— …квартиру, расположенную по адресу город Москва, улица Садовая, дом семь, корпус два, квартира сто двенадцать, со всем находящимся в ней имуществом, я, Орлова Антонина Петровна, завещаю гражданке Сидоровой Вере Игнатьевне, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения.
Нотариус, пожилой мужчина в очках с тонкой металлической оправой, поднял глаза от бумаги и обвел взглядом присутствующих. Тишина в его строгом кабинете с дубовыми панелями на стенах стала такой плотной, что, казалось, ее можно потрогать.
Первой опомнилась Светлана Аркадьевна, мать Кирилла. Ее идеально очерченные тонкие брови взлетели вверх.
— Позвольте, — ее голос, обычно бархатный и обволакивающий, стал жестким, как накрахмаленный воротничок. — Вы, должно быть, ошиблись. Какая еще Сидорова? Антонина Петровна была матерью моего покойного мужа и бабушкой моего сына, Кирилла. Кирилл — ее единственный наследник.
Кирилл, сидевший рядом со своей женой Алиной, молчал. Его лицо, обычно самоуверенное и слегка снисходительное, выражало полное недоумение. Он смотрел на нотариуса, потом на мать, потом снова на нотариуса, словно не мог сложить два и два.
Алина осторожно коснулась его руки. Рука была ледяной.
— Возможно, это какая-то дальняя родственница, о которой мы не знали? — тихо предположила она, обращаясь скорее к мужу, чем к остальным.
Светлана Аркадьевна фыркнула, метнув в невестку испепеляющий взгляд.
— Алина, не говори ерунды. У Орловых не было никаких Сидоровых. Я знаю всю нашу родню до седьмого колена. Это какая-то аферистка. Мошенница, которая втерлась в доверие к пожилому человеку!
Нотариус прокашлялся.
— Завещание составлено в полном соответствии с законом. Антонина Петровна находилась в здравом уме и твердой памяти, что подтверждено соответствующей справкой. Документ заверен два месяца назад. Ее воля выражена ясно и недвусмысленно.
— Недвусмысленно? — взорвался Кирилл. Он вскочил на ноги, и стул за ним с грохотом отъехал назад. — Она лишила родного внука квартиры! Своей квартиры, в которой я вырос! И отдала ее… кому? Кто эта женщина?
— К сожалению, этой информацией я не располагаю, — сухо ответил нотариус, давая понять, что аудиенция окончена. — Моя задача — огласить волю усопшей. Все дальнейшие действия — в правовом поле.
Из конторы они вышли в полном молчании. Сентябрьский день был на удивление теплым, но внутри у всех бушевала ледяная буря. Светлана Аркадьевна шла впереди, чеканя шаг своими дорогими туфлями по тротуарной плитке. Ее спина была прямой, как стальной стержень.
— Надо ехать к нам, — наконец произнесла она, не оборачиваясь. — Нужно это обсудить. Без эмоций.
«Без эмоций» было коронной фразой Светланы Аркадьевны. Она означала, что сейчас именно ее эмоции будут единственно верными и допустимыми.
В просторной гостиной свекрови, обставленной с безупречным, но холодным вкусом, напряжение достигло предела.
— Я найму лучших адвокатов! — заявила Светлана Аркадьевна, наливая себе в бокал воды. Руки ее слегка дрожали. — Мы оспорим это унизительное завещание. Докажем, что она была невменяема! Что эта… Сидорова ее опоила, одурманила!
— Мама, нотариус сказал, что есть справка, — подавленно проговорил Кирилл, рухнув в кресло. — Бабушка до последнего дня была абсолютно адекватна. Ты же сама знаешь. Она кроссворды в уме решала.
— Значит, ее запугали! Шантажировали! — не унималась свекровь. — Кирилл, ты не понимаешь! Речь не только о квартире. Речь о чести семьи! Родная бабушка выставляет тебя на посмешище, оставляя наследство какой-то проходимке. Что скажут люди?
Алина молча наблюдала за этой сценой. Ее всегда поражала способность свекрови сводить любую проблему к вопросу «что скажут люди». Не горечь от поступка близкого человека, не попытка понять мотивы, а страх перед общественным мнением.
