— Это мой кашемировый джемпер? — голос Ани был ровным, почти безжизненным. Она стояла в дверях спальни, глядя на Ирину, которая как раз натягивала на себя дорогую вещь цвета топлёного молока.
Ирина, золовка Ани, вздрогнула и обернулась. На её лице мелькнуло что-то вроде испуга, но тут же сменилось обезоруживающей улыбкой.
— Анечка, он такой мягонький! Я на минуточку, только в магазин сбегать. Свой постирала, не высох еще. Ты же не против?
Аня молчала, глядя, как тонкая, дорогая ткань обтягивает чужую фигуру. Этот джемпер она купила себе в подарок на премию, долго выбирала, радовалась ему, как ребенок. Носила только по особым случаям. А теперь он был небрежно натянут для похода за кефиром.
— Я против, Ира, — тихо сказала Аня. — Сними его, пожалуйста.
Улыбка сползла с лица Ирины. Она удивлённо захлопала ресницами.
— Да что такого-то? Я же не испачкаю. Жалко, что ли? Мы же семья.
«Семья», — мысленно повторила Аня, и это слово отозвалось в голове глухим раздражением. Ирина, младшая сестра её мужа Павла, жила у них уже третий месяц. Приехала она после громкого разрыва со своим состоятельным покровителем, который в один день указал ей на дверь, оставив с двумя чемоданами дизайнерских вещей и полным отсутствием понимания, как жить дальше. Первые две недели Аня искренне сочувствовала. Молодая, красивая, растерянная — конечно, надо было помочь, приютить. Павел умолял, говорил, что сестре просто нужно время прийти в себя. Аня согласилась. Она и представить не могла, что это «время» растянется на неопределенный срок, а её собственная жизнь превратится в полосу препятствий.
— Дело не в том, что жалко, — Аня старалась сохранять самообладание. — Это моя вещь. Ты не спросила.
Ирина картинно вздохнула, стягивая джемпер через голову.
— Ну, извини, пожалуйста. Не думала, что ты такая… щепетильная.
Она бросила вещь на кровать Ани, и та сжалась, увидев, как кашемир смялся в небрежный комок. Ирина вышла из комнаты, демонстративно громко хлопнув дверью. Аня подошла к кровати, аккуратно взяла джемпер, расправила его, словно успокаивая раненого зверька, и повесила обратно в шкаф, в самый дальний угол. Запах чужих духов, сладкий и навязчивый, уже въелся в волокна.
Вечером, когда Павел вернулся с работы, его ждал напряжённый ужин. Ирина сидела за столом с обиженным лицом, ковыряя вилкой в гречке с котлетой. Аня молча ела, чувствуя себя чужой в собственном доме.
— Что у вас тут стряслось? — Павел переводил взгляд с жены на сестру. Он был крупным, основательным мужчиной, работал инженером на заводе. Человек прямой и не привыкший к полутонам в отношениях. — Опять тишина, как в склепе.
— У сестры своей спроси, — ровно ответила Аня, не поднимая глаз от тарелки.
Ирина тут же подхватила.
— Пашенька, я всего лишь хотела твой свитер одолжить, а Аня такой скандал устроила! Сказала, что я её вещи беру без спроса. Будто я воровка какая-то!
Павел нахмурился, посмотрев на жену.
— Ань, это правда? Из-за свитера?
— Не твой свитер, а мой, — поправила Аня. — Кашемировый. Который ты мне на день рождения подарил.
— Ой, ну какая разница! — всплеснула руками Ирина. — Мы же не в музее живём!
— Ира, разница есть, — вмешался Павел, уже поняв, что дело не в свитере. — Анины вещи без спроса брать не надо. Она этого не любит.
Он пытался быть миротворцем, сгладить углы, но получалось плохо. Он был между двух огней: любимая жена, с которой они пять лет строили свою жизнь, и родная сестра, попавшая в беду.
— Я поняла, — с горечью протянула Ирина, отодвигая тарелку. — Я здесь никто. Вещи мои трогать нельзя, громко разговаривать нельзя, друзей приводить нельзя. Прямо пансион благородных девиц. Спасибо за ужин, я не голодна.
Она встала и ушла в свою комнату — бывший кабинет Павла, который теперь был завален её вещами. В воздухе повисла тяжелая тишина.
— Ань, ну зачем так? — устало спросил Павел. — Она же на нервах вся.
