Сердце Жанны замерло, когда телефон высветил материнский номер. В последнее время каждый такой звонок превращался в изощрённую пытку. Пальцы дрогнули, но трубку она всё же сняла. Лучше сразу, чем мучиться потом от бесконечных сообщений и пропущенных.
— Ты кредит погасила? — без приветствия начала Валентина Петровна.
— Ещё полгода платить, мам, — Жанна попыталась сохранить ровный тон.
— Плохо работаешь, значит. Другие вон как устраиваются. Соседки дочка в тридцать уже две квартиры имеет…
Жанна промолчала. Возражать было бессмысленно — мать видела мир через искажённую призму собственных представлений о жизни. В этом мире достаток появлялся исключительно благодаря «правильным связям» или «удачному замужеству», а не годам упорного труда.
— Значит, слушай, — голос Валентины Петровны зазвенел сталью. — Квартиру отдашь брату, ему нужнее — он жениться собрался. А не отдашь – я найду на тебя управу!
Жанна едва не выронила телефон. Её однушка в спальном районе, купленная в ипотеку после пяти лет сверхурочных и подработок, вдруг превратилась в разменную монету в материнских планах.
— Мам, ты серьёзно? — выдавила она. — Это моя квартира. Я за неё плачу…
— Ой, не начинай! — перебила мать. — Вечно ты со своими закидонами. Мы тебе на первый взнос дали. Забыла?
Тот «первый взнос» был пятнадцатью тысячами, одолженными на месяц и возвращёнными с процентами. Для шестисот тысяч первоначального платежа — капля в море. Но в материнской версии реальности это был решающий вклад, даровавший право распоряжаться чужой собственностью.
— А жить мне где? — спросила Жанна, чувствуя, как к горлу подступает ком.
— Снимешь что-нибудь. Тебе одной много ли надо? А у Виталика семья будет. Думать надо о других иногда!
В трубке раздались гудки. Жанна медленно опустилась на диван, комкая в пальцах подол домашней футболки. За окном накрапывал мелкий осенний дождь, размывая очертания соседних домов, превращая весь мир в акварельный набросок неуверенной рукой.
Виталик — младший брат Жанны — позвонил через два дня. Его голос звучал нарочито бодро, словно разговор шёл о какой-то мелочи.
— Жанка, ты это… не обижайся на мамку. Она как лучше хочет.
— Лучше для кого, Виталь? — Жанна закрыла глаза, пытаясь справиться с накатившей усталостью.
— Ну, для всех, — замялся брат. — Я правда жениться собрался. На Наташке своей. А куда нам жить? У неё с родителями однушка, у меня с мамкой — тоже не разбежишься.
— И поэтому я должна отдать вам квартиру, которую покупала семь лет? — Жанна почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — А сами вы заработать не пробовали?
— Да ладно тебе! — в голосе брата появились обиженные нотки. — Ты же знаешь, как сейчас с работой. Я вон третий месяц в автосервисе, только-только на ноги встал.
Жанна знала. Виталик в свои двадцать семь успел сменить с десяток мест работы, нигде не задерживаясь дольше полугода. То начальник дурак, то коллектив не тот, то зарплата маленькая. А в промежутках — бесконечное сидение на материнской шее и поиски «своего пути». Путь, впрочем, обычно пролегал от дивана к холодильнику и обратно.
— Слушай, Виталь, я тебя люблю, правда, — Жанна старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Но эта квартира — мой единственный дом. Я не могу просто взять и отдать её тебе.
— Ты чё, серьёзно? — в голосе брата послышалось искреннее удивление. — Мамка сказала, что уже всё решено!
— Мамка много чего говорит, — отрезала Жанна. — Мою квартиру я никому не отдам. Тем более, я ещё ипотеку не выплатила.
— Ну и зря, — обиделся Виталик. — Я бы её сам выплатил потом.
Жанна фыркнула. Брат не мог выплатить даже кредит за новый телефон — за него рассчитывалась всё та же неутомимая Валентина Петровна.
— Всё, Виталь, разговор окончен, — сказала она. — Передай маме, что я не буду это обсуждать.
— Да пожалеешь ты ещё! — внезапно зло выкрикнул брат и бросил трубку.
Жанна тяжело вздохнула. В детстве она обожала младшего брата — баловала его, защищала от дворовых хулиганов, помогала с уроками. Когда тот после школы решил «годик отдохнуть», именно Жанна устроила его на первую работу. А потом ещё на одну. И ещё. Постепенно забота превратилась в усталую обязанность, а теперь и вовсе в горькое разочарование.
