Олеся вздрогнула, когда входная дверь с грохотом захлопнулась. Денис вернулся домой. По звуку его шагов она безошибочно определила — настроение скверное. Впрочем, иным оно бывало редко. Она поспешно выключила телевизор, где шел мультфильм, который они смотрели с шестилетним Мишей.
— Марш в свою комнату, — тихо шепнула она сыну. — И не выходи, пока я не позову.
Мальчик понимающе кивнул. Это был их тайный протокол. Когда Денис злился, Мише лучше было оставаться невидимым.
— Что, опять этот выводок твой сидит тут и бездельничает? — Денис вошел на кухню, даже не сняв ботинки. На его лбу пролегла глубокая складка, которую Олеся научилась распознавать как предвестник бури.
— Он не бездельничает, мы только закончили уроки, — голос Олеси звучал ровно, хотя внутри все сжималось. — Хочешь ужинать? Я разогрею.
— А что, он сам не может делать уроки? — Денис проигнорировал вопрос про ужин. — Ему уже сколько, шесть? Семь? Пора бы уже и самостоятельность проявлять, а не висеть на твоей шее. И на моей, между прочим.
Олеся молча поставила тарелку в микроволновку. Спорить было бесполезно. Денис и так считал, что она слишком многое позволяет Мише. «Избалованный», «маменькин сынок», «размазня» — это были еще самые мягкие определения, которыми он награждал ребенка.
— Знаешь, сколько я сегодня заплатил за его новую куртку? — продолжал Денис, стягивая галстук. — Двенадцать тысяч! Двенадцать тысяч за куртку, из которой он вырастет через три месяца! И это при том, что старая вполне еще ничего.
— Старая стала мала, — тихо возразила Олеся. — И потом, я сама заработала на эту куртку.
Она не стала добавлять, что Денис неделю назад купил себе новый телефон, стоимостью как пять таких курток, и не спрашивал ее разрешения.
— Ты заработала? — усмехнулся Денис. — Нет, милая, это я зарабатываю. А твоя подработка — это так, карманные деньги. Если бы не я, ты бы со своим выводком жила где-нибудь в общежитии, а не в трехкомнатной квартире в центре.
Микроволновка звякнула. Олеся достала тарелку и поставила перед мужем. Ужин она готовила еще днем — жаркое с картошкой, как он любил. Хотя Миша эту картошку не любил, говорил, что она слишком жирная.
— Я просто хочу сказать, что нужно быть экономнее, — Денис отправил в рот первую ложку. — Твой сын должен понимать, что вещи не берутся из воздуха.
Твой сын. Никогда наш. Всегда твой.
— Он понимает, — Олеся присела напротив. — Денис, он очень благодарный ребенок.
— Как и его мать, да? — взгляд мужа стал холодным. — Кстати, о благодарности. Я тут подумал — ты когда-нибудь благодарила меня за то, что я сделал для вас обоих?
Олеся непонимающе посмотрела на него.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что я имею в виду, Олеся, — Денис отложил ложку, — это то, что я, молодой, перспективный мужчина, взял в жены вдову с ребенком. Я дал крышу над головой тебе и твоему пацану. Я плачу за его садик, одежду, еду. Я даже собираюсь усыновить его официально, чтобы у него была нормальная фамилия, а не фамилия человека, которого он даже не помнит.
Последние слова Денис произнес с особой жестокостью, зная, как больно они ранят. Андрей, первый муж Олеси и отец Миши, погиб, когда мальчику было всего два года. Ночь, нетрезвый водитель, вылетевший на встречную полосу. Миша почти не помнил отца, только по фотографиям, которые Олеся бережно хранила в специальном альбоме.
— Не нужно его усыновлять, — тихо произнесла Олеся. — У него есть фамилия. Фамилия его отца.
— Его отец — это я! — Денис хлопнул ладонью по столу так, что подпрыгнула посуда. — Я, который каждый день вкалывает, чтобы у вас всё было! А ты… ты даже не потрудилась сказать элементарное «спасибо» за всё, что я делаю!
Олеся молчала. Что она могла сказать? Что первые месяцы их брака действительно были наполнены благодарностью? Что она каждый день говорила спасибо — словами, улыбками, заботой? Но потом… Потом Денис начал меняться. Из внимательного и заботливого он превратился в раздражительного и придирчивого. Особенно к Мише. Его стала раздражать любая мелочь — слишком громкий смех мальчика, разбросанные игрушки, даже детские вопросы за ужином.