— А я не на нервах? — Аня наконец подняла на него глаза, и в них плескалось отчаяние. — Паша, она живёт у нас третий месяц. Третий! Она не ищет работу. Она целыми днями смотрит сериалы, болтает по телефону и создаёт беспорядок. Наша квартира превратилась в проходной двор. В ванной постоянно её баночки, волосы в стоке, на кухне гора грязной посуды после её ночных перекусов. Счета за воду и свет выросли в полтора раза. Я молчу, терплю, но всему есть предел!
— Она ищет, — неуверенно возразил Павел. — Говорит, что везде либо платят копейки, либо требуют опыт, которого у неё нет. Ей сложно, она привыкла к другой жизни.
— К какой жизни? — не выдержала Аня. — Жить за счёт мужчины? Так пусть ищет нового! Почему мы с тобой должны оплачивать её «сложный период адаптации»? Мы копили на машину, Паша! Куда теперь уходят эти деньги? На еду для Ирины, на оплату её телефонных счетов, на коммуналку, которую она сжигает!
— Ань, прекрати. Она моя сестра. Я не могу выставить её на улицу.
— А я так больше не могу! — голос Ани сорвался. — Это мой дом. Я хочу приходить с работы и отдыхать, а не спотыкаться о её туфли в коридоре и слушать её жалобы на жизнь.
Павел тяжело вздохнул и провёл рукой по лицу.
— Дай ей еще месяц. Я поговорю с ней серьезно. Обещаю. Пусть найдет хоть какую-то работу, начнёт откладывать на съём. Всего один месяц, Ань. Пожалуйста.
Аня смотрела на мужа. Она любила его, этого большого, сильного и по-своему наивного человека. Он искренне верил, что всё можно решить разговорами. Она не верила, но уступила.
— Хорошо. Один месяц. Но это последний, Паша. Ровно до двадцатого числа следующего месяца. Потом — всё.
Месяц тянулся, как резиновый. Павел действительно поговорил с сестрой. Ирина на несколько дней притихла, даже сделала вид, что ищет работу: пролистала пару сайтов, сделала два звонка, после которых заявила, что «нормальных вакансий для человека с её внешностью просто нет». Видимо, она рассчитывала, что её сразу позовут на должность топ-менеджера или, как минимум, лицом известного бренда.
Атмосфера в доме становилась всё более гнетущей. Ирина перестала вступать в открытые перепалки, но перешла к тактике пассивной агрессии. Она «случайно» проливала кофе на документы Ани, которые та приносила домой, «забывала» выключить музыку, когда Аня пыталась созвониться по работе, оставляла открытым окно на кухне, из-за чего засыхали любимые анины фиалки. Каждая такая «случайность» была как маленький укол иголкой. Аня стискивала зубы и считала дни.
Павел разрывался. Он видел, что жена на пределе, но и сестру было жалко. Он пытался вразумить Ирину, но та лишь хлопала глазами и говорила: «Пашенька, это чистая случайность! Анечка просто ищет повод придраться ко мне, она меня с самого начала невзлюбила».
Последней каплей стал случай с матерью, Светланой Ивановной. Она жила в другом городе, в двух часах езды на электричке. Женщина она была властная, но неглупая, и в жизнь сына особо не лезла, поддерживая с Аней ровные, прохладные отношения. Ирина, очевидно, регулярно жаловалась ей по телефону.
В один из выходных Светлана Ивановна позвонила Павлу. Аня была рядом и слышала обрывки фраз.
— …совершенно исхудала, бедняжка… Аня её совсем не кормит?.. Ты же мужчина, глава семьи, поставь жену на место!..
Павел что-то смущённо бубнил в ответ, пытался оправдать Аню, но получалось слабо. Положив трубку, он выглядел подавленным.
— Мама беспокоится за Иру. Говорит, она жалуется, что ты её игнорируешь.
— Я её не игнорирую. Я просто с ней не разговариваю, чтобы не сказать лишнего, — отрезала Аня. — А насчёт «не кормлю» — это уже слишком. В холодильнике еды на полк хватит. Просто твоя сестра привыкла к устрицам, а у нас гречка.
Напряжение достигло своего пика за неделю до оговоренного срока. Аня вернулась с работы раньше обычного — отменили совещание. Квартира встретила её громкой музыкой и смехом. В гостиной она застала картину: Ирина и две её подруги сидели на диване, на журнальном столике стояла бутылка дорогого вина, сырная нарезка и фрукты. На полу валялись подушки с дивана, а на спинке кресла висело анино шелковое платье.
— О, Анечка, ты уже дома! — весело пропела Ирина. — А мы тут девичник устроили. Знакомься, это Света и Марина.
Подруги с любопытством уставились на хозяйку квартиры, которая стояла посреди своей гостиной с каменным лицом.