Отношения с матерью тоже не заладились давно. Валентина Петровна, оставшись одна после ухода мужа, вцепилась в детей, как в единственный якорь. Только вот вместо любви и поддержки дарила им бесконечные претензии и манипуляции. Жанне доставалось за самостоятельность и нежелание «жить как все». Виталику — за любую попытку вырваться из-под крыла. В результате дочь научилась строить невидимые барьеры, а сын превратился в великовозрастного инфантила, которому проще подчиниться, чем спорить.
Жанна подошла к окну. Дождь усилился, барабаня по карнизу. В такие минуты особенно хотелось, чтобы рядом был кто-то по-настоящему близкий. Но личная жизнь не складывалась — то ли из-за врождённой осторожности, то ли из-за въевшегося в подкорку страха повторить материнскую судьбу.
— Ты что творишь, негодная? — Валентина Петровна возникла на пороге квартиры через неделю, без предупреждения. — Брату отказываешь? Родной матери грубишь?
Жанна посмотрела на часы — восемь утра субботы. Самое время для семейного скандала.
— Проходи, мам, — она посторонилась, пропуская мать в прихожую. — Чай будешь?
— Какой чай? — всплеснула руками Валентина Петровна. — У меня сын страдает, а она чаем напоить хочет!
Жанна молча прошла на кухню. Спорить с матерью в таком состоянии было бесполезно — только раззадоришь. Лучше дать выговориться, а потом спокойно объяснить свою позицию. Может, хоть в этот раз дойдёт.
— Я тебе квартиру не для того помогала покупать, чтобы ты теперь выпендривалась! — мать грохнула сумкой о стол. — Я тогда на операцию копила, а тебе отдала! А ты неблагодарная!
— Мам, ты дала мне пятнадцать тысяч в долг, — терпеливо произнесла Жанна. — Я их вернула через месяц. С процентами, между прочим.
— Ты мне зубы не заговаривай! — Валентина Петровна стукнула ладонью по столу. — Я тебя вырастила, на ноги поставила! А ты родному брату помочь не хочешь!
— Хочу, — спокойно ответила Жанна. — Могу помочь ему с работой. Могу дать денег на первый взнос, когда он решит квартиру покупать. Но отдавать свою — не буду.
— Ой, какие мы гордые стали! — мать всплеснула руками. — А кто тебе математику в школе объяснял? Кто платья покупал? Кто кормил-поил?
Жанна сжала зубы. Эта песня была старой, как мир — любое возражение в семье мгновенно превращалось в перечисление всех благодеяний с пелёнок. Вечный счёт, по которому расплатиться невозможно.
— Мам, я благодарна тебе за всё, — как можно мягче сказала Жанна. — Но это не значит, что я должна отдать тебе квартиру.
— Не мне, а брату! — повысила голос Валентина Петровна. — У него жизнь только начинается, а ты эгоистка! Всегда такой была!
Жанна отвернулась к окну. Осеннее солнце пробивалось сквозь тучи, рисуя на асфальте причудливые узоры. Мир снаружи казался таким ясным и понятным — в отличие от мутного потока материнских претензий.
— Знаешь, что я тебе скажу, — внезапно затихла Валентина Петровна. — Я ведь помню, как ты эту квартиру покупала. Всё помню.
Жанна насторожилась. В голосе матери появились новые, угрожающие нотки.
— И что там был за первый взнос, тоже помню, — Валентина Петровна прищурилась. — Откуда у тебя тогда такие деньги взялись? А если в налоговую сообщить?
Жанна похолодела. Первый взнос она накопила за два года, работая на трёх работах одновременно. Деньги были честные, но… не все официальные. Подработки репетитором, переводы для небольшой конторы, вечерние смены в кафе — налоговая действительно могла задать неудобные вопросы.
— Ты мне угрожаешь? — тихо спросила Жанна.
— Я тебе правду говорю, — Валентина Петровна поджала губы. — Не будешь по-хорошему — будет по-плохому. Не для того я вас растила, чтобы вы друг другу не помогали.
Жанна молчала, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости, смешанной с болью. Родная мать угрожала ей из-за квартиры. Родная мать готова была пустить её по миру ради прихоти избалованного брата.
— Уходи, — тихо сказала Жанна. — Пожалуйста, уходи.
— Что?! — вскинулась Валентина Петровна.
— Уходи, — повторила Жанна громче. — Я всё сказала. Квартиру я не отдам. А будешь угрожать — больше вообще на порог не пущу.
Мать посмотрела на неё с искренним изумлением, словно не могла поверить, что кто-то смеет ей перечить. Потом лицо её исказилось злобой.