— Мне кажется, — осторожно начала Алина, — прежде чем нанимать адвокатов, нужно хотя бы узнать, кто эта женщина. Вера Игнатьевна Сидорова. Может быть, все не так, как кажется.
Светлана Аркадьевна посмотрела на нее так, будто Алина предложила станцевать на столе.
— А как это может быть, интересно? Антонина Петровна совершила предательство. Предала память своего сына, моего мужа, и унизила своего внука. Что тут еще понимать? Нужно найти эту особу и посмотреть ей в ее бесстыжие глаза.
Найти Веру Игнатьевну оказалось на удивление просто. Адрес был в завещании, но они решили действовать через знакомого в паспортном столе. Через два дня у них на руках была вся информация. Обычная пенсионерка, шестьдесят лет. Живет в панельной девятиэтажке на окраине города. Ничего примечательного.
— Я поеду одна, — вдруг заявила Светлана Аркадьевна.
— Мама, нет! — испугался Кирилл. — Мы поедем все вместе.
— Кирилл, я лучше знаю, как говорить с такими людьми. Вы с Алиной своей мягкотелостью все испортите. Я выведу ее на чистую воду.
Поездка состоялась в ближайшую субботу. Старый дворик с облупившимися качелями и рядами припаркованных машин резко контрастировал с ухоженным центром, где жила Светлана Аркадьевна. Они поднялись на седьмой этаж. Запах в подъезде был тяжелым — смесь чего-то кислого, пыли и табака.
Дверь им открыла женщина, совсем не похожая на ту аферистку, которую рисовало их воображение. Высокая, сухопарая, с коротко стриженными седыми волосами. У нее были на удивление ясные и спокойные голубые глаза. Одета она была в простой домашний халат и стоптанные тапочки.
— Сидорова Вера Игнатьевна? — тоном прокурора начала Светлана Аркадьевна.
— Я, — просто ответила женщина, разглядывая незваных гостей без страха и удивления.
— Мы семья Орловых. Я — Светлана, это мой сын Кирилл, внук покойной Антонины Петровны. А это его жена Алина.
Женщина кивнула.
— Проходите, раз пришли.
Квартира была крошечной, но очень чистой. Старая, но аккуратная мебель, на окне горшки с геранью, на стене — выцветший ковер.
— Мы бы хотели понять, на каком основании вы претендуете на имущество нашей семьи? — не стала ходить вокруг да около Светлана Аркадьевна.
Вера Игнатьевна спокойно посмотрела на нее.
— Я ни на что не претендую. Я исполняю волю Антонины Петровны.
— Ее волю? — в голосе Кирилла зазвенела сталь. — А вы не думаете, что ее воля была, мягко говоря, странной? Она знала вас много лет? Вы были ее подругой?
Женщина покачала головой.
— Мы познакомились чуть больше года назад.
— Год! — ахнула Светлана Аркадьевна. — Всего год! И за этот год вы умудрились так запудрить ей мозги, что она забыла про родного внука? Сколько вы с нее денег вытянули, пока она была жива?
Лицо Веры Игнатьевны не дрогнуло.
— Я не взяла у нее ни копейки. Наоборот, иногда приносила продукты. Ей одиноко было.
— Ах, благодетельница нашлась! — сарказм в голосе свекрови мог бы резать стекло. — Прикармливала одинокую старушку с прицелом на трехкомнатную квартиру в центре Москвы? Отличный план.
Алина не выдержала. Ей стало неловко за свою семью.
— Простите, — вмешалась она. — Вера Игнатьевна, мы не хотим вас оскорбить. Мы просто в шоке. Поймите нас. Бабушка никогда о вас не упоминала. Для нас это как гром среди ясного неба. Может быть, она вам что-то объяснила? Рассказала, почему приняла такое решение?
Вера Игнатьевна впервые посмотрела на Алину с толикой тепла.
— Она сказала, что так будет правильно. Что она исправляет ошибку молодости. Больше ничего.
После этого разговора ничего не прояснилось. Светлана Аркадьевна была в ярости, убежденная, что Вера — хитрая и расчетливая мошенница. Кирилл был раздавлен и растерян. И только Алина чувствовала, что все гораздо сложнее. Фраза «исправляет ошибку молодости» не выходила у нее из головы. Какую ошибку?
