— Анечка, смотри, что у меня есть, — Михаил Петрович достал из портфеля небольшую коробку, перевязанную красной лентой. В его карих глазах плясали искорки, а на загорелом лице играла теплая улыбка.
Четырнадцатилетняя Аня, тоненькая девочка с русыми косами и россыпью веснушек на носу, бросилась к отцу. Ее зеленые глаза, точная копия материнских, сияли от предвкушения.
— Только тихо, — заговорщически прошептал отец, поправляя седеющие виски. — Мама не должна знать раньше времени.
Именно в тот день, получив свой первый фотоаппарат, Аня поняла, чем хочет заниматься всю жизнь. Пока мать, Елена Викторовна, высокая статная женщина с вечно строгим выражением лица, настаивала на серьезной профессии, отец поощрял увлечение дочери искусством.
— Талант нужно развивать, Лена, — говорил он жене. — Посмотри, какой у нее взгляд на мир.
— Миша, ты ее балуешь, — отвечала Елена Викторовна, поджимая тонкие губы. — Фотография — это хобби, не более. А жить на что-то надо.
Аня помнила эти разговоры, звучавшие все чаще по мере ее взросления. Мать, преподаватель математики в школе, привыкла все раскладывать по полочкам, просчитывать наперед. Отец же, архитектор по профессии и романтик по натуре, верил в силу творчества.
Школьные годы пролетели незаметно. Аня, всегда послушная дочь, согласилась поступать на юридический — выбор матери. Но фотография оставалась ее страстью. Каждую свободную минуту она посвящала съемкам, самостоятельно изучала композицию, свет, технические тонкости.
— Доченька, — сказал ей отец однажды вечером, когда они сидели в его кабинете среди чертежей и книг. — Знаешь, в чем секрет счастливой жизни? Нужно заниматься тем, что заставляет твое сердце петь.
Он выглядел уставшим в тот вечер. Седина совсем побелила его виски, морщинки вокруг глаз стали глубже. Но улыбка оставалась все такой же теплой.
— Мама не поймет, папа, — вздохнула Аня, теребя длинную прядь волос — она давно отрезала косы, но привычка осталась.
— Мама любит тебя, — мягко ответил отец. — Просто она боится. Знаешь, страх за детей может принимать странные формы.
Той ночью Михаил Петрович не смог уснуть. Около трех часов он пошел на кухню выпить воды. Лег. А утром не проснулся.
Похороны прошли как в тумане. Аня помнила только руку матери, сжимавшую ее ладонь с такой силой, что было больно. И тишину — бесконечную, давящую тишину их квартиры, где каждый угол напоминал об отце.
— Нужно жить дальше, — сказала Елена Викторовна через неделю. — Отец хотел, чтобы ты получила образование. Сосредоточься на учебе.
И Аня пыталась. Правда пыталась. Но юриспруденция казалась ей сухой и безжизненной. А фотография… через объектив камеры мир становился живым, наполненным красками и смыслом.
К концу третьего курса она уже точно знала — это не ее путь. Все чаще пропускала лекции, проводя время в фотостудии, которую открыли при городском Доме культуры.
— У тебя особый взгляд, — говорил ей руководитель студии, Александр Иванович, седой мужчина с внимательными голубыми глазами. — Ты не просто снимаешь людей — ты рассказываешь их истории.
Ее работы начали замечать. Сначала маленькая выставка в Доме культуры, потом публикация в местном журнале. А потом — неожиданное предложение от «ФокусАрт», известной фотостудии с филиалами по всей стране.
— Мама, послушай, — Аня собрала все мужество для решающего разговора. — Я хочу показать тебе кое-что.
Елена Викторовна сидела за столом, проверяя тетради. Она похудела за эти три года, появилась ранняя седина в темных волосах, но осанка оставалась такой же прямой, а взгляд — цепким и внимательным.
— Что такое, Анна? — она подняла глаза от тетрадей. В последнее время она все чаще называла дочь полным именем, словно выстраивая дистанцию.
Аня разложила на столе фотографии — свои лучшие работы. Портреты, пейзажи, жанровые сцены. Каждый снимок — частица ее души.
— Это твои? — в голосе матери появились незнакомые нотки.
