— Игорь, я не поняла, ты сейчас серьезно? — Дарья отставила чашку с недопитым чаем, который мгновенно показался ей горьким. Вечер перестал быть томным. Он вообще перестал быть. Осталась только звенящая нота недоумения, переходящая в глухое раздражение.
— Даш, ну а что такого? — муж, Игорь, посмотрел на нее своим фирменным взглядом: немного виноватым, немного просящим, как у ребенка, который знает, что лезет не туда, но остановиться уже не может. — Зойке просто нужно где-то перекантоваться. Пару месяцев, не больше. Пока работу найдет, на ноги встанет.
— Перекантоваться? В моей квартире? — Даша подчеркнула слово «моей» не столько голосом, сколько всем своим видом. Она выпрямилась на стуле в их новой, пахнущей свежим ремонтом кухне, и почувствовала, как внутри закипает холодная ярость. — Игорь, мы это обсуждали. Сто раз обсуждали. Никаких «перекантоваться». Особенно когда речь идет о твоей сестре.
— Ну она же не чужой человек, Даш. Она моя сестра.
— А я твоя жена. И эта квартира — моя. Я на нее горбатилась пять лет, пока ты рассказывал мне, что «деньги — не главное». Я отказывала себе во всем. В отпуске, в новой одежде, в простых походах в кафе. Я брала подработки, спала по четыре часа. А ты? Ты вложил сюда хоть копейку? Нет. Ты помогал маме с дачей, покупал Зойке очередной телефон, потому что старый «уже не модный». Так что давай сразу проясним: это моя территория. Моя крепость. И я не собираюсь превращать ее в проходной двор для твоей родни.
Игорь ссутулился. Он ненавидел эти разговоры. Они всегда выставляли его в невыгодном свете, делали каким-то безвольным приживалой. Хотя он работал, приносил зарплату. Не такую большую, как у Даши, конечно. Он был простым инженером в проектном бюро, где оклады не менялись годами. Даша же, как ведущий логист в крупной транспортной компании, крутилась как белка в колесе, но и зарабатывала соответственно. Именно ее целеустремленность и стальной характер позволили им выбраться из тесной съемной однушки на окраине и переехать в эту светлую, просторную «двушку» в хорошем районе.
— Я не говорю, что это не так, — примирительно начал он. — Я все понимаю. Но куда ей деваться? Она же в нашем городе одна. С хозяйкой той квартиры поругалась, та ее выставила.
— Поругалась? — Даша скептически хмыкнула. Она слишком хорошо знала Зою. Двадцатидвухлетняя девица с амбициями столичной дивы и полным отсутствием желания прикладывать для их реализации хоть какие-то усилия. Красивая, яркая, она привыкла, что все ей достается легко. А если не доставалось — в дело вступали слезы, истерики и звонки маме, Светлане Анатольевне. — Наверняка опять за квартплату не заплатила или привела очередную шумную компанию. С Зойкой по-другому не бывает.
— Даша, не надо так. Ты ее просто не любишь.
— Я ее не понимаю, Игорь. И не обязана любить. Я просто хочу жить спокойно. В своей квартире. С тобой. И все. Это что, слишком много?
Он молчал, изучая узор на столешнице. Даша знала, что это затишье перед бурей. Игорь сейчас переваривал ее отказ, а потом в дело вступит тяжелая артиллерия в лице его мамы. И Даше снова придется держать оборону. Как же она от этого устала.
Звонок раздался на следующий день, когда Даша была на работе, в самой гуще логистических схем и транспортных накладных. На дисплее высветилось «Светлана Анатольевна». Даша мысленно застонала и приняла вызов.
— Дашенька, здравствуй, деточка, — голос свекрови сочился медом, в котором, как знала Даша, всегда была спрятана капля яда. — Не отвлекаю тебя, труженица ты наша?
— Здравствуйте, Светлана Анатольевна. Немного занята, но для вас минутка найдется, — вежливо, но холодно ответила Даша.
— Ох, я на секундочку. Сердце что-то прихватило, давление подскочило. Вся извелась за нашу Зоеньку. Представляешь, какая история! Эта мегера, хозяйка, вышвырнула ее на улицу! Девочка с одним чемоданом осталась. Хорошо, подружка приютила на ночь на раскладушке. Игорь тебе рассказывал?
«Начинается», — подумала Даша.
— Рассказывал, — подтвердила она.
— Я ему говорю: «Игорек, у вас же с Дашей квартира большая, светлая. Неужели сестренке родной уголок не найдется?». А он мне, представляешь, мямлит что-то невнятное. Что Дашенька, мол, против. Я ушам своим не поверила! Ты же у нас такая умница, такая рассудительная. Ты же понимаешь, что нельзя родного человека в беде бросать. Это же кровь наша.
Даша прикрыла глаза, массируя виски. Манипуляция была настолько топорной, что становилось смешно. И грустно.
— Светлана Анатольевна, я все понимаю. Но когда мы планировали эту квартиру, мы с Игорем договаривались, что будем жить вдвоем. У нас своя семья, свой быт. Появление еще одного человека, даже на время, все нарушит.
— Да что там нарушит-то? — в голосе свекрови появились стальные нотки. — Поставит кроватку в уголке, она же тихая, как мышка. Тебе и дела до нее не будет. Зато ребенок под присмотром, у своих. А то мало ли что в этом большом городе.
— Зое двадцать два года, она не ребенок. И ей нужно учиться самостоятельности, а не сидеть на шее у родственников.
