Катя сидела на диване в их двухкомнатной квартире на Солдатской улице и смотрела на полоску теста. Две розовые линии. Беременна. В девятнадцать лет, на третьем курсе техникума, с парнем, который при первых признаках проблем исчез из её жизни.
Руки дрожали, когда набирала мамин номер. Надежда Ивановна ответила не сразу, голос был недовольный — видимо, отвлекли от телесериала.
— Мам, мне нужно поговорить. Серьёзно поговорить.
— Говори, что стряслось?
— Я беременна.
Молчание длилось бесконечно долго. Потом взрыв.
— Что?! Катька, ты с ума сошла? Мне соседки в глаза смотреть как? Что люди скажут? Позор на всю семью!
В комнату вошёл отчим Виктор. Мужчина крепкого телосложения, работавший мастером на заводе. Надежда Ивановна быстро пересказала новость. Лицо Виктора стало каменным.
— Слушай меня внимательно, — отчим подошёл ближе, нависая над девушкой. — Либо завтра же едешь делать аборт, либо собираешь вещи и убираешься из дома. Третьего не дано.
— Виктор, может, не надо так резко… — робко начала Надежда Ивановна, но отчим её оборвал.
— Нет! Я не буду содержать малолетнюю мать с ребёнком. Достаточно того, что эту содержу уже много лет.
Катя вздрогнула. «Эту» — значит, её. За тринадцать лет, что мать была замужем за Виктором, дочь так и не стала для него родной. Терпимой, может быть. Но не более.
— Я рожать буду, — тихо сказала Катя.
— Тогда пакуй вещи. И быстро.
Надежда Ивановна не сказала ни слова в защиту дочери. Просто стояла посередине комнаты, теребя фартук. Выбирала между мужем и дочерью. Выбрала мужа.
За полчаса Катя собрала рюкзак. Джинсы, пару кофт, нижнее белье, учебники. Больше ничего не поместилось. У двери остановилась, обернулась.
— Мам, а если я передумаю насчёт аборта?
— Тогда возвращайся. Виктор простит, если исправишь ошибку.
— А если не передумаю?
Надежда Ивановна отвернулась к окну.
— Тогда не звони. Не хочу расстраиваться лишний раз.
Дверь захлопнулась за спиной. Катя спустилась в подъезд, села на ступеньки. Куда идти? Подруга Света жила в общежитии, места хватит на пару ночей. Дальше надо будет что-то придумывать.
Беременность протекала тяжело. Токсикоз до пятого месяца, анемия, отёки. Катя сняла угол у пожилой женщины за три тысячи в месяц. Комната размером с кладовку, но своя. Работала в продуктовом магазине с семи утра до девяти вечера. Зарплата тридцать две тысячи, из которых половина уходила на жильё и еду.
На пятом месяце живот стал заметен. Хозяйка угла Вера Степановна каждый день интересовалась, не собирается ли квартирантка съезжать. Мол, с ребёнком будет шумно, соседи ругаться станут.
— Не шумно будет, — убеждала Катя. — Я тихий человек, и ребёнок будет тихий.
— Это ты так думаешь. А дети они все кричат. У меня самой трое было, знаю.
Но пока не выгоняла. Деньги платили исправно, других претензий не было.
В роддом Катя ехала одна. Схватки начались ночью, таксист недовольно ворчал про пятна на сиденьях. В приёмном покое заполняла документы дрожащими руками. В графе «контактное лицо» написала номер Светы.
Родила дочку. Семь утра, вес три килограмма двести граммов. Врач сказал — здоровая девочка, можете радоваться. Катя лежала в палате, смотрела в потолок и думала о том, как назвать ребёнка. Вероника. Имя красивое, значит «несущая победу». Может быть, дочке повезет больше, чем матери.
Первые месяцы были кошмаром. Вероника часто плакала по ночам, а утром Катя шла на работу невыспавшейся. Вера Степановна стучала в стену при каждом детском крике. Угрожала выселением, если «это безобразие» не прекратится.