— Да. Их заметили, мама. «ФокусАрт» предлагает мне стажировку. Это шанс…
— Стажировку? — Елена Викторовна медленно поднялась. — То есть ты собираешься бросить университет?
— Я не могу больше, мама. Это не мое. Я пыталась, правда пыталась…
— Пыталась? — голос матери зазвенел. — Ты обещала отцу…
— Папа хотел, чтобы я была счастлива! — Аня почувствовала, как дрожат руки. — Он говорил мне следовать за мечтой!
— Мечты не кормят, Анна! Думаешь, я не мечтала? Думаешь, мне не хотелось чего-то большего? Но я выбрала стабильность, надежность. И благодарна своим родителям за то, что направили меня!
— О чем ты мечтала, мама? — тихо спросила Аня, глядя на мать. Впервые за долгое время она увидела в ее глазах что-то кроме строгости – затаенную боль, старую и глубокую.
Елена Викторовна отвернулась к окну. За стеклом моросил мелкий осенний дождь, размывая очертания домов.
— Я хотела стать пианисткой, — наконец произнесла она. — У меня был талант, все педагоги говорили. Но родители… они были простыми людьми. Отец – водитель, мама – продавщица. А музыка… Они говорили, что музыка – это несерьезно.
Она помолчала, потом резко развернулась к дочери:
— И знаешь что? Они были правы! Я получила педагогическое образование, у меня стабильная работа, уважение коллег. А те, кто пошел в музыку… многие так и перебиваются случайными заработками.
— Но ты несчастлива, мама, — Аня подошла ближе. — Я же вижу. Когда ты последний раз садилась за пианино?
— Счастье – это роскошь, Анна, — отрезала Елена Викторовна. — Важнее быть защищенной, уверенной в завтрашнем дне.
— А папа говорил…
— Твой отец! — в голосе матери прорвалась горечь. — Он был прекрасным человеком, но… Знаешь, сколько раз его проекты отвергали? Сколько ночей он не спал, переделывая чертежи? Если бы не моя стабильная зарплата…
Она оборвала себя, словно сказала слишком много. Аня застыла, пораженная внезапным откровением.
— Я не знала…
— Конечно, не знала. Он никогда не показывал, как ему тяжело. Всегда улыбался, всегда говорил о мечтах и творчестве. А я… я должна была быть практичной. Кто-то же должен стоять на земле!
В комнате повисла тяжелая тишина. Аня разглядывала мать, словно впервые видела: напряженные плечи, горькая складка у губ, усталые глаза.
— Мама, но ведь папа все-таки добился успеха, — мягко сказала она. — Его последние проекты…
— Слишком поздно, — покачала головой Елена Викторовна. — Знаешь, что он сказал мне за неделю до… до того дня? «Лена, прости, что заставил тебя быть сильной. Я хотел подарить тебе возможность вернуться к музыке…»
Она резко замолчала, закрыв лицо руками. Аня никогда не видела мать плачущей – ни на похоронах, ни после. Елена Викторовна всегда держалась прямо, словно проглотив стержень.
— Я не хочу для тебя такой судьбы, — наконец произнесла мать, справившись с собой. — Не хочу, чтобы ты потом жалела о потерянных возможностях.
— Но разве не об этом я и говорю? — Аня осторожно коснулась материнского плеча. — Я не хочу через двадцать лет жалеть, что не попробовала.
— У тебя есть талант к юриспруденции, — упрямо покачала головой Елена Викторовна. — Профессор Соколов говорит…
— Это не мое, мама! — Аня почувствовала, как внутри поднимается отчаяние. — Я могу выучить законы, могу сдать экзамены. Но это все грызет меня изнутри! Каждый день, сидя на лекциях, я думаю только о том, как бы поймать свет в окне, как запечатлеть эти мимолетные моменты…
Она схватила одну из фотографий:
— Смотри! Это бабушка у подъезда. Видишь, как солнце падает на ее лицо? Как она улыбается, кормя голубей? В этом больше жизни, чем во всех юридических книгах!
Елена Викторовна медленно взяла фотографию. Ее пальцы слегка дрожали.
— Тебе предложили стажировку? — спросила она после долгого молчания. — Сколько будут платить?
