— Вот и все, сынок, дача теперь ваша.
Раиса Петровна поправила сумочку и улыбнулась, наблюдая, как Андрей ставит размашистую подпись в договоре дарения. Нотариус поставил печать и передал документы Вере. Она переворачивала страницы, пытаясь разобрать мелкий шрифт.
— Спасибо, мам. — Андрей поцеловал мать в щеку. — Правда, спасибо большое.
— Да, конечно, спасибо… — Вера подняла глаза от бумаг, в голосе прозвучала неуверенность. — Это очень щедро с вашей стороны.
Раиса Петровна кивнула, но взгляд ее стал серьезнее:
— Только берегите мое детище.
Она развернулась и направилась к выходу из нотариальной конторы, каблуки цокали по паркету. Андрей сложил документы в папку, довольно потер руки.
Через неделю Вера вела детей по участку, показывая новые владения. Дом казался еще меньше, чем в памяти, веранда покосилась, краска облупилась, но яблони стояли в белом цвету, и воздух пах весной.
— Мама, здесь можно качели повесить? — Маша дергала за рукав, показывая на толстую ветку.
— Можно, доченька.
Артем уже носился к сараю, заглядывая во все щели. Андрей обнял жену за плечи:
— Наконец-то свое место. Представляешь? Свое.
Вера кивнула, но ее взгляд упал на покосившиеся ступеньки веранды, на треснувшие доски пола.
— Ремонта много потребуется.
— Зато своими руками. Как настоящие дачники.
На следующих выходных подруга Ольга помогала Вере разбирать хлам на веранде. Старые банки, поломанные инструменты, выцветшие подушки — все летело в мусорные мешки.
— Красиво вырезано, но старье. — Ольга провела рукой по резным перилам. — Лучше все снести, по-современному сделать.
Вера остановилась, рассматривая узоры на столбиках перил. Завитки, листочки, даже какие-то птички были вырезаны в дереве.
— Наверное, дорого стоило такую работу заказать.
— Да ладно тебе. — Ольга махнула рукой. — Сейчас таких мастеров полно. Главное — функциональность.
Вера кивнула, но резные детали с орнаментом аккуратно сложила в отдельную коробку, не выбрасывая.
Через месяц Андрей приехал с грузовиком стройматериалов. Двое рабочих разгружали доски, складывая их у дома аккуратными штабелями.
— Сто двадцать тысяч! — Андрей вытирал пот с лба. — Но веранда будет как новенькая. Евродоска, антисептик, все по технологии.
Вера пересчитывала чеки, морщась от сумм:
— Денег жалко, конечно. Но иначе все развалится к осени.
Дети носились между досками, превратив стройматериалы в игрушечную крепость. Сосед выглянул из-за забора:
— А Раиса Петровна разрешила перестройку?
— Дача теперь наша, — ответил Андрей, не поднимая головы от досок.
В субботу они взялись за снос. Андрей орудовал ломом, доски трещали и летели в кучу мусора. Вера снимала резные перила, стараясь не повредить узоры.
— Красиво резьба сделана. — Она повертела в руках кусок столбика с вырезанными листьями. — Жалко выкидывать такую работу.
— Старье, только место занимает. — Андрей швырнул обломок крыльца в кучу строительного мусора. — Сделаем новое, современное. Практичное.
Вера подняла еще один кусок резного столбика, покрутила в руках, рассматривая тонкую работу. Каждый завиток был выполнен с любовью. Она осторожно отнесла его к забору, где уже лежали другие фрагменты резьбы.
— Может, пригодится потом, — пробормотала она себе под нос.
Андрей не услышал — он уже ломал следующую доску, напевая что-то веселое. Дети визжали на качели, которую он успел повесить на яблоню. Новая жизнь началась.
Детский смех еще звенел в воздухе, когда хлопнула калитка. Вера обернулась от новых досок, которые они с Андреем перебирали для следующего этапа стройки, и замерла — по дорожке шла Раиса Петровна. Без звонка, без предупреждения, с жесткой походкой человека, который пришел разбираться.
— Что вы наделали?!
Свекровь остановилась у груды строительного мусора, наклонилась и подняла обломок резного перила. В руках у нее дрожал кусок столбика с вырезанными листочками.
— Это же папины руки! Что вы наделали?!
