— Игорь ничего не должен знать. Ни единого слова. Ты меня поняла, Алина?
Голос свекрови, Тамары Павловны, был сухим и колким, как прошлогодняя хвоя. Он совершенно не вязался с ее обликом — статная, ухоженная женщина с высокой прической, где седина лишь добавляла благородства, и строгим, дорогим платьем цвета мокрого асфальта. Она стояла у окна в гостиной, спиной к Алине, и смотрела на унылый ноябрьский двор. Ее фигура была идеально прямой, словно аршин проглотила.
Алина сглотнула. Они только что вернулись с кладбища. Сорок дней по Анатолию Борисовичу, отцу Игоря. Муж, измученный горем и организационными хлопотами, прилег в их с Алиной спальне, а свекровь подозвала ее для этого разговора. Разговора, которого Алина инстинктивно боялась.
— Тамара Павловна, я не совсем понимаю, о чем вы, — осторожно произнесла она, кутаясь в шаль. В огромной квартире свекрови всегда было прохладно, будто отопление работало вполсилы.
Свекровь медленно обернулась. Ее глаза, светло-серые, почти прозрачные, впились в лицо невестки. В них не было ни скорби, ни усталости. Только сталь и ледяное спокойствие.
— Ты умная девочка, Алина. Не притворяйся. Речь о наследстве. Точнее, о том, что не является наследством.
Алина молчала, чувствуя, как холодок пробегает по спине. За пять лет брака с Игорем она так и не научилась понимать эту женщину. Тамара Павловна никогда не лезла в их семью с советами, не пыталась хозяйничать в их квартире и не критиковала Алину за то, как она ведет быт. Ее контроль был иного рода — тихий, всеобъемлющий, ощущаемый на расстоянии. Она словно держала всю семью под стеклянным колпаком, оберегая от чего-то, известного лишь ей одной.
— Всеми бумагами покойного мужа буду заниматься я, — отчеканила Тамара Павловна. — Его счета, вклады, документы. Игорь сейчас не в том состоянии, чтобы вникать в детали. Да ему и не нужно. Ты должна мне помочь.
— Помочь? Чем?
— Проследить, чтобы он не задавал лишних вопросов. Чтобы не пытался лезть в дела отца. Скажи, что я все взяла на себя, чтобы избавить его от лишних хлопот. Он тебя послушает. Тебя он любит.
Последняя фраза прозвучала без всякой теплоты, как констатация факта. Алина почувствовала укол раздражения.
— Но ведь Игорь — прямой наследник. Он имеет право знать.
— Есть права, а есть обязанности, — отрезала Тамара Павловна. Она подошла к массивной дубовой тумбе, выдвинула ящик и достала связку ключей. — Это ключи от кабинета Анатолия. Я хочу, чтобы ты помогла мне разобрать его архив. Сегодня. Пока Игорь спит.
Это было уже слишком. Разбирать личные вещи покойного за спиной у его сына?
— Я не думаю, что это правильно, — твердо сказала Алина.
— Правильно то, что сохранит покой в нашей семье, — в голосе свекрови прорезался металл. — Анатолий был… сложным человеком. В его прошлом есть то, что не должно бросить тень на Игоря. Я сорок лет оберегала своего сына. И буду оберегать дальше. Ты со мной или против меня?
Вопрос был поставлен ребром. Алина посмотрела на закрытую дверь спальни. Игорь действительно был раздавлен. Смерть отца подкосила его. Может, свекровь и впрямь права? Может, она пытается защитить его от какой-то старой, грязной истории? Любопытство боролось с порядочностью. И, к стыду Алины, любопытство начало побеждать. Что за тайны мог скрывать Анатолий Борисович, тихий, интеллигентный профессор, всю жизнь проработавший в институте?
— Хорошо, — выдохнула она. — Что мы ищем?
На лице Тамары Павловны не дрогнул ни один мускул.