— Для начала немного, — честно ответила Аня. — Но у меня есть сбережения. И подработки в студии…
— Сбережения закончатся, — перебила мать. — Подработки нестабильны. Где ты будешь жить? О чем ты вообще думаешь?
— Я думаю о том, что не могу больше врать – ни тебе, ни себе. Я уже договорилась с ними, и они ждут ответа сегодня.
Елена Викторовна выпрямилась:
— Значит, ты все решила? Даже не посоветовавшись со мной?
— Мама, я пытаюсь с тобой поговорить уже несколько месяцев! Но ты не слышишь…
— Нет, это ты не слышишь! — голос матери сорвался на крик. — Ты живешь в каком-то выдуманном мире, где все просто! Где можно вот так взять и перечеркнуть четыре года учебы…
— Четыре года учебы? — Аня почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — А ты знаешь, чего мне стоили эти четыре года? Каждый день заставлять себя идти туда, где душно от нежеланных знаний, от чужих амбиций!
— Не драматизируй, — поморщилась Елена Викторовна. — Ты говоришь прямо как…
— Как папа? — Аня подняла подбородок. — Да, как папа! И я горжусь этим!
На кухне воцарилась звенящая тишина. За окном начало темнеть, по стеклу барабанил дождь. Где-то вдалеке прогремел гром.
— Твой отец был идеалистом, — наконец произнесла мать, и в ее голосе смешались нежность и горечь. — Он верил в чудеса до последнего дня. А я… я должна быть реалисткой. Кто-то должен думать о завтрашнем дне.
— Но почему этим «кем-то» должна быть я? — тихо спросила Аня. — Почему я должна расплачиваться за твои несбывшиеся мечты?
Елена Викторовна вздрогнула. На ее лице промелькнуло что-то похожее на боль, но она быстро взяла себя в руки.
— Ты не понимаешь, — начала она. — Когда-нибудь ты поймешь, что родители…
— Нет, мама, — перебила Аня. — Это ты не понимаешь. Я не ты. У меня своя дорога.
Она достала из сумки конверт:
— Вот, посмотри. Это отзывы о моих работах. Александр Иванович говорит…
— Александр Иванович? — в голосе матери появились ледяные нотки. — Тот самый руководитель фотостудии? Так вот где ты пропадаешь вместо занятий!
— Да, представь себе! — Аня уже не сдерживала эмоций. — Именно там! Где меня ценят, где видят во мне не просто послушную дочь, а личность!
— Личность? — Елена Викторовна горько усмехнулась. — А что эта личность будет есть через месяц? Где жить?
— У меня есть план, мама. Катя согласилась…
— Катя? Твоя легкомысленная подруга с художественного? — мать покачала головой. — Прекрасная компания! Обе витаете в облаках!
— Не смей так говорить о Кате! — вспыхнула Аня. — Она настоящий друг. И кстати, уже продает свои картины…
— За копейки!
— Но она счастлива! Понимаешь? Счастлива! — Аня сделала шаг к матери. — Когда ты в последний раз была счастлива, мама? По-настоящему?
Елена Викторовна побледнела. В ее зеленых глазах, так похожих на Анины, мелькнуло что-то похожее на страх.
— Счастье не кормит, — повторила она свою излюбленную фразу, но теперь в ней слышалась неуверенность.
— Папа говорил иначе, — мягко произнесла Аня. — Помнишь, как он радовался каждому новому проекту? Как горели его глаза, когда он рассказывал о своих идеях?
— Перестань! — голос матери сорвался. — Перестань использовать память отца! Он… он просто не успел столкнуться с реальностью до конца. Не успел разочароваться…
— Нет, мама. Он успел самое главное – прожить жизнь так, как считал правильным. И научил меня этому.
Аня достала из кармана телефон:
— Мне нужно позвонить в «Фокус». Дать ответ. И я скажу «да».
Елена Викторовна резко выпрямилась. Ее лицо окаменело, губы превратились в тонкую линию.
— Значит так, — произнесла она с пугающим спокойствием. — Если ты сейчас наберешь этот номер, если скажешь «да»… Собирай вещи и уходи! Ни минуты не хочу терпеть тебя в своей квартире!