— Ты ещё пожалеешь, — процедила она. — Попомни мои слова. Я найду на тебя управу.
Хлопнула входная дверь. Жанна осталась одна. Руки дрожали, к горлу подступила тошнота. Впервые в жизни она выгнала мать из дома. Впервые поставила собственные интересы выше семейных манипуляций.
Странно, но вместо ожидаемого чувства вины пришло облегчение. Словно рухнула невидимая стена, годами стоявшая между ней и настоящей жизнью.
— Ты представляешь, она реально думала, что я отдам ей квартиру, — Жанна покачала головой, отпивая кофе. — Просто так, за красивые глаза!
Ирина — коллега и единственная близкая подруга — понимающе кивнула. В обеденный перерыв они устроились в маленькой кофейне неподалёку от офиса. За окном мелькали прохожие, спешащие по своим делам, а внутри было тепло и пахло свежей выпечкой.
— У меня свекровь такая же была, — хмыкнула Ирина. — Всё пыталась нас с мужем в деревню отправить, чтобы мы там дом восстанавливали. А сама хотела в нашей двушке жить.
— И что сделали?
— Границы выставили. Чётко сказали — нет. Обиделась, конечно, полгода не разговаривала. Зато потом поняла, что иначе нельзя, и успокоилась.
Жанна вздохнула. Её ситуация была сложнее. Мать не просто обиделась — она начала настоящую войну. За прошедшие две недели Валентина Петровна успела позвонить всем родственникам, рассказав, какая у неё бессердечная дочь. Теперь Жанне регулярно звонили тётки, двоюродные сёстры и даже бывшая соседка, пытаясь «вразумить» непутёвую девушку.
— Знаешь, что самое противное? — Жанна отломила кусочек круассана. — Они все говорят одно и то же. «Ты же девушка, тебе замуж надо. Зачем тебе квартира? А брату семью строить». Будто у меня самой семьи быть не может!
— Классика, — фыркнула Ирина. — Женщине своё жильё не нужно — она же в чужое переедет. Дремучие взгляды.
— А последний аргумент знаешь какой? «Тебе всё равно эта квартира не нужна — ты же на работе целыми днями». Прямо в точку! Зачем человеку дом, если он на работе бывает? Пусть на улице живёт!
Обе рассмеялись, хотя смех получился невесёлым. Жанна пыталась шутить, но в глубине души ей было больно. Каждый новый звонок, каждое сообщение от родных людей, превратившихся в посредников в чужой войне, ранили сильнее, чем она готова была признать.
— Есть кое-что ещё, — призналась Жанна, понизив голос. — Мать угрожает налоговую на меня натравить. Мол, первый взнос я не пойми откуда взяла.
Ирина присвистнула.
— Серьёзно? Родная мать? Слушай, это уже за гранью.
— Вот и я о том же, — Жанна покрутила чашку в руках. — Я ведь правда много подрабатывала тогда. И не всё официально. Не то чтобы я криминалом занималась, но…
— Но мороки не оберёшься, если начнут копать, — закончила за неё Ирина. — Слушай, а ты не думала… не знаю… просто исчезнуть?
— В смысле?
— Ну, отвязаться от них. Сменить номер, никому не давать новый адрес. Начать с чистого листа.
Жанна задумалась. Мысль была заманчивой. Просто перестать отвечать на звонки, не пускать на порог, не реагировать на манипуляции. Но что-то внутри противилось такому решению.
— Не могу, — наконец ответила она. — Они всё-таки семья. Единственная, которая у меня есть.
— Семья так себя не ведёт, — пожала плечами Ирина.
— Знаю. Но… я ещё надеюсь, что до них дойдёт. Что нельзя так с людьми.
Ирина скептически посмотрела на подругу, но спорить не стала. Вместо этого она сжала её руку и улыбнулась:
— Ты справишься. Ты сильная.
Жанна кивнула, хотя в глубине души вовсе не чувствовала себя сильной. Скорее загнанной в угол. И очень, очень одинокой.
Сообщение от Виталика пришло вечером, когда Жанна, вымотанная рабочим днём и бесконечными мыслями о семейном конфликте, уже собиралась ложиться спать.
«Надо поговорить. Серьёзно. Я завтра в 7 подъеду».
Жанна нахмурилась. От брата можно было ожидать чего угодно — от искренних извинений до новых требований. В последнее время он всё больше становился копией матери, перенимая её манеру давить и манипулировать. И всё же… это был Виталик. Младший братишка, когда-то смотревший на неё с обожанием.