— Я не разрешала устраивать здесь вечеринки, — ледяным тоном произнесла Аня.
— Да это не вечеринка, так, посиделки, — отмахнулась Ирина. — Мы тихо. Ты не помешаешь.
Аня подошла к креслу и сняла с него своё платье.
— Это тоже «случайно» здесь оказалось?
— Я просто примерила! Мы с девочками обсуждали, что мне надеть на свидание.
«Свидание! — пронеслось в голове у Ани. — Значит, на свидания у неё время и силы есть, а на поиск работы — нет».
— Девушки, — Аня повернулась к гостьям. — Прошу прощения, но вечер окончен. Пожалуйста, покиньте мою квартиру.
Подруги переглянулись, быстро собрались и, не прощаясь, выскользнули за дверь. Ирина смотрела на Аню с нескрываемой ненавистью.
— Ты специально это сделала! Опозорила меня перед подругами!
— Я тебя предупреждала, Ира. Никаких посторонних в доме. Этот дом — не гостиница и не клуб по интересам.
— Да что ты заладила: «мой дом, мой дом»! Здесь и твоего мужа половина, если что! Моего брата! Так что я имею право здесь находиться!
И в этот момент в Ане что-то оборвалось. Вся накопившаяся усталость, раздражение и обида прорвались наружу.
— Нет, Ира, не имеешь! — её голос зазвенел от ярости. — Третий месяц у нас живешь, а не пора ли съехать уже? Это не твой дом! Это наш с Пашей дом, который мы создавали по кирпичику, в котором мы хотим жить спокойно, без тебя! Я дала тебе месяц. Он почти истёк. Но я больше не могу ждать. Собирай свои вещи. Завтра же.
— Ты… ты меня выгоняешь? — прошептала Ирина, её лицо исказилось от изумления и злости.
— Да. Выгоняю. Завтра утром я хочу видеть коридор свободным от твоих чемоданов.
В этот момент в замке повернулся ключ, и в квартиру вошёл Павел. Он сразу почувствовал звенящее напряжение.
— Что здесь происходит?
— Она меня выгоняет! — тут же зарыдала Ирина, бросаясь к брату. — Пашенька, она выставляет меня на улицу!
Павел посмотрел на жену. В его глазах были шок и упрёк.
— Аня? Что это значит? Мы же договорились…
— А я больше не могу договариваться! — крикнула Аня. — Посмотри, во что превратилась наша гостиная! Она устроила тут вечеринку, надела моё платье! Ей плевать на наши правила, на нашу жизнь! Я устала, Паша! Я хочу жить в своём доме, а не в общежитии! Либо она, либо я!
Это был запрещённый приём, и Аня знала это, но остановиться уже не могла.
Павел замер, глядя то на рыдающую сестру, то на жену с искаженным от гнева лицом.
— Аня, не говори так… Не ставь меня перед таким выбором.
— А ты не ставь меня в такие условия! — не унималась она. — Я хозяйка в этом доме! И я сказала, что ей здесь больше не место!
Ирина, поняв, что её главный козырь — брат — колеблется, разыграла последнюю карту. Она отстранилась от Павла, вытерла слёзы и с трагическим видом произнесла:
— Не надо, Паша. Не ссорься с женой из-за меня. Я всё поняла. Я уйду. Прямо сейчас. Не нужна я вам.
Она бросилась в свою комнату, и через пару минут оттуда послышался грохот выдвигаемых ящиков и застёгиваемых молний.
Павел растерянно посмотрел на Аню.
— Ты довольна? Добилась своего?
— Да, — твёрдо ответила она, хотя внутри всё дрожало. — Довольна.
Через полчаса Ирина выкатилав коридор два огромных чемодана. Она была уже одета в пальто, на лице застывшая маска обиды. Она демонстративно не смотрела на Аню.
— Паш, вызови мне такси, пожалуйста. К маме поеду.
Павел молча достал телефон. Пока он говорил с диспетчером, Аня стояла, прислонившись к стене. Она чувствовала опустошение и странное, горькое удовлетворение.
Когда такси приехало, Павел помог сестре спустить чемоданы. Она обняла его на прощание, что-то прошептав на ухо. Он кивнул, его лицо было серым.
Вернувшись в квартиру, он прошёл мимо Ани, не сказав ни слова, взял с дивана плед и подушку и ушёл в освободившуюся комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Следующие дни были похожи на ад. Они жили в одной квартире как чужие люди. Павел ночевал в бывшем кабинете, наспех завтракал и уходил на работу, возвращался поздно. Они почти не разговаривали. Аня пыталась начать разговор, но натыкалась на стену холода.