— Ты неблагодарная! — повысил голос Денис. — Я усыновил твоего сына, а ты мне даже спасибо не сказала!
— Ты еще не усыновил его, — напомнила Олеся. — И я не уверена, что это нужно.
— Что значит «не уверена»? — Денис откинулся на спинку стула. — Думаешь, ему не нужен отец? Или считаешь, что тебя кто-то еще возьмет с прицепом?
— Денис, пожалуйста…
— Нет, ты мне ответь — кому ты нужна будешь? Женщина за тридцать, с ребенком, без нормальной работы? Думаешь, очередь выстроится? — его голос звучал все громче. — Ты должна на коленях меня благодарить за то, что я вообще обратил на тебя внимание!
Олеся поднялась из-за стола. В горле стоял ком, но она не собиралась плакать. Не сейчас. Не при нем.
— Я иду проверить, как там Миша.
— Сядь! — рявкнул Денис. — Мы не закончили разговор.
Но Олеся уже вышла из кухни. Она знала, что Денис не пойдет за ней — он никогда не устраивал сцен при Мише. Он предпочитал действовать тоньше — игнорировать мальчика, отпускать язвительные комментарии, когда тот не мог их понять, или просто смотреть тем холодным взглядом, от которого ребенок съеживался.
В комнате Миши горел ночник, отбрасывая на стены причудливые тени. Мальчик не спал — сидел на кровати, обхватив колени руками. Он всегда так делал, когда был напуган или расстроен.
— Всё в порядке, малыш, — Олеся присела рядом и обняла сына. — Денис просто устал на работе.
— Он опять кричал на тебя, — это был не вопрос, а утверждение. Миша уже хорошо понимал, что происходит в их доме.
— Просто взрослые иногда спорят, — Олеся погладила его по голове. — Это нормально.
— Папа никогда на тебя не кричал, — тихо произнес Миша.
Олеся замерла. Миша почти никогда не говорил об Андрее. Она показывала ему фотографии, рассказывала истории, но мальчик обычно слушал молча. Она даже не была уверена, что он действительно помнит отца или просто воссоздает его образ по ее рассказам.
— Да, — она сглотнула комок в горле. — Папа был очень добрым.
— И он любил нас, — продолжил Миша. — А Денис нас не любит.
Простота, с которой шестилетний ребенок сформулировал то, что она боялась признать даже себе, потрясла Олесю.
— Уже поздно, — она натянуто улыбнулась. — Пора спать.
Она помогла Мише переодеться в пижаму, почитала ему перед сном, как делала каждый вечер, и выключила свет. Но вместо того, чтобы вернуться к Денису, она пошла в их с ним спальню и легла на свою половину кровати, не раздеваясь.
Она слышала, как Денис закончил ужин, как громко включил телевизор в гостиной, как открыл бутылку пива. Он не пришел в спальню — наверняка решил, что она должна сама приползти и извиниться. Как бывало уже не раз.
Сон пришел неожиданно. Олеся даже не заметила, как погрузилась в него. И там, в зыбкой темноте сновидения, она увидела Андрея.
Он выглядел точно так же, как на последней их совместной фотографии — русые волосы, чуть взъерошенные ветром, смеющиеся глаза, легкая щетина на подбородке. Он стоял на берегу озера, где они когда-то отдыхали всей семьей, и улыбался ей.
— Олеся, — его голос звучал так реально, так близко, что она почти физически ощущала его теплое дыхание. — Моя Олеся.
— Андрей, — она протянула к нему руки, но не могла сдвинуться с места. — Я так скучаю.
— Я знаю, — он кивнул. — И Миша скучает, хоть и не всегда это понимает.
— Ему так тебя не хватает, — слезы потекли по щекам Олеси. — Ему нужен отец.
— Но не такой, — Андрей покачал головой, и его лицо стало серьезным. — Не тот, кто заставляет вас обоих чувствовать себя обузой. Не тот, кто требует благодарности за то, что должно быть дано безвозмездно — любовь и заботу.
— Я боюсь, — призналась Олеся. — Боюсь остаться одна с Мишей. Боюсь, что не справлюсь.