Через неделю они получили доступ к квартире бабушки. Нужно было забрать личные вещи и фотографии перед тем, как ее опечатают до вступления Веры в права наследства.
Квартира встретила их тишиной и запахом корвалола. Все было на своих местах: накрахмаленные салфетки на полированном комоде, ряд фарфоровых слоников, стопка журналов на столике. Кирилл ходил по комнатам мрачной тенью, прикасаясь к вещам, словно прощаясь. Светлана Аркадьевна с брезгливым видом упаковывала в коробку старинные столовые приборы.
Алина принялась разбирать бумаги в старом секретере. Счета, открытки, какие-то вырезки. И вдруг, в самом дальнем ящике, под стопкой пожелтевших газет, она наткнулась на толстую тетрадь в коленкоровой обложке. Дневник.
Она открыла первую страницу. Аккуратный, бисерный почерк Антонины Петровны. Запись была датирована тысяча девятьсот шестьдесят четвертым годом. Алина почувствовала, что держит в руках ключ к разгадке. Она спрятала дневник в свою сумку, ничего не сказав ни мужу, ни свекрови.
Вечером, когда Кирилл уснул, измученный переживаниями, Алина села на кухне и начала читать.
Первые страницы были наполнены девичьими мечтами и рассказами об учебе в институте. А потом появилась запись о нем. О молодом военном, которого она встретила на танцах. Страстный, головокружительный роман. Алина читала, и перед ее глазами вставал образ молодой, влюбленной Тони, совсем не похожей на ту строгую, сдержанную бабушку, которую она знала.
А потом — несколько пустых страниц. И короткая, выведенная дрожащей рукой запись: «Он женат. У него семья в другом городе. А я… я жду ребенка».
У Алины перехватило дыхание. Она листала дальше. Страницы были пропитаны отчаянием, страхом и стыдом. Шестидесятые годы, незамужняя девушка с ребенком — это было клеймо. Она писала о том, как скрывала беременность, как уехала к дальней родственнице в деревню, как родила… девочку. И как, поддавшись на уговоры родни и испугавшись за свое будущее, оставила ее в доме малютки. «Я вернусь за тобой, моя Галочка. Обязательно вернусь», — писала она.
Но она не вернулась. Вернулась в Москву, через несколько лет познакомилась с дедом Кирилла, вышла замуж. Родила сына, отца Кирилла. Построила правильную, образцовую семью. Но та, первая дочь, осталась незаживающей раной. В дневнике были лишь обрывочные упоминания о ней, полные боли. Алина поняла, что Антонина Петровна всю жизнь несла этот крест.
Последняя запись была сделана всего год назад.
«Я нашла ее. Мою Галю. Вернее, то, что от нее осталось. Она умерла пять лет назад. Болела. Но у нее есть дочь. Моя внучка. Вера. Я видела ее. Она так похожа на меня в молодости. Господи, прости меня за все».
Алина закрыла дневник. Руки ее дрожали. Все встало на свои места. Галя — это, очевидно, мать Веры. А Вера — родная внучка Антонины Петровны. Старшая внучка. Сестра ее мужа по матери. Двоюродная.
На следующий день она рассказала все Кириллу. Она ожидала любой реакции: шока, гнева, отрицания. Но то, что она увидела, ее поразило. Кирилл выслушал ее молча, его лицо стало каменным.
— Где этот дневник? — глухо спросил он.
Алина протянула ему тетрадь. Он взял ее, пролистал несколько страниц, и его губы скривились в злой усмешке.
— Значит, у бабушки был роман на стороне? И она родила незаконнорожденного ребенка? Прекрасно. Просто великолепно.
— Кирилл, ты не понимаешь! — воскликнула Алина. — Это же все объясняет! Вера — ее внучка. Твоя сестра, можно сказать. Бабушка не отдала квартиру чужому человеку. Она отдала ее своей крови. Она пыталась искупить вину.
— Какую вину? — его голос стал злым. — Вину за то, что опозорила семью? И теперь мы должны расхлебывать это? Признавать какую-то самозванку своей родственницей? Алина, ты в своем уме? Это пятно на репутации всей нашей семьи!
— Репутации? — Алина не верила своим ушам. — Ты сейчас говоришь как твоя мать! При чем здесь репутация? Твоя бабушка всю жизнь страдала! А Вера… она ведь ни в чем не виновата.