Нашли спасение у соседки по подъезду. Лидия Фёдоровна, семидесятилетняя пенсионерка, согласилась присматривать за малышкой за две тысячи в месяц. Женщина была одинокой, детей радовала. Веронику кормила, гуляла с коляской, читала сказки.
— Не переживай, деточка, — говорила Лидия Фёдоровна, когда Катя вечером забирала дочь. — Всё у вас будет хорошо. Господь не оставит.
Катя работала теперь в две смены. Днём в магазине, вечером убирала офисы. Приходила домой за полночь, падала на кровать не раздеваясь. В шесть утра будильник снова звонил.
Через год смогла снять отдельную комнату в коммуналке. Дороже, но без придирчивой хозяйки. Соседи попались спокойные, к маленьким детям относились терпимо. Появилась возможность готовить на общей кухне, а не на электроплитке.
О матери и отчиме старалась не думать. Иногда во сне снилась родительская квартира, запах маминых блинов, телевизор, который работал с утра до ночи. Просыпалась с ощущением потери, но днём всё забывалось. Работа, ребёнок, бытовые проблемы не оставляли времени на грусть.
Веронике исполнилось три года, когда Катя впервые за долгое время встретила знакомую. Тамара, мамина подруга, увидела их в парке и подошла поздороваться.
— Катенька! А я слышала, что ты замуж вышла, переехала. Не знала, что в городе живёшь.
— Живу. А что слышали?
— Да мама твоя рассказывала. Говорила, удачно устроилась, мужа хорошего нашла.
Катя хмыкнула. Значит, Надежда Ивановна придумала красивую легенду для соседей. Проще объяснить отсутствие дочери замужеством, чем правдой.
— А внучку-то не видит? — Тамара погладила Веронику по голове.
— Не видит, — коротко ответила Катя.
— Странно. Обычно бабушки внуков обожают. Может, поссорились?
— Может быть.
Дальше расспрашивать Тамара не стала, но взгляд стал понимающим. Видимо, догадалась, что история с удачным замужеством не соответствует действительности.
К пяти годам Веронике потребовались дополнительные занятия для подготовки к школе. Логопед, математика, чтение. Катя записалась на курсы продавца-консультанта, получила сертификат. Устроилась в мебельный салон. Зарплата поднялась до сорока пяти тысяч, плюс проценты с продаж.
Жили экономно, но уже не в нищете. Могли позволить себе фрукты, новую одежду Веронике, иногда поход в кино. Катя начала откладывать деньги на первоначальный взнос по ипотеке.
В двадцать семь лет наконец оформила кредит на однокомнатную квартиру в новостройке. Тридцать семь квадратных метров на седьмом этаже панельной девятиэтажки. Район не центральный, но тихий, рядом школа и детский сад.
Переезд был праздником. Вероника бегала по пустой квартире, радуясь звуку собственных шагов. Лидия Фёдоровна помогла перевезти вещи, подарила комнатный цветок — фиалку в красивом горшке.
— Теперь у вас дом настоящий, — говорила пенсионерка, вытирая слёзы. — Как я за вас рада, деточки мои.
Мебель покупали постепенно. Сначала кровать и диван, потом кухонный гарнитур, стиральную машину. Катя сама красила стены, клеила обои, устанавливала полки. YouTube помогал освоить премудрости ремонта.
К тридцати годам жизнь наладилась. Веронике исполнилось одиннадцать, девочка училась в пятом классе, занималась танцами. Катя получила повышение, стала старшим продавцом-консультантом. Зарплата выросла до пятидесяти восьми тысяч.
О родителях не слышала ничего. Иногда Лидия Фёдоровна упоминала новости с прежнего места жительства. Надежда Ивановна вышла на пенсию. Виктор сломал ногу, упав с дачной лестницы. Соседи говорили, что стали чаще болеть, реже выходить из дома.
Катя слушала равнодушно. Эти люди давно стали для неё чужими. Двадцать лет жизни без их участия стёрли остатки привязанности.