— Ты уже справляешься, — Андрей сделал шаг к ней. — Каждый день ты защищаешь нашего сына, даешь ему любовь, учишь его быть сильным. Но сейчас ты должна защитить и себя.
— Как? — голос Олеси дрожал.
— Не предавай себя, Олеся. Не предавай Мишу. Не позволяй никому, даже в оболочке заботы, забирать у вас то, что делает вас собой — вашу свободу, вашу радость, вашу способность любить без страха.
Андрей протянул руку и коснулся ее щеки. Его прикосновение было как легкий ветерок, едва уловимое, но в то же время невероятно реальное.
— Ты сильнее, чем думаешь, — прошептал он. — И ты не одна. Я всегда с вами. В Мише, в твоих воспоминаниях, в каждом моменте, когда вы улыбаетесь вопреки всему.
Сон начал рассеиваться, образ Андрея становился всё прозрачнее, но его последние слова прозвучали кристально ясно:
— Будь счастлива, Олеся. Ты заслуживаешь этого. Вы оба заслуживаете.
Она проснулась от звука будильника. За окном занимался рассвет, окрашивая комнату в розоватые тона. Денис лежал рядом, отвернувшись к стене и чуть похрапывая. Он пришел, когда она уже спала, и даже не попытался разбудить ее для разговора.
Олеся тихонько встала с кровати и пошла на кухню. Ей нужно было подумать. Сон об Андрее был таким живым, таким настоящим. И слова, которые он сказал… Они продолжали звучать в ее голове: «Не предавай себя. Не предавай сына. Не позволяй никому с собой так обращаться.»
Она механически поставила чайник, достала хлеб для тостов. Привычные утренние ритуалы помогали собраться с мыслями. В последние месяцы она часто думала о том, чтобы уйти от Дениса. Но каждый раз что-то останавливало — страх перед будущим, сомнения в своих силах, глупая надежда, что всё наладится.
Но что, если не наладится? Что, если с каждым днем будет только хуже? Уже сейчас Миша старается лишний раз не попадаться Денису на глаза. Уже сейчас он шарахается от резких движений, замолкает, когда слышит тяжелые шаги. Что будет через год? Через два?
И вдруг, словно пелена спала с глаз, Олеся увидела их будущее так ясно, как будто оно уже наступило. Миша, втягивающий голову в плечи при звуке повышенного голоса. Она сама, каждый день подстраивающаяся под настроение Дениса, живущая в вечном напряжении. И Денис, для которого они оба так и останутся обузой, неудачным приобретением, за которое он требует бесконечной благодарности.
Нет. Этого не будет.
— Мам? — сонный голос Миши заставил ее обернуться. Мальчик стоял в дверях кухни, растрепанный, в пижаме с динозаврами. — Ты чего так рано встала?
— Иди сюда, — Олеся опустилась на колени и раскрыла объятия. Миша подбежал к ней, обнял за шею. — Я тебя очень люблю, знаешь?
— Знаю, — кивнул мальчик. — Я тебя тоже.
— И я хочу, чтобы ты был счастлив, — Олеся отстранилась и посмотрела сыну в глаза. — Скажи мне честно — тебе хорошо здесь, с Денисом?
Миша опустил взгляд и покачал головой.
— Он меня не любит, — прошептал мальчик. — И тебя тоже. Он делает вид, но на самом деле — нет.
Ребенок с беспощадной прямотой сформулировал то, что она так долго отказывалась признавать. Денис не любил их. Он выбрал ее, потому что она была удобной — тихой, благодарной, не требующей многого. Он позволил Мише жить в своем доме не из любви, а из снисхождения, которое с каждым днем превращалось во всё более явное раздражение.
— Что, ранние пташки уже на ногах? — хриплый со сна голос Дениса раздался от двери. Он стоял, прислонившись к косяку, в домашних штанах и футболке, с помятым от сна лицом. — Чай хоть на всех поставили?
Олеся выпрямилась, все еще держа руку на плече Миши.
— Нам нужно поговорить, — сказала она. — Миша, иди пока в свою комнату, хорошо?
Мальчик кивнул и, бросив быстрый взгляд на Дениса, выскользнул из кухни. Денис проводил его равнодушным взглядом и прошел к столу.
— Если это о вчерашнем, то давай без драмы, — он потянулся к чашке. — Я немного погорячился, признаю. День был тяжелый.