— Мы ничего не ищем, — поправила она. — Мы наводим порядок.
Кабинет Анатолия Борисовича был святилищем. Сюда редко кто заходил. Пахло старыми книгами, пылью и чем-то неуловимо-мужским, запахом его одеколона. Все было на своих местах: идеальный порядок на столе, книги в строгих рядах, на стене — несколько черно-белых фотографий в рамках. Молодой Анатолий в экспедиции, он же с маленьким Игорем на плечах…
Тамара Павловна действовала быстро и методично, как хирург. Она указала Алине на книжные шкафы.
— Просматривай каждую книгу. Между страниц могут быть закладки, письма, записки. Все, что не относится к научной деятельности, — на стол.
Сама она принялась за письменный стол. Выдвигала ящики, перебирала папки. Движения были точными, выверенными. Никакой суеты. Алина начала с верхних полок. Книга за книгой. Научные труды, монографии, классическая литература. Все чисто. Час проходил за часом. Тишину нарушал лишь шелест страниц и сухое пощелкивание замков на ящиках стола.
Игорь не просыпался. Алина чувствовала себя заговорщицей, предательницей. Зачем она согласилась? Но отступать было поздно.
Она взяла с полки увесистый том «Истории Древнего Рима». Книга была тяжелой, и когда Алина потянула ее на себя, сзади, из глубины полки, на пол с глухим стуком упал небольшой предмет. Это была старая, потертая сберкнижка советского образца. Алина подняла ее. Книжка была открыта на имя некой Светланы Евгеньевны Ковалевой. Имя ей ничего не говорило.
Она пролистала страницы. Начиная с середины восьмидесятых, раз в месяц, на счет поступала одна и та же сумма. Не огромная, но вполне приличная по тем временам. И так — год за годом, десятилетие за десятилетием. Последняя запись была сделана два месяца назад.
— Тамара Павловна, — тихо позвала Алина. — Посмотрите.
Свекровь подошла, взяла книжку из ее рук. На секунду ее невозмутимое лицо исказила гримаса, похожая на боль. Но она тут же взяла себя в руки.
— Откуда ты это достала?
— Она была за книгами. Кто это, Светлана Ковалева?
Тамара Павловна молча взяла сберкнижку, подошла к столу, положила ее в свою сумочку и защелкнула замок.
— Это ошибка. Старый документ, не имеющий значения. Забудь о нем.
— Но там регулярные переводы! В течение почти сорока лет! Ваш муж кому-то посылал деньги!
— Алина, — свекровь повысила голос, что случалось с ней крайне редко. — Я просила тебя помочь навести порядок, а не делать выводы. Продолжай разбирать книги. И больше ни слова об этом.
Но Алина уже не могла остановиться. Образ загадочной Светланы Ковалевой, которой ее свекор тайно помогал всю жизнь, не выходил из головы. Кто она? Родственница? Старая любовь? Почему это такая страшная тайна, что о ней не должен знать даже родной сын?
Работа продолжалась в гнетущем молчании. Алина механически перелистывала страницы, но мысли ее были далеко. Она понимала, что наткнулась на самую главную тайну этой семьи. И теперь она была ее соучастницей.
Под утро, когда они почти закончили, Тамара Павловна собрала небольшую стопку писем и несколько старых фотографий, которые нашла в дальнем ящике стола.
— Это я сожгу, — коротко бросила она. — Остальное можно оставить. Спасибо за помощь. Теперь иди к мужу. Если проснется, скажи, что мы пили чай на кухне и вспоминали Анатолия.
Она говорила так, словно отдавала приказ. Алина молча кивнула и вышла из кабинета. В спальне ровно дышал Игорь. Она легла рядом, но сон не шел. Ледяное спокойствие свекрови пугало ее больше, чем любая истерика. Эта женщина была способна на все, чтобы сохранить свою картину мира нетронутой. И Алина только что помогла ей замуровать еще один камень в стену, окружавшую ее сына.
