Грохот разорвал ночную тишину, будто в крышу дома ударила молния. Только гроза была не на небе.
Я подскочила на кровати, сердце пропустило удар и зашлось в бешеном ритме. Звук повторился — глухой, тяжелый, треск ломающегося дерева. Дети.
Маша и Егор.
Я вылетела из спальни, не чувствуя ног. В детской уже плакала пятилетняя Маша, испуганно сев в кроватке. Егор, которому было восемь, забился в угол, сжавшись в комок. Он старался быть мужчиной, не плакать, но его плечи мелко дрожали.
Внизу, в прихожей, что-то рухнуло окончательно. Дверь. Нашу входную дверь вынесли.
Тяжелые шаги на первом этаже. Чужие. Двое мужчин в рабочих комбинезонах замерли в проходе, а следом за ними в дом вошла она. Моя свекровь, Ирина Сергеевна Нефедова.
Она оглядела прихожую с видом полководца, захватившего вражескую крепость.
— Ну здравствуй, Катерина. Ключи надо было давать, когда я по-хорошему просила.
Она говорила громко, властно, чтобы слышал каждый угол. Мужчины за ее спиной переминались с ноги на ногу, явно смущаясь. Один из них, тот что постарше, отвел глаза.
— Что вы делаете? — мой голос был хриплым. — Убирайтесь вон, или я вызову полицию.
Ирина Сергеевна презрительно рассмеялась.
— Они на меня работают, деточка. Из конторы «Помощь по дому». Я им сказала, что ты заперлась и не пускаешь меня к больным внукам. Полиция? Не смеши. Я пришла навести порядок. Мой сын, Вадим Игоревич, в своей командировке, а ты тут совсем мышей не ловишь.
Она прошла в гостиную, провела пальцем по полке, брезгливо посмотрела на пыль.
— Дети голодные, в доме бардак. Хватит играть в семью. Теперь я здесь буду решать, как правильно жить. Я лучше знаю, что нужно моему сыну и моим внукам.
Маша заплакала громче, и я бросилась к ней, поднимая ее на руки. Егор подбежал и вцепился в мой халат.
— Успокойся, — свекровь махнула рукой. — От твоего воспитания они только плакать и умеют. С завтрашнего дня все будет по-другому. Новый режим, новое питание, новые правила. Мои правила.
Она смотрела на меня сверху вниз, ее взгляд был полон презрения и торжества. Она победила. Она захватила мой дом, напугала моих детей и теперь диктовала свою волю.
Я прижимала к себе дрожащих детей. В голове не было паники. Был только оглушающий шум от ударов по двери и холодное, ясное понимание.
Она не оставила мне выбора.
Я посмотрела прямо в ее горящие триумфом глаза.
— Ирина Сергеевна, вы совершаете огромную ошибку.
Она лишь усмехнулась.
— Ошибаешься здесь только ты, Катя. И делаешь это с тех пор, как вошла в нашу семью. Но ничего, я это исправлю.
Она села в любимое кресло Вадима, мое кресло. Хозяйка.
Я покачала головой, успокаивая Машу. Мой взгляд скользнул по книжному шкафу. Третья полка сверху, за собранием сочинений Чехова. Там. Запечатанный конверт.
Все эти годы я надеялась, что он никогда не понадобится. Что прошлое останется в прошлом.
Но она сама пришла за ним.
Я сделала глубокий вдох, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Я отведу детей наверх. Они напуганы.
— Конечно, веди, — милостиво кивнула Ирина Сергеевна. — А ты, — она указала на одного из мужчин, — проводи ее. Чтобы глупостей не наделала. Телефончик, кстати, дай сюда.
Рука рабочего протянулась ко мне. Спорить было бесполезно. Я отдала мобильный. Теперь я была отрезана от мира.
Поднявшись в детскую, я уложила Машу и обняла Егора.
— Мамочка, мне страшно. Кто эти дяди? — прошептал он.
— Все будет хорошо, сынок. Просто играйте тихо, ладно? Я скоро приду.
Мужчина остался стоять в коридоре, тенью перекрыв выход. Я спустилась вниз. Ирина Сергеевна уже распоряжалась на моей кухне. Она открывала шкафчики, брезгливо морщась.
— Никакой нормальной еды. Одни полуфабрикаты. Чем ты кормишь моих внуков?
— Они не голодают. Я пыталась с вами поговорить.
— Твои разговоры — пустой звук, — отрезала она. — Я вижу, что помощь нужна. И Вадику нужна. Он просто слишком мягкий. Но я не он. Я вижу правду.
Она повернулась ко мне, в ее руке была моя любимая чашка, подарок Вадима.
— Вот это, например. Безвкусица.
И с этими словами она разжала пальцы. Чашка упала на плитку и разлетелась на мелкие осколки.
Я замерла. Это было не просто уничтожение вещи. Это был акт объявления войны. Она показательно рушила мой мир, кирпичик за кирпичиком.
— Завтра же закажу новый сервиз. А это барахло, — она обвела взглядом мою кухню, — все выброшу.
Я молчала. Любой спор был бессмыслен. Мой взгляд снова метнулся к книжному шкафу. Нужно было действовать.
— Я приберу, — сказала я ровным голосом.
— Давай-давай, хоть какая-то от тебя польза.
Я взяла совок и веник. И, проходя мимо шкафа, как бы невзначай, оперлась на него. Рука скользнула вверх. Третья полка. Пальцы нащупали за корешками книг плотный конверт. Есть. Я быстро спрятала его в карман халата.
Я закончила убирать осколки.
— Вот и молодец. А теперь пойдем наверх. Эти аляпистые обои в детской нужно срочно менять.
