— Слушай, а что там за грохот сверху каждую ночь? Будто кто-то мебель двигает.
— Да нет там никого. Квартира пустая уже год как…
Картонные коробки громоздились по углам, а на подоконнике сиротливо примостился единственный цветок — фикус, который я забрала из нашей с Димой квартиры. Три недели как переехала, а до сих пор не могу заставить себя их разобрать. Каждый вечер прихожу с работы, смотрю на эти коробки и обещаю себе — завтра, все завтра.
Зато здесь тихо. Слышно только, как ветер гуляет между старых тополей за окном да поскрипывает паркет под ногами. Дом, конечно, не фонтан — штукатурка сыплется, в подъезде пахнет кошками и сыростью, а по утрам еле-еле течет горячая вода.
Но после нашей съемной квартиры в центре, где за стеной круглые сутки орал ребенок, а под окнами ревели машины, это место кажется райским уголком. К тому же, на большее моей зарплаты менеджера и не хватит.
Первое время я даже радовалась этой тишине. Разговаривала сама с собой, включала музыку на полную — никто не стучал по батарее и не делал замечаний. Свобода, черт возьми. Жаль только, что по вечерам эта свобода больше похожа на одиночество. Но ночами оказалось сложно заснуть. Какой-то звук все же мешал мне спать, очень странный звук.
— Добрый день! Я ваша новая соседка сверху, Анна, — улыбнулась я консьержке, полноватой женщине в очках с толстыми линзами. — Не подскажете, кто живет надо мной?
Консьержка оторвалась от кроссворда и посмотрела на меня поверх очков:
— Никто там не живет, милочка. Раиса Ивановна в дом престарелых переехала еще весной. А что такое?
— Да нет, ничего… — я замялась. — Просто иногда слышу какие-то звуки сверху.
— Ой, в старом доме чего только не услышишь! — махнула рукой консьержка и вернулась к разгадыванию кроссворда.
Ночью все повторилось. Ровно в полночь над головой раздался тяжелый скрип, будто кто-то передвигал массивный шкаф. Я лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, и пыталась убедить себя, что это просто старый дом «дышит».
— Может, воры? — пробормотала я, хватая телефон. — Нет, какие воры будут каждую ночь в одно и то же время двигать мебель…
Мои фикусы на подоконнике отбрасывали причудливые тени на стену. В такие моменты я жалела, что развелась с Димой — с ним было не так страшно. Хотя нет, беру свои слова обратно. Лучше уж странные звуки, чем его храп и вечные носки по всей квартире.
— Тук-тук-тук… — раздалось сверху.
— Да что ж такое! — я накрыла голову подушкой.
Утром я выглядела как зомби. Темные круги под глазами не скрывал даже толстый слой консилера.
— Анна Сергеевна, вы заболели? — участливо спросила соседка с первого этажа, столкнувшись со мной у почтовых ящиков.
— Нет, просто плохо сплю в последнее время.
— А, это с непривычки. Я когда переехала, тоже месяц привыкала. Дом старый, он живет своей жизнью.
«Своей жизнью?» — подумала я. — «Похоже, что в этой жизни кто-то очень любит ночной фитнес с мебелью».
Я все же решила выяснить, что происходит наверху. В тот вечер, вооружившись фонариком и позаимствованным у консьержки запасной ключ от квартиры сверху (благо, что с ней удалось договориться, уж очень она любит сладкое), я отправилась на изучения. Консьержка настояла, чтобы ключи вернула через 15 минут.
Дверь поддалась не сразу. Внутри пахло пылью и чем-то сладковатым — может, старыми конфетами? Луч фонарика выхватил из темноты накрытую простынями мебель, пожелтевшие обои, детские игрушки на полу…
Стоп. Детские игрушки?
Я присела на корточки. Деревянная лошадка-качалка, маленькие солдатики, выструганные явно вручную. И следы — свежие следы маленьких ног на пыльном полу.
— Эй, есть тут кто? — мой голос дрожал.
Тишина. Только ветер гудел.
— Представляете, я нашла там игрушки! — рассказывала я на следующий день соседке с первого этажа. — И следы детские…
— А, так это, наверное, Раисы Ивановны внук захаживает, — протянула она, поливая герань на подоконнике.