Рабочий день подходил к концу, когда зазвонил телефон. Незнакомый номер. Катя нехотя ответила.
— Алло?
— Катиночка? Это мама.
Голос изменился. Стал тоньше, слабее. Старческие нотки, которых раньше не было.
— Доченька, ты ж нам родная… Мы стареем… Поможешь в старости?
Катя молчала. Слушала дрожащий голос женщины, которая двадцать лет назад выбрала мужа вместо дочери. Которая не позвонила ни разу за эти годы. Не поинтересовалась судьбой внучки. Не попросила прощения.
— Нам с отцом тяжело уже. Болеем часто, пенсии маленькие. Ты ж не бросишь? Мы же родные люди…
В трубке послышалось сопение, будто Надежда Ивановна плакала. Или делала вид.
Катя посмотрела на часы. Пора забирать Веронику из танцев. Молча нажала кнопку отбоя.
На следующий день телефон звонил четыре раза. Тот же номер. Катя не поднимала трубку. Работала с клиентами, показывала диваны и шкафы, консультировала по ценам. В перерыв проверила телефон — три пропущенных и голосовое сообщение.
— Катенька, ну что ты не отвечаешь? Мы же поговорить хотим. По-человечески. Ты ж выросла, должна понимать — старикам помощь нужна.
Удалила сообщение, не дослушав до конца.
Вечером, когда помогала Веронике с математикой, зазвонил домашний телефон. Редко кто звонил на городской, в основном управляющая компания или поликлиника.
— Катя? Это Зинаида Петровна, соседка твоей мамы. Девочка, мать твоя очень переживает. Плачет каждый день, говорит — дочка не отвечает. Может, ты всё-таки перезвонишь?
— Зинаида Петровна, спасибо за заботу. Но моих проблем это не касается.
— Как же не касается? Родители есть родители. Они старые уже, больные.
— Мне жаль, что родители болеют. Но у меня нет ни времени, ни желания обсуждать эту тему.
Катя положила трубку. Вероника подняла голову от тетради.
— Мам, а кто звонил?
— Неважно. Давай дальше пример решать.
— А бабушка у нас есть?
Катя отложила карандаш, посмотрела дочери в глаза.
— У тебя бабушки нет. У нас с тобой есть всё, что нужно.
— Понятно, — Вероника кивнула и снова склонилась над учебником.
Разговор был короткий, без лишних объяснений. Дочь выросла без расспросов о родственниках, привыкла к их маленькой семье из двух человек.
Через неделю сообщения начали приходить в мессенджеры. Незнакомый номер, но стиль узнавался сразу.
«Катюша, ну нельзя же так. Мы же мать и дочь. Что бы ни было между нами, кровь есть кровь».
«Дочь, отец совсем плохой стал. Ходит с палочкой, задыхается. А мне тоже тяжело — давление скачет, сердце болит».
«Катенька, мы же не просим многого. Просто не забывай о нас совсем».
Катя читала сообщения спокойно, будто сводку погоды. Никаких эмоций. Ни жалости, ни злости. Механическое движение пальца — удалить, заблокировать номер.
В магазине встретила Тамару, мамину давнюю подруга. Женщина подошла сама, лицо участливое.
— Катюша, а мать твоя говорит, что вы не общаетесь. Жалеет очень, что поссорились тогда. Может, пора простить? Люди ведь меняются.
— Тамара Николаевна, жаль, что мать жалеет. Но я изменилась раньше, чем родители. А им теперь поздно.
— Ну что ты так жёстко? Они же пожилые уже, им помощь нужна.
— Мне в девятнадцать лет тоже помощь была нужна. Не дождалась.
Тамара растерянно замолчала. Видимо, не ожидала такого ответа.
Катя купила продукты, пошла домой. Никакого желания продолжать разговор не было.
Через месяц в социальной сети появилась заявка в друзья от новой страницы. Профиль без фотографии, имя указано Надежда. Катя проигнорировала заявку. На следующий день пришло длинное сообщение.
