– И сколько это ещё продлится? – Карина бросила сковороду на плиту. – Ты думаешь, я нанялась сиделкой к твоей маме? Два месяца без единого выходного! – Её пальцы так сильно сжали кухонную лопатку, что суставы побелели. В голосе явно звучала накопившаяся горечь.
Максим застыл в дверях кухни, не решаясь войти. Жена стояла у плиты, где на раскалённом масле шипели котлеты – любимое блюдо его матери. В горле першило – то ли от запаха жареного лука, то ли от напряжения, витавшего в воздухе.
– Кать, ну зачем так нервничать? – он попытался говорить мягко, успокаивающе. – Маме же вредны полуфабрикаты, ты сама знаешь…
– Знаю! – Карина швырнула лопатку на стол. – Я всё знаю! И про её давление, и про диету, и про режим. Но почему я должна жить на этой кухне? У меня своя работа, свои дела!
За окном угасал осенний вечер. Тени от старой груши во дворе дрожали на стенах, будто наблюдали за их ссорой. Максим машинально глянул на часы – скоро должна вернуться мать с прогулки.
– Может, найдём помощницу? – неуверенно предложил он, хотя знал, что Карина не любит чужих в доме.
Она горько усмехнулась: – А деньги на неё откуда возьмём? Ты же в курсе, сколько уходит на мамины лекарства.
Карина отвернулась к плите, смахивая предательскую слезу. Когда три месяца назад Анна Семёновна переехала к ним после микроинсульта, она сама настаивала на этом. Но тогда она не представляла, во что это выльется.
В прихожей щёлкнула дверь – лёгкие шаги, мама вернулась. Карина быстро вытерла глаза полотенцем и стала раскладывать котлеты по тарелкам. Максим всё ещё стоял в дверях, не зная, что сказать.
Тишину нарушало лишь позвякивание посуды и потрескивание остывающей сковороды.
– Мам, как прогулка? – Максим поспешил в прихожую, радуясь поводу избежать продолжения разговора. В последнее время он всё чаще ловил себя на том, что уходит от конфликтов – задерживается на работе, придумывает дела.
Анна Семёновна стояла у зеркала, медленно развязывая шерстяной шарф – подарок мужа. Её пальцы, когда-то ловко управлявшие швейной машинкой, теперь с трудом справлялись с узлом. Эта дрожь появилась после инсульта и с каждым днём становилась заметнее.
– Хорошо, Максимка, – она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. – В парке листья убирают. Помнишь, как ты в детстве в кучах прыгал? Я тебе кричала: «Вылезай, простудишься!» А ты хохотал…
Она прислонилась к стене, закрыв глаза. Бледность и испарина на лбу не ускользнули от сына.
– Давление, кажется, поднялось, – призналась Анна Семёновна. – Наверное, переутомилась.
– Сейчас принесу таблетки, – донёсся голос Карины с кухни. Как бы она ни злилась, здоровье свекрови для неё оставалось важным. Возможно, сказывался опыт работы в больнице, где она ежедневно видела, к чему приводят запущенные болезни.
– Не беспокойся, Катюша, – Анна Семёновна опустилась на банкетку, доставая из кармана таблетки. – Я теперь, как аптека, всё с собой ношу. Вот они, мои спасители…
Её взгляд упал на старую фотографию – они с мужем в день свадьбы. Как давно это было… Тогда она и представить не могла, что станет обузой для собственного сына.
Максим рванул на кухню за водой, по пути едва не задев напольную вазу. Проходя мимо жены, он попытался встретиться с ней взглядом, но Карина демонстративно отвернулась к плите. От запаха жареного её слегка тошнило – она ничего не ела с утра, разрываясь между работой, магазинами и готовкой.
– Что у нас на ужин? – Анна Семёновна принюхалась, заходя на кухню. – Опять котлеты? Катюша, ну зачем так стараться? Я бы и супчик съела…
– Всё в порядке, – Карина с силой ткнула вилку в котлету, та скрипнула по сковороде. – Вы же их любите. Я помню.
В её голосе прозвучало что-то, отчего свекровь вздрогнула и замерла. За годы жизни рядом она научилась улавливать малейшие нотки напряжения в голосе невестки. Сейчас они звучали, как натянутая струна.
Старушка медленно подошла к столу, опираясь на руку сына. Села, поправила салфетку – привычка, оставшаяся с учительских времён. Максим суетливо подвинул ей тарелку, воду, поправил стул.
– Знаете что… – начала Карина, но замолчала, заметив, как побледнела свекровь. В висках застучало от невысказанных слов. – Давайте просто поужинаем.
За столом повисло тяжёлое молчание. Лишь стук приборов да тиканье старых часов – ещё бабушкиных – нарушали тишину. Анна Семёновна едва ковыряла еду, украдкой поглядывая то на сына, то на невестку.
