— Мне правда жаль. Я… совершил ошибку. Но сейчас я вернулся. И готов всё исправить.
— Двадцать с лишним лет нам понадобилось, чтобы наладить жизнь без тебя.
Сам подумай — сколько раз ты позвонил за эти годы? Приезжал? Помогал? Ни разу. А теперь, значит, совесть проснулась?
— Не в этом дело, — Андрей заметно нервничал. Он снова оглядел кухню, будто что-то оценивая. — Квартира-то наша, фамильная.
Звон разбитой тарелки заставил Софию вздрогнуть. Очнувшись от задумчивости, она увидела осколки фаянса, разлетевшиеся по кухонному линолеуму.
— Ты бы поосторожнее, — проворчала Валентина Михайловна, не отрываясь от кастрюли с супом. — Четвертая за месяц. Так и без посуды останемся.
София молча опустилась на колени, собирая острые фрагменты в совок.
День выдался тяжелым: на работе случилась проверка, начальство нервничало, а бухгалтерский баланс никак не хотел сходиться.
К вечеру голова гудела, руки двигались будто сами по себе.
— Ничего, мам, я завтра новые куплю, — подала голос Алиса, входя на кухню с мокрыми после душа волосами. — У меня как раз аванс.
— И не думай! — отрезала София, выпрямляясь. — Твой аванс — твои деньги. Сама разбила, сама и куплю.
Она высыпала осколки в мусорное ведро, тщательно вымыла руки и принялась нарезать хлеб к ужину.
Их квартира никогда не отличалась просторностью — две комнаты в панельной пятиэтажке.
Мебель, доставшаяся еще с советских времен, прожитые годы отсчитывала потертостями и царапинами.
Кухня с облупившимся подоконником и выцветшими занавесками вмещала едва-едва четырех человек.
Софии иногда казалось, что стены помнят все семейные ссоры и редкие праздники, впитав их, как губка впитывает воду.
В этот момент хлопнула входная дверь. Послышались тяжелые шаги — Максим вернулся с работы. От него пахло машинным маслом и сигаретами.
— Руки! — скомандовала Валентина Михайловна, прежде чем внук успел что-то сказать.
Максим закатил глаза, но послушно отправился в ванную. Валентина Михайловна проводила его строгим взглядом, в котором, впрочем, сквозила неприкрытая нежность.
— Весь в отца, — пробормотала она. — Такой же упрямый.
София замерла с ножом в руке. Любое упоминание об Андрее до сих пор вызывало неприятное тянущее чувство под ложечкой. Даже спустя столько лет.
«Двадцать три года», — подумала она, машинально проводя рукой по седой пряди у виска.
Двадцать три года, как он ушел, оставив ее с двухлетним Максимом и шестимесячной Алисой. Просто не вернулся с работы.
А через неделю позвонил из другого города и сообщил, что встретил «настоящую любовь».
Ту самую, ради которой стоило бросить семью и прихватить их общие сбережения — накопленные за семь лет брака деньги на собственную квартиру.
Тогда София думала, что не переживет этого предательства.
Воспоминания нахлынули волной: бессонные ночи, когда дети плакали, а она не знала, на что купить им еду; визиты судебных приставов; унизительные попытки выбить алименты из человека, растворившегося в пространстве.
И стыд, жгучий стыд перед Валентиной Михайловной, которая вместо того, чтобы выставить брошенную невестку с детьми, оставила их, помогла встать на ноги.
— Чего застыла? — голос свекрови вырвал ее из оцепенения. — Суп стынет.
Алиса расставляла тарелки, а вернувшийся Максим уже вытирал руки полотенцем.
— Представляете, что сегодня было, — оживленно начал он, падая на свой стул. — Пригнали феррари на обслуживание. Красная, как в кино! Я ее всю облазил.
— Вот выдумал, чужие машины обшаривать, — ворчливо отозвалась Валентина Михайловна, но глаза ее улыбались.
— Да не обшаривал я, бабуля! Изучал. Это ж феррари! Такую раз в жизни увидишь.
— Думаешь? — усмехнулась старушка. — А я вот уверена, что ты еще и порулить успел.
Максим подавился супом и закашлялся, а Алиса расхохоталась:
— Бабуля тебя насквозь видит!
София тоже улыбнулась, наблюдая за этой сценой. Их отношения с годами выкристаллизовались, приобрели четкие роли и границы.
Валентина Михайловна — непререкаемый авторитет, хранительница очага с железным характером.
Максим — шумный, порывистый, легкомысленный, но с золотым сердцем.
Алиса — тихая, рассудительная, все схватывающая на лету.
И она, София, — связующее звено, та, что удерживает семью в равновесии.