«Доченька моя родная. Создала эту страничку, чтобы найти тебя. Скучаю очень, переживаю. Здоровье совсем плохое стало — то давление, то сердце. Отец тоже еле ходит, в больницу часто ложится. Понимаю, что тогда поступили неправильно. Но ведь прошло столько лет! Неужели нельзя забыть обиды? Ты же наша дочь, не оставишь же в старости?»
Катя прочитала сообщение, не отвечая. Потом заблокировала страницу.
Решила перестраховаться. Зашла на портал госуслуг, поставила запрет на предоставление третьим лицам медицинской информации и адресных данных. Проверила все документы — нигде не были указаны контакты Надежды Ивановны и Виктора как близких родственников.
Не потому что боялась. Просто не хотела сюрпризов и неожиданных визитов.
В марте получила предложение о повышении. Заведующая сменой в мебельном салоне, зарплата шестьдесят восемь тысяч рублей. Коллектив уважал Катю за профессионализм и человечность. С клиентами находила общий язык, решала конфликты, помогала новым сотрудникам.
Вероника закончила девятый класс с отличием. Выбрала медицинский колледж, хотела стать медсестрой. Говорила, что нравится помогать людям, видела, как Катя всегда поддерживала соседку Лидию Фёдоровну.
— Мам, а мы с тобой сильные, да? — спросила дочь как-то вечером.
— Сильные. Мы многое прошли вместе.
— И справились без чьей-то помощи.
— Справились.
Вероника кивнула, довольная ответом. В семнадцать лет девушка была самостоятельной, ответственной. Училась на бюджете, подрабатывала летом в больнице волонтёром.
В сентябре телефон снова зазвонил с незнакомого номера. Катя ответила, думая, что звонят с работы.
— Катюша, это мама. Не отключай, пожалуйста. Отец в реанимации лежит, инфаркт случился. Мне одной тяжело, не справляюсь. Ты же всё равно дочь наша…
Катя слушала дрожащий голос, не прерывая. Потом спокойно сказала:
— Надежда Ивановна, мне жаль, что Виктор болеет. Но это не мои проблемы.
— Как не твои? Мы же родители!
— Родители у меня умерли двадцать лет назад. В тот день, когда выгнали беременную дочь из дома.
— Катя, ну нельзя же так! Мы ошибались, но…
— До свидания.
Катя отключила телефон, поставила номер в чёрный список. Больше звонков не было.
Прошёл год. Жизнь текла размеренно и спокойно. Работа приносила удовлетворение, Вероника успешно училась в колледже. Квартира была полностью обустроена, ипотека выплачивалась без напряжения.
Однажды вечером, возвращаясь из магазина, Катя встретила во дворе Лидию Фёдоровну. Пожилая женщина сидела на лавочке, кормила голубей.
— Катюша, а я слышала, мать твоя вдовой стала. Виктор умер месяц назад.
Катя кивнула, не останавливаясь.
— Одна теперь совсем. Говорят, плохо себя чувствует.
— Лидия Фёдоровна, у каждого своя жизнь. И свои выборы.
— Конечно, деточка. Я просто сказать хотела.
Дома Катя поставила пакеты на кухонный стол, включила чайник. Вероника готовилась к экзаменам, учебники лежали на диване. В квартире пахло утренними блинчиками и кофе.
Катя посмотрела в окно на вечерний город. Фонари зажигались один за другим, где-то играли дети, лаяла собака. Обычная жизнь обычных людей.
У каждого человека есть право выбирать, кого считать семьёй. Кого впускать в свою жизнь, а кого оставлять за порогом. Двадцать лет назад выбор сделали родители. Теперь выбирала Катя.
Телефон лежал на столе молча. Никто больше не звонил со словами «ты ж нам родная». И это было правильно. Потому что родными не рождаются — родными становятся. А становятся только теми поступками, которые совершают по отношению друг к другу.
Катя заварила чай, взяла книгу. Впереди был спокойный вечер в доме, который построила собственными руками. Рядом дочь, которая выросла в любви и заботе. Завтра новый день на работе, которую любила.
Больше ничего не нужно было.
