд, — юрист снял очки и устало потёр переносицу. — Но, честно говоря, шансы минимальные. Без документов…
— А если я поговорю с ним? — Анна достала телефон. — Может, есть шанс договориться?
Юрист пожал плечами:
— Попробовать можно. Но готовьтесь к тому, что придётся искать другое жильё.
На следующий день Анна сидела в том же кафе, где когда-то они с отцом отмечали её поступление в институт. Борис Иванович опоздал на двадцать минут.
— Папа, — она решила начать издалека, — помнишь, как мы здесь сидели, когда я поступила? Ты тогда сказал, что гордишься мной.
— К чему этот экскурс в прошлое? — он даже не взглянул в меню, просто заказал эспрессо.
— Я хочу понять. Почему? Почему сейчас? Что изменилось?
— Жизнь изменилась, Аня, — он отпил кофе. — Я встретил человека, с которым хочу начать всё заново. А для этого мне нужна моя квартира.
— Светлану, да? — Анна почувствовала, как дрожит голос. — Мама рассказала.
Борис Иванович поморщился:
— Твоя мать всегда любила посплетничать. Да, Светлана. Она понимает меня как никто другой.
— А я? Я твоя дочь. Неужели её понимание важнее, чем…
— Прекрати драматизировать, — он раздражённо постучал ложечкой по чашке. — Ты взрослая женщина, у тебя муж, работа. Справитесь.
— Справимся? — Анна встала из-за стола. — Знаешь что, папа? Ты прав — я взрослая. И теперь я наконец-то вижу тебя настоящего. Без розовых очков.
Она вышла из кафе, не оглядываясь. Телефон снова завибрировал — сообщение от Димы: «Нашёл вариант аренды. Недорого, но далековато от центра. Приезжай, посмотрим вместе?»
Анна прислонилась к стене здания и закрыла глаза. В голове крутилась дурацкая мысль — надо не забыть полить герань. Эта чёртова герань, которую они с Димой выхаживали всю зиму, которая теперь цветёт на их подоконнике… На подоконнике квартиры, которая уже им не принадлежит.
Вечером они сидели на кухне — их кухне, с обшарпанным столом, который помнил столько разговоров, смеха, слёз.
— Знаешь, — Дима обнял её за плечи, — может, оно и к лучшему? Начнём с чистого листа.
— С чистого листа? — Анна горько усмехнулась. — А как же все наши планы? Мы же хотели здесь детскую сделать, помнишь? Ты ещё обои присмотрел, с космическими кораблями…
— Сделаем детскую в другом месте, — он поцеловал её в макушку. — Главное, что мы вместе.
— Вместе, — эхом отозвалась она. — Знаешь, я сегодня поняла одну вещь. Мой отец… он не просто забирает у нас квартиру. Он разрушает веру. Веру в то, что семья — это навсегда, что родные люди не предают.
За окном начинался дождь. Капли барабанили по подоконнику, где стояла герань — упрямая, живучая, как их любовь. Анна подумала, что надо будет забрать её с собой. В конце концов, некоторые вещи действительно принадлежат только им.
А на следующий день, глядя на промокшую насквозь коробку с вещами, которую они с Димой тащили в новую съёмную квартиру, Анна внезапно рассмеялась.
— Ты чего? — Дима остановился, удивлённо глядя на жену.
— Знаешь, а ведь у меня в детстве была любимая книжка про трёх поросят. Помнишь? Где волк разрушил их домики? А сейчас я чувствую себя всеми тремя поросятами сразу.
В съёмной квартире было холодно и пахло чужой жизнью. Обои в цветочек, которые выбирал явно не самый прихотливый дизайнер, старый линолеум с потёртостями, и окна… окна выходили на шумную дорогу.
— Это временно, — Дима пытался развесить их фотографии на стенах, но они почему-то всё время перекашивались. — Вот увидишь, скоро что-нибудь придумаем.
Анна стояла у окна, держа в руках горшок с геранью — единственное, что они пока перевезли из старой квартиры. На подоконнике лежал толстый слой пыли.
