— А это мы взяли на премию, — Тамара Павловна с гордостью провела рукой по глянцевой панели новой посудомоечной машины. — Олежек наш — лучший сотрудник месяца. Опять.
Она посмотрела на меня с таким выражением, будто это я мешала ему становиться лучшим сотрудником вообще всей планеты. Я молча кивнула, изображая улыбку.
Олег, мой муж, неловко переминался с ноги на ногу у кухонного стола. Он ненавидел эти вечера у родителей, пропитанные запахом жареной курицы и хвастовства.
— Мам, ну что ты начинаешь, — пробормотал он.
— А что я начинаю? Я горжусь сыном! — его мать повернулась ко мне. — Не то что некоторые. Тебе, Анечка, повезло. С таким мужем — как за каменной стеной. Всё в дом, всё для семьи.
Я снова кивнула. Каменная стена сейчас выглядела так, будто хотела слиться с обоями в цветочек.
Я знала цену этой «премии». И этой посудомойке. И новому телевизору в зале. Цена измерялась не в Олежкиных трудовых подвигах, а в моих ежемесячных переводах на его карту.
Два года назад Олег угас. Потерял работу инженера, попав под сокращение, и скис. Он лежал на диване, смотрел в потолок, и серая пыль, казалось, оседала не только на мебели, но и на его коже.
А потом он нашёл себя. Начал собирать и реставрировать старые синтезаторы. Это было дорогое, почти безумное хобби. Редкие детали, инструменты, доставка из других стран.
Я видела, как в его глазах снова загорелся огонь. Как он с упоением паял схемы, крутил ручки, извлекая из старого хлама космические, неземные звуки. И я приняла решение.
Моя зарплата в IT-компании позволяла нам не просто жить, а жить хорошо.
Мы договорились, что я буду переводить ему деньги, а он — заниматься тем, что его лечит.
Для его родителей мы создали легенду о его новой, суперуспешной работе на удалёнке.
— Я тут деталь одну заказал, — сказал Олег, видимо, решив сменить тему. — Для «Юпитера». Очень редкая.
Тамара Павловна поджала губы. Её лицо мгновенно стало кислым, словно она проглотила дольку лимона.
— Опять свои игрушки? Олежек, ты взрослый мужчина. Семья. А ты всё железки эти ковыряешь.
— Мам, это не железки.
— Конечно, не железки, — она бросила на меня быстрый, колкий взгляд. — Это деньги. Которые ты зарабатываешь. А мог бы жене лишний раз цветы купить.
Я почувствовала, как внутри всё начинает сжиматься. Я не любила цветы. Я любила звук его «Юпитера».
— Тамара Павловна, это важно для него, — тихо сказала я.
Она усмехнулась. Такой неприятной, кривой усмешкой.
— Анечка, что ты можешь в этом понимать? Ты же дома сидишь, уютом занимаешься. Легко рассуждать о важности, когда не ты на это горбатишься. Ты живёшь на шее моего мальчика, а он последнее на свои эти… брякалки тратит.
Воздух в маленькой кухне стал плотным, его можно было резать ножом. Каждое слово свекрови было выверено и било точно в цель. В ту цель, которой, по её мнению, я и являлась.
Я медленно подняла на неё глаза. Во мне не было обиды. Только холодное, звенящее недоумение.
Я посмотрела на Олега, ожидая, что он сейчас всё остановит. Скажет правду. Или хотя бы просто скажет: «Мама, прекрати».
Но Олег смотрел в свою тарелку. Он внимательно изучал узор на фаянсе, будто видел его впервые в жизни. И молчал.
Дорога домой была вязкой и тяжёлой. Олег вцепился в руль, его плечи были напряжены. Он делал вид, что сосредоточен на мелькающих фонарях, но я чувствовала, как от него исходит волна глухого раздражения.
— Ты мог бы что-нибудь сказать, — произнесла я в пустоту салона.
— А что я должен был сказать? — он не повернул головы. — Начинать скандал? Ты же знаешь мою маму.