Следующие несколько недель прошли в тумане. Игорь потихоньку приходил в себя, возвращался к работе. Тамара Павловна звонила редко, говорила сухо, в основном о бытовых вещах. О ночном разборе кабинета не упоминала ни разу, словно его и не было. Но Алина не могла забыть. Имя «Светлана Ковалева» и номер счета из сберкнижки она запомнила.
Ею овладело навязчивое желание докопаться до истины. Это было уже не просто любопытство. Она чувствовала, что эта тайна отравляет их семью изнутри. Игорь, ничего не подозревая, жил во лжи, выстроенной его матерью. Алина, зная часть правды, становилась соучастницей этого обмана.
Она начала с малого. Вбив имя в поисковик, она не нашла ничего конкретного. Ковалевых Светлан Евгеньевн в стране были тысячи. Нужен был другой подход. У нее был номер счета. Будучи фармацевтом в крупной аптечной сети, она имела знакомых в разных сферах. Одна из ее подруг работала в банке.
Звонок был неловким. Пришлось солгать, придумать историю про потерянную дальнюю родственницу. Подруга, к счастью, не стала вдаваться в подробности. Через день она перезвонила.
— Алин, странное дело. Счет закрыт месяц назад. Сразу после последней операции. Владелица счета, Ковалева Светлана Евгеньевна, шестьдесят два года. Прописана в старом доме на окраине города. Адрес скину сообщением. Но там еще кое-что. У счета было второе уполномоченное лицо. Некая Валентина Борисовна Громова.
— Громова? — Алина нахмурилась. Фамилия была незнакомой. — А кто она?
— Не знаю. Просто указана как доверенное лицо. Все, больше ничего сказать не могу, сама понимаешь.
Алина поблагодарила подругу. Итак, у нее был адрес. И новое имя. Валентина Борисовна Громова. Отчество — Борисовна. Как и у ее покойного свекра, Анатолия Борисовича. Сестра? Почему Игорь никогда о ней не упоминал?
В субботу, сказав мужу, что едет на встречу с подругами, Алина отправилась по полученному адресу. Это был старый, обшарпанный район на другом конце города. Пятиэтажка из серого кирпича, вросшая в землю. Нужная квартира оказалась на первом этаже. Дверь была обита выцветшим дерматином. Алина несколько секунд собиралась с духом, прежде чем нажать на кнопку звонка.
Дверь открыла немолодая женщина. Выглядела она старше своих шестидесяти двух. Усталое, отекшее лицо, тусклые светлые волосы, собранные в небрежный узел, старый застиранный халат. Она смерила Алину подозрительным взглядом.
— Вам кого?
— Здравствуйте. Мне нужна Светлана Евгеньевна Ковалева.
Женщина поджала губы.
— А вы кто такая будете?
— Я… — Алина замялась. Говорить правду было опасно. — Я из социальной службы. Мы проверяем списки пенсионеров.
Лицо женщины стало еще более угрюмым.
— Нету тут больше никакой Ковалевой. Уехала она.
— Уехала? Куда?
— А вам какое дело? Сказала же, уехала. Насовсем. И нечего тут вынюхивать.
Она уже собиралась закрыть дверь, но Алина успела вставить ногу в проем.
— Подождите! Пожалуйста. Это очень важно. Я не из соцслужбы. Меня зовут Алина. Я жена Игоря, сына Анатолия Борисовича.
При имени свекра женщина вздрогнула. Ее глаза расширились, в них мелькнул страх, смешанный с чем-то еще. Она долго, изучающе смотрела на Алину.
— Жена Игоря? — переспросила она шепотом. — Тамарина невестка? Как ты меня нашла?
— Это вы… Светлана Евгеньевна?
Женщина горько усмехнулась.
— Я — Валентина. Громова. Сестра я его родная, Толика. А Света… Света — дочь его. Была.