Ужин продолжался в привычном ритме. Незамысловатые шутки, пересказы дневных происшествий, планы на завтрашний день. Всё как всегда. Тот уклад, что складывался годами — непоколебимый, как им казалось.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно и резко.
— Кого еще принесло? — нахмурилась Валентина Михайловна, поглядывая на часы. — Девять уже.
— Может, соседи, — предположила Алиса, поднимаясь из-за стола. — Я открою.
София вернулась к своему супу, не придавая значения позднему визиту. И только услышав странный звук, похожий на сдавленный вскрик, подняла голову.
В дверном проеме кухни стоял Андрей.
Время для него оказалось безжалостным. Когда-то высокий и статный, теперь он сутулился, живот нависал над ремнем, а редкие волосы не скрывали проплешин.
Но черты лица — те же самые, что София видела во сне и наяву все эти годы, — остались узнаваемыми.
Алиса стояла рядом с ним, бледная как мел. Максим замер с ложкой в руке, не донеся ее до рта. Валентина Михайловна медленно поднялась, опираясь на стол.
— Здравствуйте, — произнес Андрей, и голос его звучал хрипло, будто простуженный. — Давно не виделись.
София не могла выдавить ни слова. Горло сдавило, словно невидимой рукой. Внутри всё оборвалось и похолодело.
— Наглости тебе не занимать, — Валентина Михайловна первой нарушила оцепенение. — Явился как ни в чем не бывало.
— Мама, я к тебе пришел, — Андрей сделал шаг к столу. — К своей матери, к детям. Я их отец.
— Что ты здесь делаешь? — выдавила наконец София.
Собственный голос показался ей чужим.
— Отец?.. — неуверенно произнес Максим, словно примеряя давно забытое слово.
Алиса молча попятилась и встала за спиной у брата.
— Да вот, решил родных навестить, — Андрей попытался улыбнуться, но вышла лишь кривая гримаса. — Разве нельзя?
— Спустя двадцать три года? — София почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — После всего, что ты сделал?
— Я не к тебе пришел, — огрызнулся Андрей. — А к маме. И детей своих увидеть хотел.
— Детей? — переспросил Максим, поднимаясь.
Он возвышался над отцом на полголовы.
— Каких детей? У тебя нет детей.
Андрей побагровел.
— Ты на кого голос повышаешь? На отца?
— У меня нет отца, — холодно ответил Максим. — Есть мужчина, который сдал биологический материал. И всё.
София знала своего сына — подобная жесткость была не в его характере. За напускной грубостью скрывалась боль маленького мальчика, годами ждавшего папу. Боль, превратившаяся в камень.
— Да что ты себе позволяешь! — взревел Андрей, делая шаг к Максиму.
— Стоять! — Валентина Михайловна выпрямилась во весь свой небольшой рост. — Говори, зачем явился, и проваливай.
Андрей оглядел их всех — настороженных, враждебных, сплоченных против него — и вдруг сник.
— Поговорить хотел, — пробормотал он. — Объяснить кое-что.
— О, нам всем очень интересно, — ядовито произнесла София. — Например, куда делись наши деньги? Те, что мы копили на квартиру?
— И мои сбережения, — добавила Валентина Михайловна. — Которые ты «на время взял».
Андрей переминался с ноги на ногу.
— Я всё верну, — заявил он с внезапной решимостью. — Потому и пришел. Обсудить… финансовые вопросы.
— Двадцать три года спустя? — София не верила своим ушам. — А проценты ты посчитал?
— Какие еще проценты? — нахмурился Андрей.
— За пользование чужими деньгами. За то, что мы жили впроголодь, пока ты развлекался со своей… новой любовью, — София чувствовала, что ее несет, но остановиться уже не могла. — За то, что твоя мать отдавала нам последнее, чтобы накормить твоих детей. За всё это.
Андрей бросил взгляд на Валентину Михайловну, словно ища поддержки.
— Мама, мне правда жаль. Я… совершил ошибку. Но сейчас я вернулся. И готов всё исправить.
Валентина Михайловна поджала губы.
— Поздно, Андрюша. Поздно, — в ее голосе звучало не осуждение, а усталость. — Двадцать с лишним лет нам понадобилось, чтобы наладить жизнь без тебя.
Сам подумай — сколько раз ты позвонил за эти годы? Приезжал? Помогал? Ни разу. А теперь, значит, совесть проснулась?
— Не в этом дело, — Андрей заметно нервничал. Он снова оглядел кухню, будто что-то оценивая. — Квартира-то наша, фамильная. Моя по наследству должна быть.
Вот оно что. София почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не совесть его мучила. И не тоска по родным. Жилплощадь.