— Это не о вчерашнем, — Олеся села напротив. — Вернее, не только о вчерашнем. Это обо всем, Денис.
Он поднял на нее удивленный взгляд.
— Что значит «обо всем»?
— Я ухожу от тебя, — слова прозвучали настолько естественно, что Олеся сама удивилась. Никакого страха, никакой неуверенности. Просто констатация факта. — Мы с Мишей уходим.
Денис замер с чашкой на полпути ко рту.
— Что за ерунда? — он нахмурился. — Если это какая-то манипуляция, чтобы я извинился за вчера…
— Это не манипуляция, — Олеся покачала головой. — Это решение, которое я должна была принять давно. Мы не можем так больше жить. Я не могу позволить Мише расти в доме, где его считают обузой.
— Да кто его считает обузой? — Денис с раздражением отставил чашку. — Я, конечно, не в восторге от того, что он постоянно разбрасывает свои игрушки и шумит, когда я работаю, но это нормально. Я привыкаю к роли отца.
— Нет, Денис. Ты не привыкаешь. Ты изображаешь терпение, но на самом деле с каждым днем все больше его презираешь. И меня заодно.
— Чушь! — Денис стукнул ладонью по столу. — Я обеспечиваю вас всем необходимым. Я даю вам крышу над головой, еду, одежду. Я собираюсь усыновить мальчишку, черт возьми! Что еще тебе нужно?
— Любовь, — просто ответила Олеся. — Нам нужна любовь, а не снисхождение. Не обязательства. Не одолжения, за которые ты ждешь бесконечной благодарности.
— То есть ты неблагодарная еще и гордишься этим? — Денис усмехнулся. — И куда ты пойдешь? К маме? В вашу однушку на окраине, где Мише даже своей комнаты не будет?
— Я что-нибудь придумаю, — Олеся поднялась из-за стола. — У меня есть накопления, и я найду работу. Мы справимся.
— Да кому ты нужна с ребенком! — Денис тоже встал, его лицо исказилось от злости. — Думаешь, очередь выстроится из желающих?
— Я не ищу очередного мужа, Денис, — Олеся посмотрела на него спокойно. — Я хочу быть счастливой. И хочу, чтобы Миша был счастлив. С тобой это невозможно.
Денис открыл рот, собираясь что-то возразить, но вдруг осекся. На его лице промелькнуло странное выражение — смесь удивления и… облегчения? Он опустился обратно на стул и потер лицо руками.
— Знаешь, — сказал он после паузы, уже другим тоном, — может, ты и права. Я думал, что смогу. Что привыкну. Что со временем полюблю его как своего. Но… — он покачал головой. — Не получается. Каждый раз, когда я вижу его, я вижу другого мужчину. Твоего первого мужа. И это… это раздражает.
Олеся смотрела на него с удивлением. Она ожидала криков, угроз, но не этого внезапного признания.
— Мне жаль, — сказала она наконец. — Жаль, что не получилось.
— Да, — Денис поднял на нее глаза. — Мне тоже. Но ты права — так будет лучше для всех. И для меня тоже. Я устал притворяться.
Это было неожиданно. Вместо бури — странное, почти мирное признание поражения. Словно где-то глубоко внутри Денис тоже понимал, что их брак был ошибкой. Что он взял на себя роль, которая была ему не по силам.
— Я помогу вам найти квартиру, — сказал он после долгой паузы. — И первое время буду поддерживать финансово, пока ты не встанешь на ноги. Я не чудовище, Олеся.
— Спасибо, — кивнула она. — Но мы справимся сами.
Она вышла из кухни, оставив Дениса сидеть с потерянным видом над остывшим чаем. В комнате Миши она опустилась на колени перед сыном, который сидел на кровати, явно прислушиваясь к разговору взрослых.
— Мы уезжаем от Дениса, — сказала она. — Будем жить сами. Сначала, наверное, у бабушки, а потом найдем свою квартиру. Как ты на это смотришь?
Миша смотрел на нее широко раскрытыми глазами, в которых постепенно загоралась надежда.
— Правда? — прошептал он. — Мы уедем?
— Правда, — улыбнулась Олеся. — Собирай свои самые важные вещи. Остальное заберем потом.