У Алины перехватило дыхание. Дочь? У Анатолия Борисовича была дочь?
— Можно мне войти? — тихо попросила она.
Валентина колебалась, но потом махнула рукой и впустила ее в квартиру. Внутри было бедно, но чисто. Старая мебель, выцветшие обои. Пахло лекарствами и тоской.
Они сели на кухне. Валентина поставила на стол две треснутые чашки.
— Чаю хочешь? Сахар есть, — она говорила так, будто делала огромное одолжение.
— Валентина Борисовна… Расскажите мне. Пожалуйста.
Женщина долго молчала, глядя в окно на голые ветки дерева.
— А что рассказывать? Историю сорокалетней давности? Толик мой до Тамары этой вашей с другой женщиной жил. С матерью Светы, Женей. Любил ее без памяти. Уже и свадьбу планировали. А потом появилась она, Тамара. Дочка большого начальника из министерства. Увидела моего Толика на какой-то конференции и вцепилась мертвой хваткой. Красивая, властная, с квартирой в центре Москвы и связями. А что у нас было? Коммуналка да Толикова зарплата младшего научного сотрудника.
Она вздохнула.
— Тамара быстро его обработала. Надавила, где надо, пообещала золотые горы, карьеру. А Женя тогда уже беременная была, на третьем месяце. Толик метался, страдал. Но выбрал… карьеру. И Тамару. Женю бросил. Она родила Светку одна. Он пришел в роддом один раз, посмотрел на дочь и ушел. Тамара поставила условие: ни его, ни его денег в той семье быть не должно. Он поклялся. А потом прибежал ко мне, рыдал, просил помочь.
Валентина отхлебнула чай из чашки.
— Вот я и стала посредником. Всю жизнь. Он давал мне деньги, а я передавала их Жене, а потом и Свете. Он ни разу с дочерью не виделся. Боялся Тамару до дрожи в коленках. Она бы его со свету сжила. Она знала, конечно. Про все знала. Но делала вид, что верит в его клятву, пока он соблюдал конспирацию. Вот такая у вас семья, деточка. Построенная на лжи и страхе.
У Алины гудело в голове. Картина складывалась в единое, уродливое целое. Тихий интеллигентный свекор, оказывается, был трусом, сломавшим жизнь любимой женщине. А властная свекровь — не просто хранительница очага, а тюремщица, сорок лет державшая мужа на коротком поводке страха и шантажа.
— А где Светлана Евгеньевна сейчас? Почему вы сказали, что она уехала?
Лицо Валентины снова стало жестким.
— Потому что ее больше нет. Умерла она. Месяц назад. Сразу после Толика. Онкология. Последние годы сильно болела. Все деньги на лекарства уходили. Как только Толик умер, переводы прекратились. Тамара ваша постаралась, счет заблокировала. Света и недели не протянула. У нее дочка осталась, Катя. Внучка Толикова. Ей пятнадцать лет. Круглая сирота теперь. Я ее к себе забрала. Вот так. Довольна? Узнала правду?
Алина сидела, раздавленная этой правдой. Это было хуже, чем она могла себе представить. Речь шла не просто о старой интрижке. Речь шла о брошенном ребенке, о сломанных судьбах, о девочке-подростке, оставшейся сиротой. И ее муж, Игорь, ничего об этом не знал. Он жил в стерильном мире, который создала для него мать, даже не подозревая, что у него была сестра. Сестра, которая умерла в нищете, потому что его мать перекрыла ей последний источник существования.
— Что вы собираетесь делать? — еле слышно спросила Алина.
— А что я могу? — Валентина развела руками. — Катьку надо на ноги ставить. Я на пенсии, здоровье не ахти. Будем как-то выживать. От вас мне ничего не надо. И не лезь больше в это. Иди к своему Игорю, к своей Тамаре, живи в их чистеньком мире. А нашу дверь забудь.