Вера выпрямилась, вытирая руки о джинсы:
— Мы хотели сделать красивее… Веранда совсем покосилась…
— Мой отец три месяца резал эти узоры! — Раиса Петровна прижала обломок к груди, глаза наполнились слезами. — Сорок лет эта веранда стояла! Сорок лет!
Андрей отложил доску, которую держал в руках, побледнел:
— Мам, ты не предупредила…
— А зачем предупреждать? Думала, в родительском доме всегда добро пожаловать. — Она подняла еще один обломок перил, покачала головой. — А тут… Развалины.
Когда они вернулись в город, в их двухкомнатной квартире за кухонным столом Раиса Петровна не притронулась к борщу. Руки лежали на коленях, спина прямая, как у судьи.
— Вы разрушили последнее, что осталось от моего отца. Он умер, когда мне было двадцать шесть.
Вера уставилась в тарелку, не в силах поднять глаза.
— Мы правда не знали…
— А спросить? — Раиса Петровна отодвинула тарелку. — Каждый завиток он вырезал для меня, для своей единственной дочери. Птичка эта — мой знак зодиака. Листочки — мои любимые, кленовые. Сорок лет я каждое лето гладила эти перила, вспоминала папу.
Маша и Артем жались к матери, не понимая, почему бабушка такая сердитая. Андрей молчал, изучая узоры на скатерти.
— Сорок лет я берегла эту память. А вы… — Голос дрожал от сдерживаемых слез. — Раз память вам не дорога, верну дачу себе. Найду способ.
Она встала из-за стола, взяла сумочку.
— Подумайте о том, что наделали.
Вечером Вера рыдала на кухне, рассказывая Ольге по телефону:
— Оказывается, те резные перила вырезал ее отец перед смертью. Специально для нее. А мы выбросили их как хлам, Оль. Как обычный хлам.
— Откуда же мы знали? — Ольга вздыхала в трубку. — Она должна была предупредить заранее.
— Должна… — Вера вытерла нос рукавом. — А теперь что делать? Я уничтожила память о прадедушке детей. О человеке, которого никогда не видела, но который… который любил свою дочку и вырезал для нее птичек.
На пальце горел порез от ножа — неловко резала лук для борща, руки тряслись после разговора с Раисой Петровной.
На следующий день Вера звонила одноклассннице Лене во время обеденного перерыва, спрятавшись в учительской:
— Представляешь, свекровь дачу подарила, а теперь отобрать хочет.
— Серьезно? — Лена рассмеялась. — А основания какие?
— Говорит, мы неблагодарные, веранду сломали памятную.
— Слушай, отменить дарение почти невозможно. Только если ты на нее с ножом кидалась или здоровье специально подорвала, — серьезно ответила Лена. — А так — пустые угрозы.
Вера облегченно выдохнула в трубку:
— Точно?
— Абсолютно. Подарила — значит ваша. Обратно не заберет.
Дома Андрей метался по гостиной, хватался за голову:
— Мама угрожает подать в суд! Говорит, найдет способ отобрать дачу через адвокатов!
Вера пересказала разговор с одноклассницей:
— Лена объяснила — отменить дарение почти невозможно. Только при покушении на жизнь или причинении вреда здоровью. У твоей мамы нет оснований.
— А если она что-то придумает? Подкупит свидетелей? — Он остановился, уставился на жену. — Она же теперь считает, что я выбрал тебя вместо памяти о деде. Я не могу потерять мать из-за этой дачи! Понимаешь? Она у меня одна!
— А я не хочу больше с ней ссориться! — Вера сжала кулаки. — Но мы уже вложили сто двадцать тысяч! Материалы купили, планы строили…
За тонкой стенкой заплакала Маша — родители кричали слишком громко. Вера сжала телефон в руках, Андрей рухнул в кресло.
Утром в школе Вера проверяла тетради, когда зазвонил телефон в учительской. Коллега подошла к аппарату:
— Вере Николаевне. Раиса Петровна.
— Ты уничтожила единственную память об отце, а теперь еще и права качаешь? — Голос свекрови дрожал от слез и ярости.
— Простите, я правда не знала… — Вера сжала трубку, оглянулась на коллег.
— Не знала! А спросить не додумалась? — Раиса Петровна всхлипнула в трубку. — Я знаю, только ты могла до такого додуматься! Сын бы никогда такого не сделал! Тебе вечно все новое подавай!