Аня замерла с телефоном в руке. Где-то в глубине души она ждала этих слов, но все равно они ударили, словно хлыстом.
— Ты это не серьезно, — прошептала она.
— Более чем, — отчеканила мать. — Хочешь губить свою жизнь? Пожалуйста! Но я не буду смотреть на это. Не буду помогать тебе в этом безумии.
Их взгляды встретились – два оттенка зеленого, два характера, две судьбы. В глазах матери Аня увидела страх – глубокий, застарелый страх потерять контроль, страх за дочь, страх перед неизвестностью. И еще что-то – словно отражение ее собственной решимости.
Дрожащими пальцами Аня нажала кнопку вызова. Три гудка показались вечностью.
— Алло, это Анна Соколова. По поводу стажировки… Да, я согласна.
Положив телефон, Аня почувствовала странную легкость. Словно что-то, долго державшее ее в напряжении, наконец отпустило. Она подняла глаза на мать:
— Я начну собираться.
Елена Викторовна стояла неподвижно, только пальцы, вцепившиеся в спинку стула, побелели от напряжения.
— Ты действительно это сделала, — произнесла она бесцветным голосом. — Перечеркнула все…
— Нет, мама, — Аня покачала головой. — Я ничего не перечеркнула. Я начинаю свой путь.
Она направилась в свою комнату – светлую, с желтыми обоями в мелкий цветочек, которые они с отцом выбирали шесть лет назад. На стенах – фотографии, десятки фотографий. История ее становления как фотографа.
— Что ты возьмешь с собой? — голос матери прозвучал от двери. — У тебя же ничего нет.
— У меня есть самое главное, — Аня начала снимать фотографии со стен. — Мой взгляд на мир. И папина вера в меня.
— Прекрати! — Елена Викторовна шагнула в комнату. — Прекрати использовать отца как оправдание своего безрассудства!
Аня обернулась, прижимая к груди стопку фотографий:
— Это не оправдание, мама. Это благодарность. За то, что научил видеть красоту. За то, что поверил в меня.
Она достала из шкафа старый чемодан – тот самый, с которым когда-то ездила в летний лагерь. Сколько же лет прошло?
— Телефон, — вдруг сказала мать. — Я оплачивала…
— Я перейду на другой тариф, — спокойно ответила Аня. — Не беспокойся.
Она складывала вещи методично, аккуратно: одежда, книги, фотоаппарат с объективами – подарок отца на восемнадцатилетие. Каждая вещь хранила воспоминания.
— А это? — Елена Викторовна взяла с полки старую фотографию в рамке. На ней они втроем – она сама, улыбающаяся, без седины в волосах, отец, обнимающий их обеих, и маленькая Аня с косичками.
— Оставь себе, — тихо сказала Аня. — У меня есть копия.
Повисла тяжелая тишина. За окном продолжал барабанить дождь.
— Знаешь, — вдруг произнесла мать, все еще глядя на фотографию, — в тот день… Это была наша последняя совместная фотография. Через месяц начались проблемы с его сердцем.
Аня замерла с книгой в руках:
— Ты никогда не рассказывала.
— Зачем? — горько усмехнулась Елена Викторовна. — Чтобы ты знала, как он переживал из-за каждого отвергнутого проекта? Как не спал ночами? Как…
Она оборвала себя, поставила фотографию на полку:
— Собирайся. Раз решила – собирайся.
— Мама, — Аня сделала шаг к ней. — Папа был счастлив. Несмотря ни на что, он был счастлив, потому что занимался любимым делом.
— И оставил нас одних, — выдохнула Елена Викторовна. — С долгами, с неоплаченной ипотекой…
— Что? — Аня застыла. — Какими долгами?
Мать махнула рукой:
— Неважно. Я справилась. Всегда справлялась.
— Поэтому ты так боишься? — тихо спросила Аня. — Поэтому хочешь, чтобы у меня была стабильная работа?
В глазах Елены Викторовны блеснули слезы:
— Я хочу, чтобы ты была защищена. Чтобы не пришлось, как мне, считать копейки, занимать у знакомых…
— Мамочка, — Аня порывисто обняла мать. — Почему ты никогда не говорила?