Вот она. Последняя черта. Не моя кухня, не мои вещи. Мои дети. Их мир.
Я медленно выпрямилась. Буря эмоций — страх, гнев, обида — внезапно улеглась. На ее месте образовалась звенящая пустота. Спокойствие.
— Нет.
Одно слово. Произнесенное тихо, но так, что оно заставило Ирину Сергеевну замолчать.
— Что ты сказала?
— Вы не войдете в комнату моих детей, — повторила я, глядя ей прямо в глаза.
— Ты забыла, кто здесь хозяйка? — она шагнула ко мне. — Ребята, уберите ее с дороги.
Мужчины двинулись ко мне.
— Я бы на вашем месте этого не делала, — мой голос был ровным и холодным. Я вынула из кармана конверт. — Прежде чем вы сделаете еще один шаг, Ирина Сергеевна, я предлагаю вам ознакомиться с одним документом.
Я прошла мимо них в гостиную. Они замерли в нерешительности.
Ирина Сергеевна фыркнула.
— Документом? Решила напугать меня бумажкой?
Она последовала за мной, уверенная в своей безнаказанности.
Я не стала отдавать конверт ей в руки. Я достала из него сложенный вчетверо лист и положила на журнальный столик.
Это была копия официального заключения из клиники неврозов. С печатью и подписью заведующего отделением, профессора Лобанова.
Ирина Сергеевна склонилась над листом. Ее глаза быстро забегали по строчкам. Диагноз: «Параноидная шизофрения, непрерывный тип течения». Рекомендации. Прогноз.
Она медленно подняла голову. Вся краска сошла с ее лица.
— Вы не просто пациентка из клиники, где я когда-то работала, — сказала я тихо, но каждое слово резало воздух. — Вы были моей пациенткой.
Двое мужчин переглянулись. До них стало доходить, что дело не в семейной ссоре.
Ирина Сергеевна медленно перевела взгляд с документа на меня. В ее глазах больше не было триумфа. Только шок.
И проступающий сквозь него первобытный ужас узнавания.
— Ты… ты все знала, — прошептала она. — Все это время…
— Да. Я познакомилась с Вадимом, когда он приходил навещать вас. А вы меня не узнали. Ремиссия была настолько устойчивой, что профессор Лобанов назвал это чудом.
Он сам настоял на том, чтобы мы сохранили это в тайне. Дать вам шанс на нормальную жизнь, не оглядываясь на диагноз.
— Я хранила этот документ не для шантажа. А как предписание врача. На экстренный случай.
— Случай наступил, да? — она криво усмехнулась.
— Вы выломали дверь в моем доме. Это не просто сложный характер, Ирина Сергеевна. Это — симптомы. Яркие. И я не могу их игнорировать. Ни как мать, ни как врач.
Она опустилась в кресло. Вся ее властность, вся ее сила стекли, оставив лишь уставшую, больную женщину.
Рабочие, поняв все без слов, ретировались. Я взяла свой телефон, который один из них оставил на тумбочке, и набрала номер.
— Алло, профессор Лобанов? Доброй ночи. Это Катерина Орлова. Простите за поздний звонок. У меня срочная ситуация с моей бывшей пациенткой. Да, с Нефедовой. У нас острый рецидив. Нужна госпитализация.
Когда я закончила, Ирина Сергеевна подняла на меня глаза.
— Что теперь?
— Теперь за вами приедут. Вам помогут. А я позвоню Вадиму и все ему объясню. Все, что должна была объяснить много лет назад.
Через полчаса приехала специализированная бригада. Все прошло тихо. Ирина Сергеевна ушла с ними покорно.
Я осталась одна в разгромленном доме. Подошла к выломанной двери и посмотрела на звезды.
Победы не было. Была только горечь и тяжесть правильного решения. Я не спасла свою семью от скандала. Я спасла ее от разрушения.
Утром, посадив детей завтракать, я заварила себе чай в новой чашке. Впереди был тяжелый разговор с мужем.
Эпилог
Прошло три месяца. Новая входная дверь, крепкая, дубовая, стояла на своем месте. Ее установили на следующий день после возвращения Вадима.
Тот разговор был самым сложным в нашей жизни. Он прилетел первым же рейсом. Я не стала ничего скрывать.
Рассказала все. Он слушал долго, не перебивая.
— Я должен был догадаться, — сказал он тихо. — Были моменты… странности. Я списывал это на характер. А ты… ты все это время жила с этим одна. Прости меня, Катя.
Ни обвинений. Ни упреков. Правда не разрушила нас, а связала еще крепче. Мы перестали ходить на цыпочках вокруг главной семейной тайны.
Раз в неделю мы вместе ездили в клинику. Ирина Сергеевна находилась в хорошем частном пансионате. В хорошие дни она улыбалась и спрашивала про внуков. В плохие — смотрела на Вадима как на чужого. Она не помнила ту ночь.
Возвращаясь из клиники, мы долго молчали в машине. Жизнь в доме изменилась.
Она не стала безоблачно счастливой. Она стала настоящей. Мы научились говорить.
Однажды вечером, уложив детей спать, я сидела в гостиной с книгой. Вадим вошел и сел рядом.
— Спасибо, — прошептал он. — За то, что ты оказалась сильнее меня. Ты приняла решение, на которое я бы никогда не решился. Ты спасла и ее, и нас.
Я отложила книгу. Это не было победой в войне. Это было похоже на сложную хирургическую операцию. Болезненную, но необходимую, чтобы спасти нашу семью. Я посмотрела на новую дверь.
Она стала символом границ, которые мы имеем право защищать. Символом дома, который является крепостью для нашего маленького, хрупкого, но теперь такого настоящего мира.