— Ты унизила мою сестру и меня, — сказал он однажды вечером, когда она всё-таки поймала его на кухне. — Ты выставила её за дверь, как собаку.
— А она не унижала меня все эти месяцы? Не жила за наш счёт, не игнорировала мои просьбы?
— Можно было решить это по-человечески! Спокойно! А не устраивать истерики и ультиматумы! Я бы нашёл решение. Снял бы ей комнату…
— Ты говорил это месяц назад, Паша! И ничего не изменилось!
Их разговор снова перешёл в ссору, и он снова ушёл, хлопнув дверью. Аня осталась одна посреди идеально чистой, тихой квартиры. Той самой тишины и порядка, о которых она так мечтала. Но теперь эта тишина давила, а порядок казался стерильным и безжизненным. Она впервые подумала, что, возможно, совершила ошибку. Не в том, что выгнала Ирину, а в том, как она это сделала. Она не учла чувств Павла, его привязанности к сестре, его роли защитника.
В воскресенье Павел сказал, что поедет к матери.
— Надо проведать Иру. Узнать, как она.
Аня только кивнула. Весь день она ходила по квартире из угла в угол, не находя себе места. Она представляла, как Ирина и Светлана Ивановна в один голос поливают её грязью, а Павел сидит, опустив голову, и чувствует себя виноватым. Она была уверена, что сегодня он вернётся и скажет, что всё кончено.
Павел приехал поздно вечером, выглядел уставшим и каким-то другим. Он молча прошёл на кухню, налил себе чаю и сел за стол. Аня присела напротив, готовясь к худшему.
Он долго молчал, глядя в чашку.
— Она даже там не пытается ничего делать, — вдруг глухо сказал он. — Я приехал, а мама на кухне у плиты, вся взмыленная. А Ира в комнате лежит, журнал листает. Говорит, голова болит. Мама ей и обед в постель, и чай с лимоном. Я стал с Иркой говорить, спрашиваю, нашла ли работу. Она говорит, что ищет, но всё не то. А потом услышал, как она маме жаловалась, что у неё в квартире «скучно и тесно», и что мама «готовит не так вкусно, как в ресторанах, к которым она привыкла».
Он поднял глаза на Аню, и в них больше не было холода. Только усталость и горькое прозрение.
— Она и у матери на шею села. И ещё жалуется. Мама старенькая уже, ей тяжело. А Ира ведёт себя так, будто ей все должны. Ты была права.
Аня молчала, боясь спугнуть этот хрупкий момент.
— Я не должен был позволять этому так долго продолжаться, — продолжил Павел. — Я всё надеялся, что она одумается. Думал, кровь родная… Но ты была права, Аня. Прости.
Он не сказал «прости, что я был холоден», он сказал «прости» за всё сразу: за свою слепоту, за доставленные неудобства, за то, что не защитил её покой в их общем доме.
— Но и ты… — он помолчал. — Ты могла бы не так резко. Это было жестоко, Ань. Прямо при мне, при её подругах…
— Я знаю, — тихо ответила она. — Я была на грани. Я больше не соображала, что делаю. Прости и ты меня.
Он протянул руку через стол и накрыл её ладонь.
— Мать, конечно, на тебя зла. Говорит, ты бессердечная. Ира ей напела, что ты её чуть ли не била.
Аня горько усмехнулась.
— Я переживу.
— Переживём, — поправил он и чуть сжал её пальцы.
Он не перенёс свои вещи обратно в спальню в тот вечер. И на следующий тоже. Но он снова стал ужинать с ней, разговаривать о работе, о планах. Холод отступил, но между ними осталась тонкая трещина. Они оба понимали, что их семья прошла через серьёзное испытание и что рана, нанесённая друг другу, заживёт не сразу.
Ирина так и не нашла работу. Через пару месяцев она нашла нового покровителя и переехала к нему, оставив мать в покое. Она больше не звонила ни Павлу, ни Ане. А Светлана Ивановна так и не простила невестку, их общение свелось к редким, сухим поздравлениям с праздниками.
Аня и Павел купили машину через год. Их жизнь вошла в свою колею. Но иногда, проходя мимо бывшего кабинета, Аня вспоминала те три месяца, которые едва не разрушили её брак, и думала о том, какая хрупкая вещь — семейное счастье, и как легко его можно разбить о быт и чужой эгоизм. А Павел, глядя на жену, понимал, что её жёсткость и прямота тогда, возможно, спасли их обоих от гораздо худшего. Они остались вместе, но оба навсегда запомнили этот урок.