— Зачем? — Елена Викторовна осторожно высвободилась из объятий. — Чтобы омрачить память об отце? Он любил тебя больше жизни. Любил нас обеих. Просто… просто не умел жить по-другому.
Она одернула блузку привычным жестом:
— И ты такая же. Вся в него. Такая же… непрактичная.
— Я буду стараться, мама, — серьезно сказала Аня. — Я не подведу ни его память, ни тебя. Просто… дай мне шанс пойти своим путем…
Катя встретила ее на пороге своей коммунальной квартиры – маленькая, рыжеволосая, с веснушками по всему лицу и вечными пятнами краски на джинсах.
— Я освободила тебе полку в шкафу, — деловито сообщила она, помогая затащить чемодан в узкий коридор. — И повесила дополнительные крючки для одежды.
Их комната была крошечной – двенадцать квадратных метров на двоих. Под потолком гирлянда, на стенах – Катины картины, яркие, немного хаотичные, как и она сама.
— Прости за беспорядок, — Катя смахнула с кровати альбомы для рисования. — Я пыталась прибраться, но…
— Все хорошо, — Аня опустилась на краешек кровати. Только сейчас она почувствовала, насколько устала. — Спасибо, что приютила.
— Брось, — отмахнулась Катя. — Помнишь, как познакомились на той дурацкой лекции по философии права?
Аня улыбнулась, вспоминая. Катя тогда сидела через проход, рисовала в тетради вместо конспектирования. А когда преподаватель сделал ей замечание, невозмутимо заявила, что визуализирует концепцию справедливости.
— Ты всегда была смелее меня, — вздохнула Аня. — Сразу пошла своим путем.
— Эй, — Катя присела рядом, обняла ее за плечи. — Ты тоже смелая. Просто по-другому.
В дверь осторожно постучали. На пороге появилась Тамара Ивановна – Катина мама, женщина с добрыми карими глазами и мягкой улыбкой.
— Девочки, я тут подумала… Может, чаю?
Через полчаса они сидели на кухне. Тамара Ивановна достала варенье из шкафчика, переложила в вазочку печенье.
— Знаешь, Анечка, — она внимательно посмотрела на девушку. — Я ведь тоже когда-то ушла из дома. В семнадцать лет.
Аня подняла глаза от чашки:
— Правда?
— Да, — Тамара Ивановна задумчиво помешала ложечкой чай. — Родители хотели, чтобы я вышла замуж за сына маминой подруги. Хороший мальчик, перспективный… А я влюбилась в художника. В Катиного отца.
Катя, услышав знакомую историю, улыбнулась:
— Мама никогда не жалела, правда?
— Никогда, — подтвердила Тамара Ивановна. — Хотя первое время было тяжело. Жили в мастерской, на полу спали. Я подрабатывала официанткой, Сережа писал портреты на заказ…
Она помолчала, потом продолжила:
— Родители три года со мной не разговаривали. А потом… потом пришли на первую персональную выставку Сережи. Увидели его работы, увидели, как мы счастливы…
— И простили? — тихо спросила Аня.
— Поняли, — поправила Тамара Ивановна. — Понимаешь, Анечка, родительская любовь – она разная бывает. Иногда душит, иногда обижает, иногда делает больно… Но это всегда любовь.
— Мама считает, что я предала ее, — Аня почувствовала, как к горлу подступают слезы. — Что я неблагодарная…
— Нет, милая, — Тамара Ивановна накрыла ее руку своей. — Она боится. За тебя боится. Материнский страх – он иногда такие формы принимает…
— Я пыталась объяснить…
— А ты не объясняй, — вдруг сказала Тамара Ивановна. — Ты делай. Покажи ей, что ты можешь. Что твой выбор – правильный.
— Как?
— Своими фотографиями. Своей жизнью. Своей силой.
Катя подскочила со стула:
— Точно! Знаешь что? Давай устроим тебе уголок для работы! У меня есть старый стол, можно поставить у окна…
— Катерина, — мягко прервала ее Тамара Ивановна. — Дай человеку прийти в себя. Все устройства подождут до завтра.
Она снова повернулась к Ане:
— Ты сейчас главное помни – уйти из дома не значит предать семью. Иногда это единственный способ остаться собой.