— Я знаю твою маму. Но я не знаю, почему мой муж позволяет ей говорить, что я сижу у него на шее.
— Ань, ну не начинай. Это просто слова. Она так думает, её не переубедить.
— Она так думает, потому что ты ей это позволяешь! — я повысила голос. — Ты создал эту легенду, ты её поддерживаешь. И ты молчишь, когда меня унижают.
Он резко затормозил на светофоре.
— Я не хотел портить вечер!
— Вечер и так был испорчен, Олег! В тот момент, когда ты решил, что узор на тарелке интереснее, чем твоя жена.
Он снова тронулся, но уже медленнее. В его молчании больше не было раздражения. Теперь это была стена.
Дома он сразу ушёл в свою комнату-мастерскую, где пахло канифолью и остывающими микросхемами. Я осталась одна в гостиной.
Наша красивая, дорогая квартира вдруг показалась мне чужой и холодной. Декорацией для спектакля, в котором я играла роль довольной содержанки.
Через час он вышел. В руках у него был планшет.
— Смотри, — он протянул его мне, избегая смотреть в глаза. — Помнишь, я выкладывал демки на том форуме? Мне написали.
На экране было письмо на английском. Я пробежала глазами по строчкам, и сердце моё дрогнуло.
Небольшая, но очень известная в узких кругах студия по разработке инди-игр предлагала ему написать саундтрек. Они были в восторге от его музыки.
— Олег… это же… это невероятно! — я подняла на него глаза, на миг забыв обо всём.
В его взгляде была растерянная радость.
— Они предлагают хороший аванс. Почти как моя зарплата инженера за три месяца.
— Ты видишь? Ты видишь! — я схватила его за руки. — Это не просто «брякалки»! Это твой талант! Теперь ты можешь сказать маме. Теперь она поймёт.
Он отвёл взгляд.
— Я уже сказал.
Холодная струйка пробежала по моей спине.
— Когда?
— Позвонил ей, пока ехали в лифте. Хотел… ну, чтобы она порадовалась.
Я смотрела на него, и улыбка медленно сползала с моего лица. Я уже знала, что будет дальше.
— И что она сказала? — мой голос был едва слышен.
— Сказала, что это всё мошенники. Что какие-то иностранцы хотят меня обмануть, забрать мои «премиальные» и втянуть в долги.
Сказала, чтобы я не смел даже думать об этом. И что ты, — он запнулся, — что это ты меня сбиваешь с пути. Подсовываешь эти дурацкие идеи, чтобы я не работал на нормальной работе.
Он говорил это, глядя куда-то в стену. Будто передавал чужие слова, которые не имели к нему никакого отношения.
А я поняла. Дело было не в его матери. И не в её словах. Дело было в нём. В этой стене, которую он выстроил между собой и реальностью. Легенда о его успехе была нужна не родителям. Она была нужна ему.
— Хорошо, — сказала я ровно, вставая с дивана. — У тебя есть неделя.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Неделя на что?
— Чтобы решить, кто ты. Успешный сотрудник месяца, который боится маму, или музыкант, который готов бороться за свою мечту.
И за свою жену. Если через неделю ты не расскажешь им правду — всю правду, — я это сделаю сама. И можешь забыть о моих переводах.
Неделя превратилась в ледяную пустыню посреди нашей квартиры. Мы почти не разговаривали.
Олег закрылся в своей мастерской, но оттуда не доносилось ни звука. Он не паял, не крутил ручки, не создавал свои космические мелодии. Он просто сидел там, в окружении своих молчащих синтезаторов.
Я работала, ходила в магазин, готовила ужин на двоих, который мы ели в оглушающем безмолвии.
Мой ультиматум висел в воздухе, как заряженный разряд. Я не чувствовала себя победительницей. Я чувствовала себя хирургом, который сделал болезненный, но необходимый надрез, и теперь ждал, выживет ли пациент.
На седьмой день, в субботу утром, я вошла на кухню. Олег сидел за столом, глядя в пустоту.
— Ну что? — спросила я, ставя на плиту турку с кофе. Аромат начал медленно наполнять пространство, но не делал его уютнее.