Алина вернулась домой поздно вечером. Игорь встретил ее встревоженным.
— Алин, ты где была? Я звонил, ты не отвечала. С подругами что-то случилось?
Она посмотрела на его открытое, честное лицо и почувствовала острую боль. Он не заслужил этой лжи.
— Игорь, нам нужно поговорить, — сказала она, и по ее тону он понял, что случилось нечто серьезное.
Она рассказала ему все. Без утайки. Про ночной визит в кабинет, про сберкнижку, про поездку к Валентине, про сестру Светлану и племянницу Катю. Игорь слушал молча, его лицо каменело с каждой минутой. Когда Алина закончила, он долго сидел, глядя в одну точку.
— Сестра… — прошептал он. — У меня была сестра. И она умерла. А отец… он знал. Он всю жизнь…
Он не договорил. Встал и начал ходить по комнате. Это был не тот спокойный, немного флегматичный Игорь, которого она знала. Это был другой человек, с темными, полными боли глазами.
— А мать… Мать знала. И скрыла. Она дала ей умереть.
— Игорь, я не знаю, знала ли она, что Светлана так тяжело больна…
— Знала! — выкрикнул он. — Она все знала! Она всегда все знает! Она контролировала каждый его шаг! Она не просто скрыла. Она убила ее. Перекрыла деньги, зная, что они идут на лекарства.
Алина никогда не видела его таким. Ярость и боль искажали его черты.
— Что ты собираешься делать? — спросила она, боясь ответа.
— Я поеду к ней, — глухо сказал он. — Прямо сейчас.
Поездка к Тамаре Павловне была похожа на ночной кошмар. Молчаливая дорога, напряжение, висевшее в воздухе так плотно, что его можно было резать ножом. Алина поехала с ним, она не могла оставить его одного.
Свекровь открыла дверь сама. Она была в домашнем шелковом халате, но держалась так же прямо и строго. Увидев лицо сына, она все поняла.
— Проходи, Игорь, — сказала она спокойно, словно ждала этого визита. — Алина, можешь подождать в машине. Это наш семейный разговор.
— Нет, — отрезал Игорь. — Алина останется. Она теперь тоже моя семья. В отличие от некоторых.
Они прошли в ту же гостиную, где месяц назад состоялся их с Алиной тайный разговор. Тамара Павловна села в свое кресло, сложив руки на коленях.
— Я слушаю тебя, сын.
— Ты знала, что у отца есть дочь? — без предисловий начал Игорь.
— Знала.
— Ты знала, что он всю жизнь помогал ей деньгами?
— Догадывалась.
— И ты перекрыла эти деньги, как только он умер?
— Я закрыла все неофициальные счета твоего отца. Это было необходимо для вступления в наследство.
Она отвечала ровно, без эмоций, глядя сыну прямо в глаза.
— Ее звали Светлана, — голос Игоря дрожал от сдерживаемой ярости. — Она была больна. Она умерла через месяц после отца. У нее осталась дочь. Моя племянница. Ты хоть понимаешь, что ты сделала?
— Я делала то, что должна была, — в голосе Тамары Павловны появилась сталь. — Я защищала тебя. Всю свою жизнь я положила на то, чтобы у тебя была нормальная семья, чистое имя, чтобы прошлое твоего отца не коснулось тебя. Этот человек был слаб. Он чуть не разрушил все из-за мимолетной интрижки. Я сорок лет держала этот дом, эту семью. Я не позволила бы какой-то побочной ветви все это разрушить.
— Побочной ветви? — Игорь рассмеялся страшным, безрадостным смехом. — Это была моя сестра! Живой человек! А ты говоришь о ней, как о сорняке в саду! Ты не защищала меня, ты защищала свою иллюзию идеальной семьи! Свою ложь!
— Это не ложь! Это мой мир, который я построила для тебя! А ты привел в дом эту… — она бросила презрительный взгляд на Алину, — …эту девицу, которая сует нос не в свои дела и рушит то, что создавалось десятилетиями!