Первый рабочий день начался рано утром. Аня долго стояла перед зеркалом в коридоре коммуналки, поправляя простое черное платье – единственное официальное, что она взяла из дома.
— Прекрати дергать рукав, — Катя появилась сзади, с чашкой кофе в руках. — Ты прекрасно выглядишь.
— А вдруг я не справлюсь? — тихо спросила Аня. — Вдруг мама права, и это все…
— Так, стоп, — Катя решительно развернула подругу к себе. — Вспомни, что сказал Александр Иванович о твоих работах?
Аня слабо улыбнулась:
— Что у меня особый взгляд…
— Именно! А он за тридцать лет работы знаешь сколько фотографов видел? И именно тебя рекомендовал в «Фокус»!
В студии Аню встретила Марина Сергеевна – высокая женщина лет пятидесяти с короткой стрижкой и цепким взглядом.
— Значит, это ты у нас новое дарование? — она внимательно осмотрела девушку. — Александр говорил о тебе. Покажи, что умеешь.
Первое задание оказалось неожиданным – съемка рекламы детского питания.
— Но… я никогда не работала с детьми, — растерялась Аня.
— А с чем ты работала? — прищурилась Марина Сергеевна. — Уличные портреты? Пейзажи? Мило, но это не коммерческая фотография. Здесь другие правила.
Она достала папку с референсами:
— Вот что хочет клиент. Счастливый ребенок, яркие цвета, эмоции. Справишься?
Аня почувствовала, как внутри поднимается знакомое упрямство – то самое, что заставило ее уйти из дома.
— Справлюсь.
Съемка была назначена на следующий день. Всю ночь Аня просматривала портфолио известных детских фотографов, изучала техники работы с маленькими моделями.
— Может, поспишь? — зевнула Катя, просыпаясь в три часа ночи от света ноутбука.
— Не могу, — покачала головой Аня. — Я должна быть готова.
Утром на съемочной площадке все пошло не по плану. Двухлетний Миша, сын одной из сотрудниц, категорически отказывался улыбаться в камеру.
— Ну же, солнышко, — уговаривала его мама. — Посмотри сюда, покажи, какой ты красивый!
Миша насупился еще больше. Марина Сергеевна, наблюдавшая за процессом, неодобрительно качала головой.
И тут Аня вспомнила. Вспомнила, как отец снимал ее в детстве – не заставлял позировать, а просто ловил моменты.
— Подождите, — она опустила камеру. — Можно я попробую по-другому?
Она достала из сумки старый калейдоскоп – папин подарок, который всегда носила с собой как талисман.
— Миша, смотри, что у меня есть, — она присела рядом с мальчиком. — Это волшебная трубочка. Хочешь посмотреть?
Любопытство победило настороженность. Миша взял калейдоскоп, заглянул внутрь. Его глаза расширились от удивления.
— Ух ты!
Щелк. Первый кадр – искреннее детское восхищение.
— А теперь давай покажем маме, какие там красивые узоры!
Щелк. Второй кадр – Миша протягивает калейдоскоп маме, на лице сияющая улыбка.
— Можно еще посмотреть?
Щелк. Третий кадр – заразительный детский смех.
Марина Сергеевна молча наблюдала за процессом. Когда Аня закончила съемку, она подошла к компьютеру, где выводились фотографии.
— Интересный подход, — произнесла она после долгой паузы. — Нестандартный.
— Я могу переснять, если нужно, — быстро сказала Аня.
— Зачем? — Марина Сергеевна повернулась к ней. — Эти кадры живые. В них есть то, что нужно клиенту – настоящие эмоции.
Вечером, вернувшись домой, Аня первым делом потянулась к телефону – позвонить маме, рассказать об успехе. И замерла, осознав: нельзя. Между ними стена недосказанности и обиды.
— Звони, — тихо сказала Катя, наблюдавшая за ней. — Она же все равно твоя мама.
— А если она не ответит?
— Тогда оставь сообщение. Главное – не молчи.
Аня долго смотрела на телефон, собираясь с духом. Наконец набрала знакомый номер. Один гудок, второй, третий…
— Да? — голос матери звучал устало.