— Я не могу, Аня, — тихо сказал он. — Я не могу им сказать.
Я повернулась к нему. В его глазах была такая бездна отчаяния и слабости, что мне на миг захотелось всё отменить. Обнять его и сказать, что мы продолжим играть в эту игру. Но я знала, что это убьёт нас обоих.
— Хорошо, — сказала я так же тихо. — Тогда это сделаю я.
Я взяла с вешалки ключи от машины.
— Ты куда? — он вскочил.
— К твоим родителям.
— Нет! Не надо! Аня, прошу! — в его голосе зазвенели панические нотки.
— Надо, Олег. Этот спектакль окончен.
Я вышла из квартиры. Он догнал меня уже у лифта, схватил за руку.
— Я поеду с тобой.
Всю дорогу он молчал, только крепче сжимал руль. Когда мы подъехали к знакомому дому, он заглушил мотор и повернулся ко мне.
— Может, не стоит? Мы просто уедем. Начнём всё сначала.
— Мы и начинаем. Прямо сейчас.
Мы поднялись на этаж. Дверь открыла Тамара Павловна. Увидев нас, она просияла.
— Олежек! Анечка! А я как раз тесто поставила. Проходите!
Мы вошли на кухню. Отец Олега сидел в кресле, читая газету. Пахло ванилью и родительским домом. И ложью.
— Мам, пап, — я встала посреди кухни, чувствуя, как за моей спиной Олег превращается в изваяние. — Нам нужно вам кое-что рассказать.
Тамара Павловна перестала улыбаться.
— Что-то случилось?
— Да. Случилась правда. Олег не работает лучшим сотрудником месяца. Он вообще не работает последние два года.
Свекровь посмотрела на сына, потом на меня.
— Что за глупости ты говоришь?
— Это не глупости. Это я работаю. Я обеспечиваю нашу семью. А деньги, которые вы считаете «премиями» Олега, — это мои деньги. Которые я перевожу ему на карту, чтобы он мог заниматься своим хобби.
Я достала телефон, открыла банковское приложение и протянула ей.
— Вот. Смотрите. Ежемесячные переводы. Два года подряд.
Тамара Павловна смотрела на экран, и её лицо медленно меняло цвет. Отец отложил газету.
— Олег? — спросила она сына, не отрывая взгляда от телефона. — Это правда?
Олег молчал. Он смотрел в пол.
— Так вот на что ты тратил деньги, — её голос задрожал. — На свои железки. А я… я думала…
Она повернулась ко мне, и в её глазах была чистая, незамутнённая ярость.
— Так это ты! Ты всё это устроила! Развратила его, посадила на свою шею! Чтобы он не работал, а занимался ерундой!
— Мама, перестань, — вдруг раздался голос Олега. Тихий, но твёрдый.
Он поднял голову. И впервые за долгое время я увидела в его глазах не страх, а что-то другое. Решимость.
— Аня не сажала меня на свою шею. Она спасла меня. Когда я был готов сгнить на диване, она единственная в меня поверила. Она дала мне возможность снова дышать.
Он шагнул вперёд, вставая рядом со мной.
— И это не железки. Это моя музыка. И у меня есть предложение. От настоящей студии. Я буду писать саундтрек для игры. И это только начало.
Он посмотрел на мать, потом на отца.
— Я люблю вас. Но я больше не буду жить по вашим правилам. Я буду жить по своим. С моей женой.
Мы вышли из квартиры, оставив за спиной руины их мира и звенящую пустоту.
В машине мы долго ехали молча. Но это было другое молчание. Не тяжёлое и вязкое, а лёгкое, очищающее.
Дома Олег сразу прошёл в свою мастерскую. Через несколько минут оттуда полились звуки.
Не просто набор нот, а цельная, мощная, немного печальная, но полная надежды мелодия.
Я села на диван в гостиной. И впервые за два года почувствовала себя дома. Наша квартира перестала быть декорацией.
Она стала местом, где два человека заново учились быть вместе. Без лжи. Без страха. Только музыка и честность.
