«Кузнечик, который сам себя назначил»
Его шаги по коридору звучали так, будто он шёл не на пробы, а на битву. Худой, нескладный, с торчащими ушами и прямой спиной — двадцатилетний Сергей Иванов ввалился к Леониду Быкову с заявлением, от которого у режиссёра чуть не перехватило дыхание:
— Считайте, что вы уже нашли Кузнечика. Это я. И только я.
Юнец, которого в компании можно было принять за скромного «ботаника», вдруг обнажил другую натуру: нахального самоуверенного наглеца. Быков смотрел внимательно. Перед ним стоял не просто парень с самолюбием. В его дерзости была какая-то трогательная чистота. Словно этот наглец искренне верил: роль принадлежит ему по праву.
И что самое удивительное — верно верил. В этом худом и нескладном теле угадывался будущий Кузнечик. Лопоухий нахал и правда был тем самым героем, которого видел в сценарии Быков. Режиссёр усмехнулся и махнул рукой: «Играй».
Так началась история актёра, которому суждено было вырваться на всесоюзный экран, получить шумную славу, растерять её в бутылке, снова обрести и в итоге умереть в сорок восемь. История человека, у которого всегда не совпадали желания и реальность. Он хотел любви — получал фанаток под окнами. Он мечтал о семье — оказывался в руках амбициозной балерины. Он рвался к искусству — а искусство подсовывало штампы.
Сергей Иванов вошёл в кино с вызовом. И вышел из него слишком рано — с сердцем, которое не выдержало этой гонки.
«Сам себе дорогу пробил»
Отец Иванова был человеком известным: филолог, поэт, интеллектуал, обросший связями. Одного звонка хватило бы, чтобы сын без труда оказался в театральном институте. Но Сергей, похоже, родился с внутренним бунтом. «Никакой протекции!» — и точка. Он поступил сам.
Эта упёртость поражала. В двадцать он уже играл в кино, в двадцать один — успел жениться. Казалось, парень проверял родителей на прочность: «Смотрите, я всё могу сам. И даже брак — тоже сам». Но первый ЗАГС закончился фарсом. Весной он повёл одноклассницу Наташу к регистратору, а летом уже тащил чемодан обратно в родительскую квартиру. Три месяца — и всё. На вопрос «почему?» отвечал жёстко: «Ненавижу!» и отрезал: «Больше не женюсь».
Звучало громко, почти по-театральному. Но за этим криком стояла боль — юношеская, горячая, нелепая.
Тем временем экран всё сильнее засасывал Иванова. За четыре года учёбы он снялся в восьми фильмах. Не главные роли, но заметные, с характером. После выхода «В бой идут одни старики» случился взрыв. Вчерашний студент проснулся знаменитым.
Поклонницы дежурили у подъезда. Письма с признаниями валились пачками. Телефон не умолкал. В Советском Союзе это была вершина — попасть в дом к зрителю, стать «своим» парнем из телевизора. И вот он, Кузнечик, уже кумир миллионов.
Но слава обернулась липкой паутиной. Через полгода её стало слишком много. Сладкий шум начал раздражать. На дне души Иванов тосковал по другому — по тишине, по дому, где пахнет супом, а жена встречает у двери. Семья, простая и надёжная, как у родителей. Мама-учёный ставила на первое место мужа и детей. И Сергею хотелось того же.
Только судьба, словно в издёвку, подсовывала ему совсем не «простых девчонок».
«Балерина с кулаком»
Лето 1975-го. Ялта, солнце, съёмки «Волн Чёрного моря». Иванов был уже человеком известным, к нему тянулись взгляды. Но именно там его взгляд сам зацепился — за тонкую, будто фарфоровую, фигуру. Балерина Валя Недоступ. Он загорелся сразу.
Валя, кажется, понимала правила игры лучше него. Она увидела перед собой не просто мужчину, а знаменитость. И сделала первый шаг сама — легко, как на сцене, поманила рукой. Осенью у них уже была свадьба, а от государства — двушка. И вроде бы всё складывалось.
Только вот «счастье» продлилось всего год. Иванов мотался по гастролям и съёмкам, Валя строила карьеру в балете. Он требовал семьи и ребёнка, она требовала аплодисментов и премьер.
— Рожай и занимайся хозяйством! — требовал он.
— А зачем? У меня сцена, гастроли, Париж впереди! — отвечала она.