— Мама, это я, — Аня сжала телефон крепче. — Я просто хотела рассказать… У меня сегодня была первая серьезная съемка.
Молчание на другом конце провода длилось несколько секунд.
— И как прошло? — наконец спросила Елена Викторовна.
— Хорошо. Даже очень. Знаешь, я использовала папин калейдоскоп…
— Тот самый? — в голосе матери мелькнуло что-то похожее на теплоту. — Который он привез из той командировки в Прагу?
— Да, — Аня улыбнулась воспоминанию. — Помнишь, как мы с ним часами разглядывали узоры?
Снова пауза. Потом:
— Где ты живешь? У тебя есть все необходимое?
— Да, мам. Я у Кати. Тут… уютно.
— В коммуналке? — В голосе матери снова появились знакомые нотки неодобрения.
— Временно, — быстро сказала Аня. — Пока не встану на ноги.
— А твои учебники? Конспекты?
Аня прикрыла глаза:
— Мама, пожалуйста. Я не вернусь в университет.
— Тогда нам не о чем разговаривать.
Короткие гудки ударили по ушам. Аня опустила телефон, чувствуя, как к горлу подступают слезы.
— Ну и как? — осторожно спросила Катя.
— Все так же, — Аня вытерла глаза. — Она не понимает. Не хочет понимать.
Тамара Ивановна, проходившая мимо с корзиной белья, остановилась:
— Знаешь что, девочка? Твоей маме тоже нелегко. Она сейчас как будто заново тебя теряет.
— Но я же тут, я никуда не делась! — воскликнула Аня. — Я просто хочу жить своей жизнью!
— Вот именно – своей, — кивнула Тамара Ивановна. — А она столько лет жила твоей. Представь, каково ей.
На следующий день в студии Марина Сергеевна вызвала Аню к себе.
— Смотри, — она разложила на столе фотографии со вчерашней съемки. — Клиент в восторге. Хотят заключить с нами годовой контракт на серию рекламных кампаний.
Аня недоверчиво уставилась на снимки:
— Правда?
— Более того, — Марина Сергеевна достала какие-то бумаги. — Я решила дать тебе шанс. Вот, ознакомься с условиями трудового договора.
— Но… я думала, у меня только стажировка?
— Была стажировка, — кивнула Марина Сергеевна. — А теперь будет работа. Конечно, для начала младшим фотографом, на испытательном сроке. Зарплата небольшая, но…
— Я согласна! — выпалила Аня.
— Подожди соглашаться, — Марина Сергеевна внимательно посмотрела на нее. — Это серьезный шаг. Будут требования, дедлайны, ответственность. Ты уверена, что готова?
Аня выпрямилась:
— Я всю жизнь к этому шла. Просто не всегда это понимала.
Вечером она снова набрала номер матери. На этот раз ответа не было. Зато пришло сообщение: «Зайди забрать зимние вещи. В выходные меня не будет дома. Ключи оставь в почтовом ящике.»
— Она даже видеть меня не хочет, — горько сказала Аня, показывая сообщение Кате.
— Ей нужно время, — Катя обняла подругу за плечи. — Знаешь, когда я решила бросить юридический, мой отец тоже бушевал. А теперь приходит на каждую мою выставку.
— Но твой отец…
— Тоже хотел как лучше, — перебила Катя. — Как и твоя мама. Просто они по-разному это понимают.
В студии работа захватила Аню целиком. Марина Сергеевна оказалась требовательным, но справедливым руководителем.
— У тебя есть дар, — сказала она как-то после сложной съемки. — Ты видишь людей насквозь. Но этого мало. Нужна техника, профессионализм.
— Я готова учиться!
— Вижу, — кивнула Марина Сергеевна. — Поэтому записала тебя на курсы коммерческой фотографии. За счет студии.
Аня растерянно моргнула:
— Но почему?
Марина Сергеевна улыбнулась:
— Потому что ты напоминаешь мне меня в молодости. Такая же упрямая, такая же… целеустремленная.
Через месяц работы Аня уже вела собственные проекты. Коммерческие съемки чередовались с обучением – Марина Сергеевна гоняла нещадно.
— Светотень никуда не годится, — разбирала она очередную работу. — Перестань полагаться только на природное освещение. Учись работать со студийным светом.
