Я жила в своей двушке, еще до Саши. Моя крепость. В ремонт вбухала все, что накопила. И вот, июльская духота, стою у окна, а Саша рубашку ищет.
— В шкафу твоя рубашка, — говорю, не поворачиваясь.
Саша, здоровый такой мужик, слесарь, вышел из спальни, пуговицы на ходу застегивает.
— Тань, мать сегодня приезжает.
Приезжает, значит… Уже спину холодит.
— Приберись тут, а то она как всегда, пыль найдет.
Бесит, до ужаса. То борщ жидкий, то котлеты – подметка. А квартира вообще – осиное гнездо.
— Саш, это вообще-то моя квартира. Может, стоит это учитывать?
Он сразу в позу:
— Ты что, намекаешь, что я тут чужой?
Не чужой ты. Дурак. Просто хочу, чтоб твоя мама не строила хозяйку и чтоб ты меня поддержал. Хоть раз.
— Никто не чужой. Просто бесит, как она командовать начинает.
— Мать заботится о семье!
— Да она всю заботу Игорю спихнула! Вон, хату ему однокомнатную отписала два года назад. Это не дает ей права в моей квартире права качать!
Саша как заорет:
— Да теперь это НАШ дом! Мы женаты!
Я не выдержала:
— Да если б не моя квартира, мы бы с твоей зарплатой комнату на выселках снимали!
— Опять ты меня попрекаешь!
— Я просто напоминаю реальность. Твоя мама снимает жилье, потому что свою квартиру твоему брату подарила, а нас учит, как жить!
— Игорь — молодой, ему поддержка нужна! У них семья, второй ребенок планируется!
«Дети…» как же меня это слово коробит…
— Может, и нам пора детей-то? Пять лет женаты, а ты все дурью маешься! Настоящая женщина рожать должна!
— На что рожать? У тебя зарплата нищенская! Я в декрете с голоду сдохну!
— Да как-нибудь! Вон, другие же справляются!
— Не хочу я как-нибудь! Не хочу дитё голодное и сама без копейки!
Помолчали, как на похоронах. Потом Саша выдает:
— Короче… у матери проблема. Снимать больше не может. Пенсии не хватает, а хозяйка цену вдвое подняла.
— Так пусть к Игорю едет.
— Да там… она говорит, некуда. У них комнаты маленькие. У них итак тесно.
И тут начинается самое интересное.
— Нет, не к Игорю. Она у нас поживет… временно. Пока что-нибудь не найдет.
Я аж присвистнула:
— Куда ты ее поселишь? У нас тут не хоромы.
— В гостиной. На диване. Ей удобно будет. Она всю жизнь ради детей жертвовала!
— А почему не к Игорю? У него квартира, между прочим, от ее щедрот! Чего ж он ее не приютит?
Саша скривился:
— У них ребенок! Им пространство нужно!
— Это моя квартира, напомню.
— Да ты эгоистка, Тань! Не хочешь мужу помочь в трудную минуту! Да и детей не рожаешь, могла бы хоть так пользу принести семье!
Я не выдержала. Сдалась.
— Ладно, пусть поживет… временно.
Через неделю въехала Валентина Петровна, с тремя чемоданами барахла. Сразу в наступление: телевизор к окну перетащила, диван к стене развернула, мои цветы с балкона – на улицу.
— Тут светлее, а от горшков одна пыль!
Я молча наблюдала, как моя гостиная превращается в… непонятно что. Заболела. Потеряла голос.
Саша бегал вокруг мамочки, спрашивал – удобно ли ей, хорошо ли. А я старалась не греметь, извинялась за каждый вздох. Валентина Петровна чувствовала себя командиром: мой стиральный порошок в помойку отправила, колбасу любимую покупать запретила, в магазине командовала — да ты, Танька, деньги не транжирь!
Как-то утром убираюсь, и в мусорном ведре – мой детский альбом. Весь в заварке.
— Валентина Петровна, это что?
Она даже не покраснела.
— Да выбросила. Хлам один. Место занимает.
Тут меня прорвало.
— Выметайся вон из моей квартиры! Немедленно!
Она в ответ:
— Ты что, совсем страх потеряла? Старших надо уважать!
Саша выскочил из спальни.
— Мать не тронь! Это тебе пора убираться!
И тут внутри что-то сломалось. Вся ярость куда-то ушла. Остался только лед.
— Напомню – квартира оформлена на меня. И только я решаю, кому здесь жить.
Саша орет:
— Я твой муж!
— Бывший, — поправляю я. — А теперь собирай вещи!
Схватила спортивную сумку и начала в нее вещи Валентины Петровны запихивать. Она пытается выхватить – куда, мол, я…
Я достала ее тапки, халат, и кинула все это в сумку. Напоследок.
Саша пытается сумку перехватить. Я схватила его вещи, в другую сумку.
— Ты куда нас выгоняешь?
— Не мое дело. К Игорю езжайте.
Валентина Петровна завыла:
— У Игоря места нет! Там ребенок!
— А тут есть я, — ответила я.
Вынесла сумки к двери. Вернулась за обувью, косметикой, мелочами с тумбочки. Саша орет:
— Ты пожалеешь! Ты с ума от одиночества сойдешь! На коленях приползешь, просить будешь вернуться!
Я молча держу дверь открытой. Валентина Петровна уже умоляет:
— Подумай! Куда мы пойдем?
— Туда, где жили до меня, — ответила я.
Саша схватил свою сумку и выскочил за дверь. На пороге обернулся. Такой злой, аж страшно. Валентина Петровна, последней выходя, с лестничной площадки крикнула:
— Неблагодарная! Мы тебе только добра желали!
Я закрыла дверь. Повернула ключ дважды. Задвинула цепочку. Доносились крики, топот, грохот лифта. Потом – тишина.
Стою спиной к двери, слушаю свое дыхание. Тишина оглушает после месяцев непрерывного шума. Ни бормотания телевизора… Ни скрипа дивана… Молчу. Одна.
Прошла в гостиную, как в забытое место. Сначала вернула диван на место. К стене. Телевизор развернула. К себе лицом. Цветы, мои цветы! Стояли в углу, бедные… Помыла каждый листочек.
Села на диван, взяла альбом. Детский. В руки. Сколько ж тут всего… Школьные линейки… Банты… День рождения с тортом и пятью свечами… Выпускной в детском саду…
И вдруг засмеялась. Тихо сначала, потом все громче. Плотину прорвало. В рыдания облегчения перешло. И снова – в смех. Хохотала до слез, прижимая альбом к себе, как клад. Слезы текли по щекам, смывая остатки напряжения.
Дом снова мой. Только мой. Никаких командиров. Никакой пыли. Никакого дивана, занятого чужим телом. Делать что хочу, дышать как хочу. Свобода. И это прекрасно.