Мальчик вскочил с кровати и бросился к полке с игрушками. Олеся смотрела, как он деловито отбирает самых любимых персонажей, и чувствовала, как внутри разливается странное, почти забытое чувство — легкость. Она не знала, что ждет их впереди. Не знала, как они будут жить, где найдут деньги на новую квартиру, как все устроится. Но она знала одно — они будут свободны. Свободны от ежедневного напряжения, от чувства вины, от необходимости быть благодарными за то, что должно даваться безусловно.
Она подошла к окну. Солнце уже поднялось над горизонтом, заливая двор золотистым светом. Новый день. Новая жизнь. И где-то там, в этом ярком свете, ей почудилась улыбка Андрея. Не укоризненная, не печальная — просто счастливая. Одобряющая.
«Спасибо,» — мысленно произнесла она. И на этот раз эта благодарность была искренней, идущей от самого сердца.
— Мам, а мы можем взять ту фотографию? — Миша показал на рамку, стоящую на его тумбочке. Это был снимок трехлетней давности — Олеся, Миша и Андрей на берегу озера. Последнее их семейное фото.
— Конечно, — Олеся подошла и взяла рамку в руки. — Это самое важное.
Прошло три месяца. Олеся сидела на скамейке в парке, наблюдая, как Миша увлеченно играет на детской площадке с другими детьми. Сегодня был первый по-настоящему теплый день после затяжной весны, и парк был полон людей, выбравшихся насладиться солнцем.
Рядом с Олесей сидела ее мать, Тамара Петровна, и вязала что-то яркое.
— Смотри, как разыгрался, — кивнула она в сторону внука. — Совсем другой ребенок стал.
Олеся улыбнулась. Это была правда. За эти три месяца Миша изменился — стал более открытым, смешливым, уверенным. Он больше не вздрагивал от громких звуков, не замирал, услышав тяжелые шаги, не прятался в своей комнате, услышав мужской голос.
— А ты сама-то как? — Тамара Петровна покосилась на дочь. — Не жалеешь?
— Нет, — Олеся покачала головой. — Ни минуты.
Первые недели после ухода от Дениса были трудными. Они с Мишей переехали в однокомнатную квартиру матери, спали на раскладном диване в гостиной, пока Тамара Петровна занимала спальню. Было тесно, временами неудобно, но странным образом — уютно. Они были семьей. Настоящей семьей, где никто никого не попрекал, не заставлял чувствовать себя обузой, не требовал благодарности за каждый кусок хлеба.
Денис, вопреки ее ожиданиям, сдержал слово. Он не устраивал сцен, не преследовал их, не пытался манипулировать. Он даже помог с переездом и действительно предлагал финансовую помощь, от которой Олеся отказалась. Возможно, в глубине души он тоже был рад этому разрыву. Рад возможности больше не притворяться любящим отцом для ребенка, которого он так и не смог полюбить.
Через месяц после расставания Олеся нашла работу в крупной компании — менеджером по работе с клиентами. Зарплата была достаточной, чтобы снять небольшую квартиру недалеко от школы Миши. Никакой роскоши, но им хватало.
С Денисом они пересекались только по вопросам раздела имущества, оформления документов. Ни ссор, ни упреков, ни взаимных претензий — просто деловой, почти отстраненный подход. Денис ни разу не спросил про Мишу.
— Кстати, на работе новый проект запускаем, — сказала Олеся матери, возвращаясь к реальности. — Если все пойдет хорошо, в следующем месяце получу премию. Можно будет подумать о покупке собственного жилья.
— Далеко пойдешь, — кивнула Тамара Петровна. — Я в тебе никогда не сомневалась.
Олеся проследила взглядом за Мишей, который, раскинув руки, съезжал с высокой горки. Его лицо сияло той беззаботной радостью, которую она не видела уже очень давно.
Иногда по ночам ей все еще снился Андрей. Не так ярко, как в ту решающую ночь, но она чувствовала его присутствие. Не в образе призрака или потусторонней силы, а в чертах Миши, в его упрямом подбородке, в манере прищуриваться, когда что-то не понимает. В тех маленьких, едва заметных деталях, которые делают человека собой.
Жизнь продолжалась. Без излишней драмы, без ненужных сожалений, без оглядки на прошлое. Просто жизнь — со своими сложностями, радостями, повседневными заботами. И этого было достаточно. Более чем достаточно.