Первая зарплата ушла на аренду маленькой комнаты в спальном районе.
— Я буду скучать, — сказала Катя, помогая паковать вещи.
— Я всего лишь переезжаю в соседний район, — усмехнулась Аня. — Не на Луну.
Работа приносила не только деньги, но и связи. После успешной рекламной кампании детского питания посыпались заказы – небольшие бренды одежды, локальные компании, частные клиенты.
— Неплохо справляешься, — заметила как-то Марина Сергеевна, просматривая статистику. — Но хватит играть в песочнице. Готова к серьезному проекту?
Серьезным проектом оказалась рекламная кампания для крупной фармацевтической компании. Бюджет в десять раз больше обычного, жесткие дедлайны, высокие требования.
— Почему я? — прямо спросила Аня.
— Потому что ты умеешь работать с людьми, — ответила Марина Сергеевна. — А нам нужны живые эмоции, не постановка.
Съемки шли две недели. Аня похудела, почти не спала, но результат того стоил – кампания получила награду на региональном конкурсе рекламной фотографии.
Диплом пришел по почте. Аня повертела его в руках и решительно направилась к телефону. Три гудка, четыре…
— Да? — голос матери звучал настороженно.
— Мама, я получила награду. За рекламную кампанию.
Пауза.
— Поздравляю, — сухо ответила Елена Викторовна. — Это все?
— Нет. Я хочу пригласить тебя на открытие моей персональной выставки. Через месяц, в городской галерее.
— У тебя будет выставка?
— Да. Марина Сергеевна говорит, пора показать мои личные работы.
Снова пауза, длиннее прежней.
— Я подумаю, — наконец ответила мать.
Подготовка к выставке захватила все время. Аня отобрала лучшие работы – от ранних любительских снимков до последних профессиональных серий.
— Неплохая подборка, — оценила Марина Сергеевна. — Но чего-то не хватает.
— Чего?
— Истории. Личной истории.
В тот вечер Аня достала старые семейные альбомы. И среди прочих фотографий нашла ту самую – последнюю, где они втроем. Счастливые, улыбающиеся.
Выставка открылась в дождливый октябрьский день. Пришли коллеги, клиенты, друзья. Катя с Тамарой Ивановной принесли огромный букет.
Елена Викторовна появилась ближе к концу. Молча обошла зал, разглядывая фотографии. Остановилась у последней – той самой, семейной.
— Почему она здесь? — спросила негромко.
— Потому что с нее все началось, — ответила Аня. — Наша последняя совместная фотография. И первый шаг к тому, кем я стала.
— У тебя есть талант, — сказала Елена Викторовна, все еще глядя на фотографию. — Ты смогла показать то, чего я не видела все эти годы.
— Что именно?
— Как мы были счастливы. Все трое.
После выставки жизнь изменилась. «ФокусАрт» открыл филиал в Москве, и Марина Сергеевна предложила Ане должность арт-директора.
— Справишься?
— Да.
— Уверена? Это другой уровень ответственности.
— Я готова.
Переезд в Москву занял неделю. Аня собрала вещи, сдала съемную квартиру. Последний вечер решила провести с матерью.
— Я буду прилетать каждый месяц, — сказала она, сидя на кухне родительской квартиры. — У меня здесь клиенты.
— И мать, — добавила Елена Викторовна.
— И мать.
Они помолчали. За окном шумел город, такой же, как год назад, когда все началось.
— Знаешь, — наконец произнесла Елена Викторовна, — я была неправа.
— В чем?
— Когда думала, что смогу прожить твою жизнь за тебя. Защитить от всех ошибок.
— Это были не ошибки, мама. Это был мой путь.
Через год персональная выставка Анны Соколовой открылась в Москве.
На открытии среди гостей была женщина с прямой спиной и внимательным взглядом. Она долго стояла у фотографии музыканта, играющего на стареньком пианино в парке.
— Почему эта работа? — спросила она дочь.
— Потому что никогда не поздно вернуться к своей мечте, — ответила Аня. — Даже если пришлось отложить ее на время.
Елена Викторовна записалась на курсы игры на фортепиано через неделю после возвращения домой.
