— Мама, ты с ума сошла?! — Катя схватила меня за плечи, тряхнула так, что зубы клацнули. — Завтра моя свадьба! Единственная в жизни! А ты в чем пойдешь? В этих… в этих драных тапках?!
Я сидела на кухонном табурете, ноги в тазу с водой. Кровь медленно расплывалась розовыми разводами. Новые туфли — белые, на среднем каблуке, купленные за две недели до свадьбы — валялись в углу, как два обвинения.
— Катюш, я думала, разносятся…
— Разносятся! — Дочь всплеснула руками. — За день до свадьбы ты решила их разносить! Мама, ну как так можно!
Она права. Дура я старая. Полтора месяца туфли в коробке пролежали. Все думала — успею, куплены же. А сегодня надела — и поняла: маловаты. Продавщица уговорила, сказала — кожа натуральная, растянется. Не растянулась. Час проходила — и все. Мозоли лопнули, кровь пошла.
— Может, в аптеку сбегать? Пластырь купить?
— Какой пластырь, мам? У тебя там мясо живое! — Катя присела рядом, заглянула в таз. — Господи, что же делать… Магазины уже закрыты. Утром некогда будет. Парикмахер в восемь, потом макияж, потом за мной заедут…
Слезы у нее по щекам покатились. Моя девочка, моя красавица. Завтра самый важный день в ее жизни, а я все испортила.
— Не плачь, родная. Что-нибудь придумаем.
— Что придумаем? У тебя есть другие туфли? Белые? Или хотя бы светлые?
Нет у меня других туфель. Есть черные на похороны, есть коричневые осенние. А на свадьбу дочери в черных — это как?
Звонок в дверь. Катя пошла открывать, я слышу — соседка Людмила Васильевна пришла, платье свадебное посмотреть. Они с Катей дружат, хоть Людмила и старше меня на четыре года.
— Ой, какая красота! — голос из комнаты. — Катюша, ты будешь самой красивой невестой!
Потом шепот. Катя что-то рассказывает. Шаги на кухню.
— Галина Петровна, — Людмила Васильевна в дверях стоит, — дай-ка я посмотрю.
Села напротив, ноги мои из воды вытащила, обследовала.
— Да, дело плохо. Размер какой?
— Тридцать девятый.
— У меня тридцать шестой. Но есть одни туфли, лакированные, белые. Немного великоваты мне, может, налезут. Сейчас принесу.
Ушла. Катя на меня смотрит с надеждой.
— Мам, тридцать шестой — это же очень мало?
— Потерплю, доченька. Один день можно потерпеть.
Людмила Васильевна вернулась с туфлями. Красивые — лакированные, с маленькой пряжкой, каблук устойчивый.
— Примерь, Галина Петровна.
Еле натянула. Пальцы сжались, косточка большого пальца уперлась в бок. Встала — закачалась.
— Ну как?
— Нормально, — улыбнулась я. — Спасибо, Людочка. Выручила.
— Один день можно и потерпеть, — повторила соседка мои слова. — Для дочки что не сделаешь.
***
Утро. Шесть часов. Ноги с вечера забинтовала, всю ночь почти не спала — пульсировало, ныло. Встала, сняла бинты. Ноги опухли, но не сильно. Может, получится.
Катя уже носится по квартире. В семь придет подруга-парикмахер, в восемь — визажист. В десять заедет жених.
Надела халат, пошла завтрак готовить. Катя есть отказалась — волнуется. Я тоже кусок в горло не лезет, но чай выпила.
— Мам, ты как? Ноги болят?
— Все хорошо, доченька. Не переживай.
В девять начала одеваться. Платье — нежно-голубое, специально покупали. Колготки телесные. И туфли.
Первую надела еще кое-как. Вторую — минут пять натягивала. Пальцы онемели сразу. Встала — в глазах потемнело. Схватилась за стену.
— Мама! — Катя подбежала. — Может, не надо? Может, в своих пойдешь?
— В каких своих? В тапках комнатных? Не позорь меня, дочка. Все нормально.
Прошлась по комнате. Каждый шаг — как по стеклу. Но терпимо. Надо только не думать о боли. Думать о Кате, о ее счастье.
Приехал Игорь с родителями. Выкуп невесты, шампанское, смех. Я улыбаюсь, фотографируюсь. Ноги уже не чувствую — то ли онемели, то ли привыкла.