«Хорошо, буду ждать», — ответила она после минутного раздумья.
Утром Жанна нервничала. Успела даже прибраться в квартире и испечь пирог с яблоками — Виталик с детства любил сладкое. Что-то внутри надеялось на примирение, на возвращение прежних, тёплых отношений.
Брат появился ровно в семь, как и обещал. На пороге стоял не привычный раздолбай в потёртых джинсах, а серьёзный молодой мужчина в строгом пальто. Жанна удивлённо приподняла брови — Виталик словно повзрослел за эти несколько недель.
— Проходи, — она посторонилась. — Я пирог испекла.
— Не стоило, — сухо ответил брат. — Разговор будет короткий.
Он прошёл в комнату, даже не сняв пальто, и достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист бумаги.
— Что это? — спросила Жанна, чувствуя неладное.
— Заявление, — Виталик протянул ей документ. — Мама требует свою долю квартиры.
— Какую ещё долю? — опешила Жанна.
— Те пятнадцать тысяч, что она тебе дала на первый взнос, — брат смотрел куда-то мимо, избегая встречаться глазами. — По закону, это делает её созаёмщиком и даёт право на часть жилплощади.
Жанна пробежала глазами документ и едва не рассмеялась — настолько нелепым было содержание. Безграмотно составленная бумажка, полная юридических ошибок и откровенных фантазий.
— Виталь, это бред, — она вернула листок брату. — Никаким созаёмщиком мама не является. Я брала ипотеку одна, договор только на моё имя. А те деньги были обычным долгом, который я давно вернула.
— Ничего не знаю, — упрямо мотнул головой Виталик. — Мама сказала, что по закону ей положена доля. А если ты не согласишься добровольно, она подаст в суд.
— Да хоть в космос пусть подаёт! — не выдержала Жанна. — Это полная чушь! Любой юрист тебе скажет.
Брат помолчал, теребя в руках злосчастную бумажку. Потом неожиданно сел на диван и обхватил голову руками.
— Жанка, помоги, а? — его голос вдруг стал совсем другим — просящим, почти детским. — Мамка совсем с катушек съехала. Каждый день мне мозг выносит. То ей квартира нужна, то деньги какие-то. Говорит, если не добудем — она на улице окажется.
— В каком смысле? — насторожилась Жанна.
— Да кредитов набрала, — вздохнул Виталик. — На ремонт, на машину мне, на какие-то вложения. Теперь банк грозится квартиру забрать, если не расплатится.
Жанна медленно опустилась в кресло напротив брата. Вот оно что. За всей этой историей с её квартирой стояли не столько брат с невестой, сколько материнские долги.
— И сколько там? — тихо спросила она.
— Много, — Виталик поднял на неё несчастные глаза. — Около двух миллионов.
— Сколько?! — Жанна подскочила. — Откуда у неё такие долги?
— Говорю же — кредиты, займы… — брат развёл руками. — Половину мне отдала, половину куда-то ещё спустила. Я даже не знал, что она столько набрала. Думал, так, по мелочи.
Жанна покачала головой. Два миллиона для Валентины Петровны, работающей обычным бухгалтером в районной поликлинике, были астрономической суммой. Погасить такой долг она не смогла бы и за десять лет.
— И что вы хотите от меня? — спросила Жанна, хотя уже догадывалась об ответе.
— Продай квартиру, — Виталик поднял на неё умоляющий взгляд. — Она стоит, наверное, миллионов пять. Закроешь ипотеку, отдашь маме на погашение долгов, а остальное… ну, может, на первый взнос нам с Наташкой хватит. А ты потом новую купишь.
— Виталь, ты совсем дурак? — Жанна не сдержалась. — Чтобы я продала свою квартиру, отдала деньги матери, которая вас с потрохами сожрёт, и осталась на улице? А новую я на какие шиши куплю? Цены сейчас знаешь какие?
— Ну, снимешь пока, — буркнул брат. — Тебе одной много ли надо…
— Вот именно это мне и мать сказала, — горько усмехнулась Жанна. — Дословно. Вы там что, текст заранее согласовывали?
Виталик покраснел, выдавая себя с головой. Значит, и правда был сговор. Мать дёргала за ниточки, а брат послушно играл отведённую роль.
— Знаешь что, — Жанна встала, давая понять, что разговор окончен. — Передай маме, что ни квартиру, ни деньги она от меня не получит. А если ещё раз попытается давить или угрожать — я вообще перестану с вами общаться. Навсегда.
— Жанка, ну ты чего… — испугался Виталик. — Мы же семья!