— Это общее решение было, — попыталась оправдаться Вера. — Мы вместе…
— Сорок лет я каждое лето приезжала, гладила эти перила, разговаривала с папой! А теперь что? Могила осталась, а дом… дом растащили!
Раиса Петровна бросила трубку. Коллеги делали вид, что не слышали разговор, но Вера чувствовала их взгляды. Руки дрожали, когда она положила трубку.
Через неделю после звонка в школу к Вере приехала мама. Села на кухне, налила дочери чай:
— Расскажи толком, что случилось.
Вера всхлипнула, пересказала историю с резными перилами. Мать слушала, покачивая головой:
— Понимаю, ты не виновата. Но для нее эти резные перила — как могила отца.
— Я готова извиниться, но она не хочет слушать.
— А ты попробуй восстановить резьбу. Найди мастера, пусть сделает такую же.
Вера покачала головой:
— Это же не то! Не папины руки. Она сразу поймет.
— Тогда хотя бы попытка будет. Покажешь, что тебе небезразлично.
Вечером вернулся Андрей, мрачнее тучи. Сел за стол, обхватил голову руками:
— Мама сказала: «Сынок, ты же знал, как для меня дорого дедушкино крыльцо». А я ответил, что и не думал об этом.
Вера села рядом:
— Ты правда забыл?
— Она рассказывала в детстве, но это было так давно… — Андрей поднял голову, лицо осунулось. — Теперь она считает, что я предал память деда ради жены. И знаешь что? Может, она права.
Мать Веры погладила зятя по плечу:
— Не корите себя. Кто же знал, что эта резьба так важна?
— Должен был знать. Должен был спросить, — проговорил Андрей в ладони.
Понимание безнадежности ситуации навалилось свинцовой тяжестью. Можно заказать новую резьбу, но нельзя вернуть прикосновения отца, нельзя восстановить то, что связывало дочь с памятью о нем сорок лет.
Через месяц Раиса Петровна позвонила Андрею сама. Голос звучал устало и надломленно:
— Суд не поможет, юрист объяснил. Дача ваша по закону.
Андрей облегченно выдохнул:
— Мам, может, попробуем помириться?
— С дачей смирилась. Но папины перила не вернешь.
— Мы можем восстановить…
— Сынок, — голос стал еще тише, — я каждое утро приезжала на дачу и прикасалась к этим перилам. Вспоминала, как папа строгал их в мастерской, как показывал мне каждый листочек. Это была наша связь. Теперь она оборвана навсегда.
Когда Андрей положил трубку, Вера поняла по его лицу: дачу они сохранили, но потеряли гораздо больше.
В следующие выходные они поехали на дачу. Андрей молчал всю дорогу. Новая веранда стояла ровная, аккуратная, пахла свежим лаком. Но пустая. Дети носились по участку, но даже они чувствовали какую-то неправильность.
— Папа, а почему бабушка больше не приезжает? — спросила Маша, качаясь на той самой качели под яблоней.
— Бабушка… бабушка обиделась, — ответил Андрей, не поворачиваясь к дочери.
Он поливал грядки и старался не смотреть в сторону веранды. Вера накрывала стол к ужину и машинально поставила пять тарелок, потом убрала одну. Дети устали играть и сидели тихо.
— Мам, а можно бабушку позвать? — Артем подошел к матери. — Скучно без нее.
Вера погладила сына по голове, не найдя слов. Участок выглядел ухоженным, дом — обновленным, но радости больше не было. Вместо нее — понимание того, что некоторые поступки нельзя исправить, некоторые слова нельзя забрать, некоторые связи, однажды разорванные, больше не восстанавливаются.
Андрей поставил лейку, вытер руки о рабочие брюки. Взгляд упал на то место, где стояла старая веранда с резными перилами. Место, где его дед когда-то вкладывал душу в каждый завиток, думая о дочери. Теперь там стояло новое крыльцо — красивое, современное и совершенно чужое.
Вечером, собирая вещи, Вера нашла в старой коробке тот самый кусок резного столбика, который сохранила в первый день. Листочки и птичка, вырезанные с любовью. Она долго держала его в руках, а потом тихо положила обратно. Выбросить не могла, но и показывать Раисе Петровне тоже. Этот обломок теперь стал символом того, что нельзя склеить.
Дача теперь была их. Совершенно, бесповоротно, безраздельно их. И в этом не было ни капли радости.