— Не смей ее трогать! — закричал Игорь. — Она единственный честный человек в этой проклятой истории! Она открыла мне глаза! Я всю жизнь жил в коконе, который ты для меня соткала! Я восхищался отцом, а он оказался трусом! Я думал, что у меня любящая, заботливая мать, а ты… ты просто монстр в дорогом платье!
Тамара Павловна побледнела, но не опустила глаз.
— Скажи спасибо этому «монстру» за все, что у тебя есть. За твое образование, за твою карьеру, за эту квартиру, в которой ты живешь. Все это — я.
— Мне ничего от тебя не нужно, — выплюнул Игорь. — Ничего, что куплено такой ценой.
Он развернулся и пошел к выходу. Алина поспешила за ним. У самой двери он остановился и, не оборачиваясь, сказал:
— У меня есть племянница. Катя. И я о ней позабочусь. Я сделаю то, чего не смог сделать мой отец. И я не хочу, чтобы ты когда-либо приближалась к ней. Или ко мне. Или к моей жене. С этого дня у тебя больше нет сына.
Хлопнула входная дверь. Они остались в тишине подъезда. Игорь прислонился к стене, закрыв лицо руками. Его плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Алина подошла и просто обняла его, чувствуя, как вся его боль и ярость передаются ей. Мир, который он знал, рухнул в один вечер.
На следующий день Игорь, взяв на работе отгул, поехал к Валентине. Один. Алина не навязывалась, понимая, что этот шаг он должен сделать сам. Он вернулся поздно вечером, осунувшийся, но с каким-то новым, жестким выражением в глазах.
— Я видел их, — сказал он тихо. — Тетя Валя… Она очень похожа на отца. И Катя… Ей пятнадцать. Она смотрит на мир волчонком. Я предложил им помощь. Они отказались. Гордые.
— Что ты будешь делать?
— Я все равно им помогу, — твердо сказал он. — Я открою счет на имя Кати. Буду перечислять деньги на ее учебу, на жизнь. Это мой долг. Перед сестрой, которую я никогда не знал. Перед отцом, который оказался слишком слаб.
Он помолчал, потом посмотрел на Алину.
— Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы так и жил в этом сладком сиропе лжи. Было бы проще. Но я не хочу так.
Их жизнь изменилась. Между ними больше не было недомолвок, но появилась общая тень, общая боль. Игорь стал другим — более замкнутым, серьезным. Он больше не звонил матери. Совсем. Когда она пыталась звонить ему, он не брал трубку. Наследством отца он заниматься отказался, оформив на Алину доверенность, чтобы она довела все до конца с юристами, минимизируя контакты с Тамарой Павловной.
Через пару месяцев Валентина позвонила сама. Кате понадобились деньги на хорошего репетитора по английскому. Она с трудом, скрепя сердце, согласилась принять помощь племянника. Это был первый шаг. Хрупкий, неуверенный мост над пропастью, вырытой десятилетиями лжи.
Однажды вечером, когда они с Игорем сидели на кухне, он сказал:
— Знаешь, я иногда думаю о ней. О матери. Я пытаюсь ее понять. И не могу. Не могу простить не ложь. А то, с каким холодным расчетом она это делала. С какой уверенностью в своей правоте. Она ведь до сих пор считает, что спасала меня. И это самое страшное.
Алина взяла его за руку. Она знала, что рана в его душе не заживет никогда. Семья, которую он любил, оказалась фантомом. А та, настоящая, с болью, трагедиями и никому не известной сестрой, только-только проступала из тумана. И не было никаких гарантий, что из этих обломков удастся построить что-то целое. Не было сладкого примирения и всепрощения. Была лишь суровая, взрослая жизнь, в которой нужно было делать выбор и нести за него ответственность. И они свой выбор сделали.