В последнее время она всё чаще замечала такие взгляды, слышала обрывки разговоров, чувствовала, как напрягается атмосфера при её появлении.
«Может, зря я сюда переехала?» – мелькнула горькая мысль. Но вслух она лишь сказала: – Очень вкусно, Катюша. Прямо как в моём детстве…
– Я больше не выдерживаю, – вдруг тихо произнесла Карина, опуская вилку. – Просто не могу.
Тиканье часов стало оглушительным. Анна Семёновна замерла с ложкой у рта, а Максим побледнел, чувствуя, что сейчас произойдёт то, чего он боялся все эти недели.
– Каждый день одно и то же, – голос Карины крепчал. – Подъём в шесть, к восьми на работу. В обед – аптека, после – магазин, готовка, уборка… А когда жить? Когда отдыхать?
– Доча… – начала Анна Семёновна.
– Я вам не дочь! – Карина резко встала, стул с грохотом отлетел назад. – У вас есть сын, пусть он и занимается готовкой. А я устала! Понимаете? У-ста-ла!
Максим дёрнулся: – Кать, ну что ты…
– Что я? – она уже почти кричала. – Правду говорю! Ты на работе пропадаешь, а я должна разрываться? Твоя мама – твоя забота!
Анна Семёновна медленно положила ложку. Руки дрожали сильнее обычного: – Конечно, я только обуза… – Она вытерла глаза салфеткой. – Катюша, я ведь всё вижу. Думаешь, не замечаю, как ты измотана? Каждый вечер молюсь, чтобы хоть немного самой справляться…
– Мам, хватит, – Максим попытался обнять её, но она мягко отстранилась.
– Нет, сынок, дай договорить, – Анна Семёновна выпрямилась, будто перед классом. – Тридцать лет в школе научили меня слушать. И я слышу, Катюша, как ты плачешь в ванной. Вижу, как руки к вечеру дрожат от усталости…
Карина замерла у плиты, вцепившись в столешницу. По щекам катились злые слёзы.
– Я тоже когда-то была молода, – продолжала свекровь. – Тоже мечтала о своей жизни. А потом свекровь заболела… Десять лет за ней ухаживала. Муж на работе, сын маленький… Чуть с ума не сошла.
– Мам, о чём ты? – растерянно пробормотал Максим, глядя то на мать, то на жену.
– О том, что ты не прав, – Анна Семёновна поднялась. – Совсем не прав. Нельзя всё на Катю взваливать. Завтра позвоню в соцслужбу, узнаю про сиделку…
– И на какие деньги? – глухо спросила Карина, не оборачиваясь.
– Пенсии хватит. И квартиру можно сдать – доплата будет.
Максим смотрел на них и чувствовал, как в груди что-то переворачивается. Сколько времени он прятался от проблем…
– Нет, – он встал, расправив плечи. – Никаких сиделок. И квартиру сдавать не будем.
– Но как же… – начала мать.
– Завтра поговорю с начальством о удалёнке три дня в неделю, – твёрдо сказал он. – Готовить будем по очереди. Мам, научишь меня своим котлетам?
Анна Семёновна удивлённо моргнула: – Конечно, сынок… А справишься?
– Мужчины тоже умеют готовить, – в голосе Карины впервые за вечер прозвучала улыбка. – Только осторожно, твой сын любит эксперименты. Помнишь его суп с имбирём?
– Зато необычно! – рассмеялся Максим, чувствуя, как напряжение спадает.
– А я за уборку возьмусь, – неожиданно предложила Анна Семёновна. – Пылесосить сложно, но протереть пыль, разложить вещи – смогу. И бельё поглажу, я же всю жизнь…
– Мам, – перебила Карина, наконец повернувшись. – Ты не обязана…
– А я хочу! – В глазах свекрови блеснул знакомый огонёк. – Думаешь, легко целыми днями без дела сидеть? Так хоть польза будет.
Она вдруг всхлипнула и прикрыла рот ладонью: – Простите меня… Я видела, как вам тяжело, а молчала. Боялась лишнее слово сказать.
– И ты меня прости, – Карина неожиданно опустилась перед ней на колени, как в детстве перед своей матерью. – Наговорила лишнего…
Анна Семёновна гладила её по голове, смахивая слёзы: – Значит, так и решим. Максим готовит по вторникам и четвергам…
– И через субботу! – добавил он.
– И через субботу, – кивнула она. – А я за уборку. И, Катюша, – она приподняла лицо невестки, – не копи в себе. Говори, когда трудно. Мы же семья.
Часы тикали, котлеты остывали, а за окном гас последний свет осеннего дня. Впервые за долгое время в доме стало по-настоящему тепло.