Их спор звучал так, словно они разговаривали на разных языках. Он мечтал о семье, как у родителей. Она мечтала о мировой сцене.
Ссоры стали привычкой. Иванов начал прикладываться к бутылке. Валины нервы рвались всё чаще. Балерина, хрупкая на сцене, в жизни оказалась с кулаком, который мог оставить фонарь на лице мужа. Он прикрывался перед коллегами нелепыми отговорками: «Да вот, споткнулся о ковёр». Все делали вид, что верят. Но знали: дома у Серёжи ад.
И всё же он продолжал любить её. Верил: «Постареет, захочет ребёнка, и всё наладится». Своё несчастье Иванов воспринимал как карму — сам виноват, что связался не с той женщиной.
Сколько бы длился этот мучительный союз — неизвестно. Но однажды судьба разрубила его одним ударом. Сергей вернулся со съёмок на несколько дней раньше. Толкнул дверь спальни — и застал картину, которую не замажешь никаким гримом. Валя лежала в объятиях другого.
Она даже не стала оправдываться:
— Это любовь. А с тобой её давно нет.
Иванова словно ударили в солнечное сплетение. Он ушёл — и запил ещё сильнее.
«Дно и спасение»
После измены Валентины Иванов будто провалился в яму. Бутылка стала его лучшим другом и главным врагом. Репутация актёра рухнула стремительно. К режиссёрам доходили слухи: ненадёжен, пьёт, опаздывает. Его начали обходить стороной. Для актёра, который ещё недавно ловил овации миллионов, это был приговор.
Четыре года он метался по дну. Четыре года, которые могли стоить ему карьеры и жизни. Но именно в этот мрачный период случилась встреча, перевернувшая его судьбу.
В бухгалтерии одного учреждения он увидел её — Ларису. Никакой сцены, никакого театрального эффекта. Просто женщина, в чьих глазах он почувствовал то, чего всегда искал: тёплую простоту.
— Я сразу понял, — говорил потом Иванов. — Это моя родная душа.
Роман развивался быстро, почти стремительно. Но в отличие от прежних бурных историй — без скандалов, без борьбы самолюбий. Здесь была тишина, поддержка и то самое ощущение «дома».
С Ларисой он наконец стал тем Сергеем, о котором мечтал сам. Бутылку оставил в прошлом, роли снова стали возвращаться. А в тридцать шесть он получил то, о чём грезил с юности: семью. В 1987-м родилась дочка Маша, и его глаза светились так, будто он снова был тем самым дерзким Кузнечиком, только теперь — счастливым.
Он тянулся к дочери, брал её на руки, не мог наглядеться. В воспоминаниях коллег — это был другой Иванов: спокойный, собранный, уверенный. Человек, который наконец нашёл то, что искал в бесконечных скандалах и женских интригах.
Но судьба — жестокая драматургия. Она словно решила: «Вот тебе счастье, но недолго».
«Финальный аккорд»
Сергей Иванов сумел не потеряться даже в девяностые, когда кино рушилось, а актёры искали хоть какой-то заработок. Он оказался человеком упорным. На киностудии Довженко снял несколько художественных фильмов, попробовал себя в сценаристике.
А потом — телевидение. Предложение снимать документальные фильмы о замках Европы оказалось для него словно вторым дыханием. Он влюбился в эту работу, в атмосферу старины, в возможность рассказывать истории, которые не выдуманы, а высечены временем.
Зимой 2000-го вышла первая серия его цикла. Иванов сиял. В сорок восемь он выглядел подтянутым, молодым, казалось, жизнь только начинается заново. Казалось, впереди ещё десятки фильмов, премьеры, открытия.
Но сердце — слабое с рождения — уже вело свою войну. Последние восемь лет оно тревожило всё сильнее. Врачи предупреждали, но Иванов жил, будто впрок, не откладывая на завтра. 15 января 2000-го его «мотор» внезапно остановился. Врачи пытались вернуть его одиннадцать раз. Напрасно.
Так ушёл человек, которого страна запомнила Кузнечиком — задорным, смешным, живым. Но за этим образом была жизнь куда сложнее: с неудачными браками, побоями от балерины, тяжёлым алкоголем и отчаянным поиском простого человеческого счастья. Он нашёл его — всего на четырнадцать лет. Но это были годы настоящие, без фальши.
Иванов не стал ни «иконой», ни «властителем дум». Но он стал тем, кого зрители запомнили и полюбили. И, может быть, именно в этом — его настоящее счастье.