— Какое у тебя право говорить о наследстве? — процедила она сквозь зубы. — Ты бросил не только жену с детьми, но и собственную мать.
— Я не к тебе обращаюсь! — рявкнул Андрей. — Мама, скажи ей. Это наша квартира. Бабушкина. А значит моя по праву.
Валентина Михайловна разглядывала сына с каким-то отстраненным любопытством.
— И поэтому ты вернулся? Квартиру делить?
— Да нет же! — возмутился Андрей. — Просто… хотел прояснить.
— Убирайся, — тихо произнес Максим. — Немедленно.
— Ты мне не указывай! — вновь взорвался Андрей. — Я пришел в свой дом! И имею полное право тут находиться.
— А что будет, когда я умру? — вдруг спросила Валентина Михайловна, глядя прямо в глаза сыну. — Думаешь, ты эту квартиру получишь?
Андрей замялся, но быстро справился с собой.
— Ну, по закону я же твой единственный наследник.
— И выгонишь их? — кивнула старушка в сторону Софии с детьми. — На улицу?
— Мам, ну зачем так сразу? — попытался оправдаться Андрей. — Я ж не зверь какой. Договоримся. Компенсацию предложу.
София почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Все эти годы она жила с невысказанным страхом — что будет с ними, когда Валентина Михайловна умрет?
А вдруг объявится Андрей и предъявит права на квартиру? Кажется, кошмар становился реальностью.
— Понятно, — Валентина Михайловна вдруг выпрямилась и с неожиданной силой хлопнула ладонью по столу. — Всё понятно.
Ты не мать навестить пришел. Ты могилу мне пришел копать!
— Мам, да что ты такое говоришь? — Андрей растерялся, но быстро смекнул, что сморозил лишнее. — Я просто хотел…
— Вон! — гаркнула Валентина Михайловна с такой силой, что посуда на столе зазвенела. — Вон из моего дома! Чтоб духу твоего здесь не было!
— Мама, успокойся, — забеспокоился Андрей. — Давление же…
— Не тебе о моем давлении беспокоиться! Где ты был, когда я в больнице лежала? А? Когда операцию делали? Где?
Старушка надвигалась на сына, тыча в него скрюченным пальцем. В свои семьдесят она вдруг показалась всем грозной и несгибаемой, как горная скала.
— Пошел вон, пока я полицию не вызвала! — рявкнула она. — Тебе тут не место!
— Но мама…
— Вон!!!
Андрей отступил к двери, глядя на мать со смесью обиды и растерянности.
— Я ведь… я ведь только спросить хотел, — пробормотал он. — Поговорить…
— Не о чем нам говорить, — отрезала Валентина Михайловна. — Двадцать три года назад всё сказано было.
София видела, как Максим сжимает кулаки, готовый выдворить отца силой, если понадобится. Алиса тихо плакала, отвернувшись к окну.
— Ладно, — Андрей вдруг нацепил маску оскорбленного достоинства. — Я уйду. Но вернусь. Это и мой дом тоже. Мое наследство. И никто меня не лишит законных прав!
— Думай и делай, что хочешь, — процедила Валентина Михайловна.
Дверь за Андреем хлопнула с такой силой, что с полки упала чашка и разлетелась вдребезги.
Все молчали. София чувствовала, как дрожат руки, как сжимается от страха сердце.
Неужели теперь Андрей будет преследовать их? Требовать свою долю? Что, если он прав, и по закону…
— Не бойтесь, — вдруг произнесла Валентина Михайловна, опускаясь на стул. — Ничего он не получит.
— Бабушка, ты что? — испуганно бросилась к ней Алиса. — Тебе плохо?
— Нет, детка. Всё хорошо, — старушка похлопала внучку по руке. — Просто устала.
Она обвела взглядом Софию, внуков и вдруг рассмеялась — негромко, чуть хрипловато, но искренне, от души.
— И что тут смешного? — нахмурился Максим.
— Да я вот думаю — зря я его выгнала, — усмехнулась Валентина Михайловна. — Надо было рассказать кое-что. О завещании.
— О завещании? — переспросила София, не понимая, о чем речь.
— Да, милая. О завещании, — кивнула старушка. — Которое я десять лет назад оформила. У нотариуса. На вас троих.
Тишина за столом стала почти осязаемой.
— Я все эти годы боялась, что он вернется, — прошептала София, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Чтобы отобрать у нас последнее…
— Ну, нет, — Валентина Михайловна накрыла ее руку своей, морщинистой и теплой. — Я от него отреклась в тот день, когда он вас бросил. Сын, способный на такое, мне не сын. А вы — моя настоящая семья.