ЗАГС. Иду медленно, стараюсь не хромать. Катя под руку держит.
— Мам, ты бледная какая-то.
— Волнуюсь, доченька. Как же не волноваться — единственная дочь замуж выходит.
Церемония. Стою, улыбаюсь. Фотограф командует: «Родители, встаньте ближе!» Делаю шаг — в ноге что-то хрустнуло. Горячая волна боли до самого сердца. Закусила губу, улыбнулась шире.
Ресторан. Сто пятьдесят гостей. Музыка, поздравления. Сижу за столом, под скатертью пытаюсь шевелить пальцами — не получается. Ноги как чужие.
— Галина Петровна, айда танцевать! — кум Игоря, подвыпивший уже.
— Спасибо, попозже.
— Да ладно! Мать невесты должна первой танцпол открыть!
Встаю. Господи, дай сил. Иду на танцпол. Музыка медленная, свадебный вальс. Кум ведет, я едва переставляю ноги. Улыбаюсь. Все смотрят, фотографируют.
— Что-то вы напряженная, Галина Петровна.
— Устала немного.
Дотанцевала. Села. Катя подбежала.
— Мам, ты молодец! Так красиво танцевала!
Если бы она знала… Но не буду портить ей праздник. Это ее день. Единственный.
К вечеру гости разгулялись. Танцы, конкурсы, песни. Я сижу, улыбаюсь, иногда встаю — когда совсем необходимо. Ноги уже ничего не чувствуют. Наверное, это хорошо — боли нет.
— Галина Петровна, вы что-то притихли, — свекровь Кати подсела. — Устали?
— Немного.
— Я вас понимаю. Такое волнение! Но все прошло прекрасно. Катюша такая красивая!
Киваю. Говорить трудно — вся энергия уходит на то, чтобы держать лицо.
Десять вечера. Больше не могу. Встаю.
— Я в дамскую комнату.
Иду медленно, держусь за стены. Добралась. Закрылась в кабинке. Села на унитаз. Попробовала снять туфли — не получается. Ноги распухли так, что лакированная кожа врезалась в ноги.
Попробовала еще раз. Дернула сильнее — крик вырвался сам собой. Кровь потекла из-под ремешка.
— Там все в порядке? — чей-то голос.
— Да-да, все хорошо.
Не хорошо. Совсем не хорошо. Попробовала встать — ноги не держат. В глазах темнеет. Хватаюсь за стены, сползаю на пол.
— Мама! Мама, ты где?
Катин голос. Хочу ответить — не могу. Темнота накатывает волнами.
— Мама! Господи! Кто-нибудь, помогите!
Дверь выламывают. Лица, крики. Катя на коленях.
— Мама, мамочка, что с тобой?
— Скорую! Быстро скорую вызывайте!
Меня поднимают, выносят. Холодно. Катя плачет, держит мою руку.
— Туфли… — шепчу. — Сними… туфли…
Врач скорой помощи, молодой парень, осматривает ноги. Лицо у него меняется.
— Так, срочно в больницу. Похоже на нарушение кровообращения. Сколько она в этой обуви?
— Весь день, — Катя всхлипывает. — С утра.
— С утра?! — врач качает головой. — Вы понимаете, что еще немного — и начался бы некроз тканей? Простым языком — гангрена.
Везут в больницу. Туфли разрезают специальными ножницами. Ноги страшные — синие, раздутые, с кровавыми полосами.
Капельница. Уколы. Постепенно становится легче.
Катя сидит рядом, держит мою руку. Белое платье измято, макияж размазан.
— Мама, ну зачем? Зачем ты терпела? Из-за каких-то дурацких туфель! Я бы лучше босиком на свадьбе ходила, чем так!
Глажу ее по волосам. Моя девочка. Моя невеста.
— Хотела, чтобы все было красиво. Чтобы твоя свадьба была идеальной.
— Идеальная свадьба — это когда мама живая и здоровая! — Катя плачет. — Когда она рядом, а не в реанимации! Что бы я без тебя делала?
— Не в реанимации я. Обычная палата.
— Все равно! Обещай мне — больше никогда так не делать. Никогда не терпеть боль ради каких-то глупостей!
— Обещаю.
Но мы обе знаем — ради нее я снова надену тесные туфли. И буду терпеть. Потому что она — моя дочь. А для детей мы готовы на все.
Даже на то, чтобы целый день ходить в туфлях на три размера меньше.