Звонок от Наташи застал её за протиранием этого самого подоконника:
— Слушай, а твой отец знает?
— Что знает?
— Ну, про то, что вы нашли квартиру. И вообще… ты не слышала новости?
Оказалось, что Светлана, та самая риэлтор, ради которой отец затеял всю эту историю, уже успела присмотреть себе другую квартиру — побольше, в центре, с видом на парк. И теперь они с отцом собирались продавать ту, их квартиру.
— Продавать? — Анна присела на корточки прямо посреди комнаты. — То есть… он даже не собирался там жить?
Через два дня Анна стояла перед дверью отцовской квартиры. Нового жилья, куда он переехал после развода. Позвонила. За дверью послышались шаги.
— Аня? — он выглядел растерянным. — Что ты…
— Можно войти? Разговор есть.
В его квартире было стерильно чисто. Ни фотографий, ни безделушек — будто и не жил здесь никто.
— Знаешь, я долго думала — почему? Почему ты так поступил? А потом поняла — ты просто боишься. Боишься остаться один, боишься, что твоя «новая жизнь» не сложится. И решил подстраховаться — за мой счёт.
— Аня…
— Нет, дай договорить. Я пришла сказать тебе две вещи. Первая — мы с Димой справимся. Без твоей помощи, без твоей квартиры. Потому что у нас есть то, чего нет у тебя — мы верим друг в друга.
Она встала:
— И второе — я прощаю тебя. Не потому, что ты заслуживаешь прощения. А потому что я не хочу быть такой, как ты. Не хочу жить с обидой и страхом.
Уже в дверях она обернулась:
— И да, можешь продавать квартиру. Только сначала верни нам деньги за ремонт. Все чеки у меня сохранились.
Через неделю на счёт Анны упала крупная сумма. А ещё через день позвонила Светлана — та самая, молодая риэлтор:
— Анна, вы не могли бы встретиться? Есть разговор.
В кафе Светлана выглядела совсем не так, как представляла себе Анна — никакой вульгарности, строгий костюм, усталые глаза.
— Ваш отец… он рассказал мне всю историю. И знаете… я не могу так. Не хочу строить счастье на чужом несчастье.
Она помолчала:
— Я поговорила с ним. Убедила, что нам не нужна эта квартира. В конце концов, есть же ипотека… И знаете, он согласился. Сказал, что хочет всё исправить.
Вечером того же дня Борис Иванович позвонил Анне:
— Дочка… может, поговорим? Я тут подумал… Квартира всё равно пустует. Может, вернётесь? А мы со Светой что-нибудь другое присмотрим.
Анна долго молчала, глядя на герань, которая каким-то чудом прижилась на новом подоконнике:
— Знаешь, пап… Нет. Спасибо, но нет. Мы уже нашли свой дом. Настоящий. Без условий и оговорок.
Она положила трубку и подошла к окну. Дима обнял её сзади:
— Всё в порядке?
— Да, — она улыбнулась, глядя на закат. — Теперь всё правильно.
На подоконнике цвела герань — упрямая, живучая. Как их любовь. Как их вера друг в друга. Как их новая жизнь, которая только начиналась.
А старая квартира… что ж, пусть остаётся в прошлом. Вместе с детскими иллюзиями о том, что родные люди не предают, что любовь можно купить или продать, что счастье измеряется квадратными метрами.
Иногда нужно потерять дом, чтобы найти себя. И иногда нужно простить, чтобы двигаться дальше.
— Дим, — Анна повернулась к мужу, — а давай правда сделаем здесь детскую? С космическими кораблями?
Он улыбнулся:
— Конечно. Только сначала надо эти обои в цветочек содрать.
И они рассмеялись — впервые за долгое время. Искренне, свободно, как будто сбросив тяжёлый груз с плеч. Потому что поняли — настоящий дом не в стенах. Он там, где двое смотрят в одну сторону и верят друг в друга, несмотря ни на что.
А герань на подоконнике зацвела ещё пышнее, словно соглашаясь с этой простой истиной.