— Мне все равно! — отрезал Кирилл. — Я не хочу иметь с этим ничего общего. Этот дневник… его нужно сжечь. И забыть все это, как страшный сон. Мы будем судиться.
Вечером состоялся тяжелый разговор со Светланой Аркадьевной. Выслушав новость, она не удивилась. Она торжествовала.
— Я так и знала! — победоносно заявила она. — Я чувствовала, что здесь что-то грязное. Ну что ж, это даже лучше. Это доказывает, что Антонина Петровна была аморальным человеком. Адвокатам это только на руку. Мы представим Веру как плод греха, как наследницу позорной тайны. Уверенa, суд будет на нашей стороне.
Алина смотрела на мужа и свекровь и чувствовала, как между ними и ею разверзается пропасть. Они не видели трагедию женщины. Они не видели одинокую Веру, которая, возможно, всю жизнь прожила сиротой. Они видели только угрозу своей репутации, своему благополучию и своим деньгам.
— Вы не будете этого делать, — тихо, но твердо сказала Алина.
— Это еще почему? — надменно изогнула бровь свекровь.
— Потому что это подло.
Кирилл вскочил.
— Подло? Подло — это то, что сделала моя бабушка! Она всю жизнь нам лгала, а теперь ее грехи должны отразиться на мне! Я должен лишиться квартиры из-за ее ошибки молодости?
— Это не просто квартира, Кирилл! Это был ее способ попросить прощения! У своей дочери, у своей внучки, у самой себя! Неужели ты не можешь этого понять?
— Я не хочу этого понимать! — закричал он. — Я хочу, чтобы все было как раньше! Чтобы не было никаких Вер, никаких дневников и никаких позорных тайн!
В тот вечер Алина собрала свои вещи и уехала к подруге. Она не могла оставаться в одном доме с человеком, который так легко был готов растоптать память своей бабушки и отнять последнее у ни в чем не повинной женщины ради собственного комфорта. Она думала, что Кирилл одумается, позвонит, попросит прощения.
Но он не позвонил. Вместо него через пару дней позвонила Светлана Аркадьевна.
— Алина, я надеюсь, ты успокоилась и готова вернуться, — произнесла она своим обычным начальственным тоном. — Кирилл очень переживает. Прекрати эти детские выходки. Мы — семья, и должны держаться вместе. Адвокаты уже готовят иск. И еще, тот дневник… он нам понадобится в суде.
— Его не будет в суде, — ответила Алина. — Я отдала его Вере Игнатьевне. Я считаю, он по праву принадлежит ей.
На том конце провода на несколько секунд повисла оглушительная тишина.
— Что ты… сделала? — прошипела свекровь.
Суд они проиграли. Без дневника у них не было никаких доказательств, кроме голословных обвинений в мошенничестве, которые рассыпались в прах. Вера Игнатьевна вступила в права наследства.
С Кириллом Алина больше не виделась. Их развели через несколько месяцев. Он так и не смог простить ей «предательства». Он остался с матерью, в их стерильном мире правильных поступков и безупречной репутации, упиваясь своей обидой на весь свет.
Однажды, спустя почти год, Алина случайно встретила Веру Игнатьевну у метро. Та была в простом, но элегантном пальто, на шее — красивый платок. Она узнала Алину и сама подошла к ней.
— Здравствуйте, Алина.
— Здравствуйте, Вера Игнатьевна.
Они постояли в неловком молчании.
— Я хотела вас поблагодарить, — наконец сказала Вера. — За дневник. Я… я узнала о своей матери то, чего никогда не знала. И о бабушке. Это было… важно.
— Я рада, — искренне ответила Алина.
— Я переехала в ту квартиру, — продолжила Вера. — Там все как в музее. Я почти ничего не трогаю. Иногда мне кажется, что она просто вышла в магазин и сейчас вернется. Спасибо вам.
Она кивнула и пошла в сторону своего дома — дома, который по праву принадлежал ей. А Алина смотрела ей вслед и думала о том, как одна старая тайна, вырвавшись на свободу, разрушила одну семью до основания, но в то же время восстановила справедливость, которую так долго ждала душа одной женщины. И эта холодная, горькая справедливость была единственным, что осталось после этой истории.