— Какой внук? Консьержка говорила, у нее только сын был, и тот…
— Да нет у нее никакого внука, — перебил нас хриплый голос. В дверях своей квартиры стоял худой старик в клетчатой рубашке. — Сын ее, Колька, погиб молодым. А внуков не нажил.
В ту ночь я специально не спала. Села в кресло у окна, выключила свет и стала ждать. Ровно в полночь наверху что-то заскрипело. Я тихонько поднялась по лестнице.
В щель под дверью пробивался тусклый свет — кто-то зажег свечу? Я осторожно повернула ручку, дверь была открыта.
На полу, скрестив ноги, сидел худенький мальчишка лет двенадцати. Он двигал по полу деревянных солдатиков, изображая битву, и что-то тихонько напевал себе под нос. Услышав скрип двери, он вскочил, готовый бежать.
— Подожди! — я подняла руки, показывая, что не причиню вреда. — Не бойся. Я просто хочу поговорить.
Мальчик замер, настороженно глядя на меня. В свете свечи я разглядела его разорванную куртку, грязные джинсы и спутанные темные волосы.
— Меня зовут Анна. А тебя?
— Димка, — буркнул он после паузы.
— Ты здесь живешь, Димка?
— Не… ну, иногда только. Когда холодно или дождь.
— А родители?
— Нету, — он пожал плечами. — В детдоме был, сбежал. Там плохо.
Я осмотрелась. В углу — полотенце, несколько книжек, пакет с хлебом. Значит, вот кто двигал мебель по ночам — просто бездомный мальчишка искал место, где можно согреться и поиграть в свои самодельные игрушки. Залезал по пожарной лестнице через окно.
— Слушай, а хочешь… хочешь ко мне? У меня есть горячий чай и бутерброды. И диван раскладной.
Димка недоверчиво прищурился:
— А потом в детдом сдадите?
— Нет, — я покачала головой. — Знаешь, мне тоже одиноко в этом доме. Может, попробуем подружиться?
Теперь в моей квартире больше не царит тишина. Димка оказался удивительно умным и талантливым мальчиком — он сам делает деревянные игрушки, рисует, запоем читает книги, которые я ему покупаю. Мы потихоньку оформляем документы на опекунство.
А те ночные шорохи и правда были всего лишь звуками одиночества — моего и маленького бездомного мальчика, который искал свой дом. И, кажется, наконец нашел.
— Дима, быстро спать! Завтра в школу, — я заглянула в его комнату, где он все еще возился со своими деревянными игрушками.
Прошло несколько с той ночи, когда я обнаружила его наверху. Оформление опеки шло медленно — бюрократия, справки, проверки. Но временную удалось сделать. Димка уже ходил в школу, записался в столярный кружок, и даже начал улыбаться — по-настоящему, не той настороженной полуулыбкой, как раньше.
— Ань, а расскажи еще про море? — он отложил недоструганного коня. — Ты обещала.
Я присела на край его кровати. Одеяло в синих корабликах — купили на прошлой неделе.
— Ложись, расскажу. Знаешь, а я в твоем возрасте тоже мечтала увидеть море…
Теперь у нас новые традиции. По вечерам мы пьем какао с зефирками, которые Димка обожает. Он рассказывает про школу, про то, как научился делать кораблики из дерева, как мечтает открыть свою мастерскую.
А ночью я иногда просыпаюсь от тихого скрипа — это он крадется на кухню за печеньем, прячет под подушку книжку с фонариком. Обычные детские секреты, которые я делаю вид, что не замечаю.
Квартира наверху давно продана. Новые жильцы — молодая пара с собакой. Иногда мы слышим, как они двигают мебель, делают ремонт. Но теперь эти звуки не пугают — они просто часть жизни старого дома, который подарил мне семью.
— Знаешь, — сказал как-то Димка, — а я ведь тогда специально шумел. Думал, если будет слышно, что кто-то живет наверху, квартиру не продадут. А теперь и не надо — у меня есть ты.
Я обняла его, чувствуя, как щиплет глаза. Кто бы мог подумать, что одинокая женщина после развода и бездомный мальчишка найдут друг друга благодаря скрипу половиц в старом доме.
На следующей неделе едем выбирать обои в его комнату. Димка опять хочет синие, с корабликами — говорит, будто море за окном. А я думаю — у меня теперь тоже есть море. Оно в его глазах, когда он улыбается.