— Семья так не поступает, — отрезала Жанна. — А теперь уходи. Мне на работу пора собираться.
Когда за братом захлопнулась дверь, Жанна без сил опустилась на пол прямо в прихожей. Внутри всё дрожало от напряжения и боли. Так вот в чём дело! Мать влезла в долги, сама всё просадила, а теперь хочет, чтобы дочь расплачивалась. И Виталик туда же — лишь бы себе кусок урвать.
Жанна с трудом поднялась и поплелась в ванную. Холодная вода помогла немного прийти в себя. В зеркале отражалось осунувшееся лицо с тёмными кругами под глазами. Когда всё это закончится? Когда она сможет просто жить, не оглядываясь постоянно на чужие требования и манипуляции?
Ответ пришёл внезапно, словно щелчок в голове. Всё закончится тогда, когда она сама положит этому конец. Не оправдываясь, не объясняя, не пытаясь переубедить. Просто перестанет быть частью этой токсичной системы.
— Ты уверена? — Ирина с тревогой смотрела на подругу. — Это серьёзный шаг.
Они снова сидели в кофейне, но теперь вечером, после работы. За окном зажигались огни, а внутри играла тихая музыка, создавая уютную атмосферу.
— Более чем, — кивнула Жанна. — Я всё обдумала. Это единственный выход.
— Но как же… Они же твоя семья.
— Семья не требует отдать квартиру, чтобы закрыть свои долги, — твёрдо сказала Жанна. — Семья не угрожает налоговой. Семья не манипулирует и не шантажирует.
Ирина вздохнула. Спорить было сложно — ситуация действительно вышла за все разумные пределы.
— И что ты собираешься делать?
— Уже сделала, — Жанна достала из сумки телефон и показала подруге. — Новый номер. Старый заблокирован. Заявление на работе о переводе в филиал в Петербурге подписано. Квартиру буду сдавать через агентство, без посредников. И ещё кое-что.
Она вытащила из сумки плотный конверт и положила на стол.
— Что это? — Ирина с любопытством посмотрела на подругу.
— Встречный иск, — Жанна усмехнулась. — На случай, если мать действительно решит судиться. Здесь все документы по деньгам, которые она у меня занимала последние пять лет. С расписками. Плюс доказательства, что долг в пятнадцать тысяч был возвращён с процентами. Плюс выписка из банка о том, что первый взнос был сделан с моего личного счёта, который существовал задолго до покупки квартиры.
— Вот это поворот, — Ирина с уважением посмотрела на подругу. — А Виталик? Будешь с ним общаться?
— Когда повзрослеет — может быть, — пожала плечами Жанна. — Сейчас он марионетка в материнских руках. Пусть сначала научится сам отвечать за свою жизнь.
Она отпила кофе и посмотрела в окно. За стеклом проносились огни машин, спешили куда-то прохожие, жил своей жизнью огромный город. Странно, но впервые за долгое время она чувствовала… свободу. Словно избавилась от тяжёлого груза, который тащила на себе годами.
— Знаешь, — задумчиво произнесла Жанна, — мать всегда говорила, что я эгоистка. Что думаю только о себе. А я всю жизнь пыталась доказать обратное — помогала, уступала, шла навстречу. И чем больше отдавала, тем больше с меня требовали.
— А теперь?
— А теперь буду эгоисткой, — Жанна впервые за долгое время искренне улыбнулась. — Буду жить для себя. И знаешь что? Это чертовски приятное чувство.
Поезд тронулся, набирая ход. Жанна смотрела в окно на удаляющийся перрон, на серое осеннее небо, на чужой город, ставший для неё ловушкой. Телефон молчал — новый номер знали только Ирина да начальник. На коленях лежала книга, которую она давно хотела прочитать, но всё не находила времени.
Жизнь не заканчивалась. Она только начиналась — без манипуляций, без чувства вины, без бесконечных требований. Своя жизнь, построенная по своим правилам.
Где-то далеко осталась мать с её долгами и претензиями. Остался брат, выбравший роль вечного ребёнка. Осталась квартира — её личная крепость, за которую она боролась и которую не отдала.
Жанна не испытывала ни сожаления, ни тоски. Только спокойную уверенность, что поступила правильно. Нельзя помочь тем, кто видит в тебе не человека, а ресурс. И нельзя жертвовать собой ради тех, кто не ценит этой жертвы.
За окном мелькали деревья, дома, поля. Новый город, новая работа, новые возможности. Жанна улыбнулась и открыла книгу. Впервые за долгое время ей было легко дышать.