Пауза на том конце провода стала ледяной.
— Значит, это твое окончательное решение? Выгоняешь девчонку на улицу? — тон свекрови изменился, мед исчез без следа.
— Я никого не выгоняю. Я просто не впускаю в свой дом. Это разные вещи. Извините, Светлана Анатольевна, у меня совещание.
Даша нажала отбой, не дожидаясь ответа. Руки слегка дрожали. Она знала, что этот разговор — только начало. Вечером ее ждет продолжение от Игоря.
И она не ошиблась. Он пришел домой мрачнее тучи. Молча поужинал, глядя в тарелку, а потом выдал:
— Мать звонила. У нее давление двести. Сказала, если с Зоей что-то случится, это будет на твоей совести.
Даша устало вздохнула.
— Игорь, а на чьей совести будет, если я слягу с нервным срывом? Твоя мама — непревзойденный манипулятор. А ты ведешься.
— Она моя мать! Я не могу просто игнорировать ее слова!
— А я твоя жена! Почему ты тогда игнорируешь мои? Почему мое спокойствие, мое мнение, мои желания для тебя всегда на втором месте после «мама сказала»?
— Это не так!
— Это именно так! — Даша повысила голос. — Ты готов пожертвовать нашим уютом, нашими планами, моим душевным равновесием, лишь бы мама была довольна и Зое было комфортно. А где в этой схеме я, Игорь? Где мы?
Он не нашел что ответить. Просто встал и ушел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Даша осталась одна на кухне, в тишине, которая казалась оглушительной. Она смотрела на идеальные глянцевые фасады гарнитура, на дорогую плитку, на новую бытовую технику. Все это она выбирала сама, оплачивала сама, организовывала доставку и установку. Она создавала это гнездо для них двоих. А теперь его пытались растащить по перышку, и ее собственный муж был на стороне «растаскивающих».
Через пару дней, в субботу, раздался звонок в домофон. Даша, которая как раз разбирала вещи после стирки, удивилась. Они никого не ждали.
— Кто? — спросила она в трубку.
— Дашенька, это мы! Открывай! — прозвучал до боли знакомый голос Светланы Анатольевны.
У Даши внутри все похолодело. «Мы» — это означало, что она не одна. Она нажала кнопку открытия двери, чувствуя, как по спине пробегает неприятный холодок. Через минуту на пороге стояла вся честная компания: сияющая свекровь с тортом в руках, смущенный Игорь и, вишенка на этом торте, — Зоя с огромным розовым чемоданом на колесиках.
— С новосельем вас, дорогие наши! — провозгласила Светлана Анатольевна, проходя в прихожую, как к себе домой. — Решили вот сюрприз сделать. А то все никак не соберемся отпраздновать.
Зоя, скромно потупив глазки, проскользнула следом и поставила свой чемодан у стены. Он выглядел в минималистичной прихожей Даши как инородное тело, как объявление войны.
Даша посмотрела на Игоря. Он отводил взгляд. Предатель. Он знал. Он все это подстроил. Привел их сюда, поставив ее перед фактом.
— Здравствуйте, — процедила Даша, чувствуя, как немеет лицо. — Мы не ждали гостей.
— Ой, да какие мы гости! Мы же семья! — отмахнулась свекровь, уже проходя на кухню. — Зоенька, разувайся, проходи, не стесняйся. Игорь, покажи сестре, где она пока поживет.
Игорь, бледнея, кивнул в сторону большой комнаты.
— Там диван раскладывается…
Это было последней каплей.
— Стоп, — голос Даши прозвучал тихо, но так, что все замерли. Даже Светлана Анатольевна, уже собиравшаяся хозяйничать у холодильника. — Никто нигде здесь жить не будет. Зоя, бери свой чемодан и возвращайся туда, откуда пришла.
Зоя вспыхнула. Ее глаза наполнились слезами.
— Но мне некуда идти!
— Это не моя проблема. Ты взрослая девушка. Решай свои проблемы сама.
— Даша! — взревел Игорь. — Ты что себе позволяешь?!
— Я? Я себе позволяю защищать свои границы! То, чего ты сделать не можешь или не хочешь!
— Да как ты смеешь! — вмешалась Светлана Анатольевна, ее лицо пошло красными пятнами. — Ты кто такая, чтобы указывать моему сыну и моей дочери? Волчица! Вцепилась в мужика, в квартиру, и думаешь, все можно?
— Да, в этой квартире — можно, — спокойно ответила Даша, чувствуя, как страх отступает, уступая место ледяной решимости. Она посмотрела прямо в глаза мужу. — Ты привел их сюда за моей спиной. Ты решил, что можешь прогнуть меня, сломать. Ты думал, я промолчу, утрусь, чтобы не портить отношения? Ты ошибся, Игорь.
Она повернулась к его родственникам.
— У вас пять минут, чтобы покинуть мою квартиру.
— Мы никуда не пойдем! — заявила свекровь, усаживаясь на стул. — Это и квартира моего сына тоже! Он тут прописан!
Даша усмехнулась.
— Прописан. Но не является собственником. И если вы сейчас же не уйдете, я вызову полицию. И заявлю о незаконном проникновении. Уверена, им будет очень интересно пообщаться.
Угроза подействовала. Светлана Анатольевна медленно поднялась. В ее глазах плескалась неприкрытая ненависть. Зоя уже рыдала в голос, размазывая по лицу дорогую тушь.
— Ты еще пожалеешь об этом, Даша, — прошипела свекровь. — Ты останешься одна. Игорь не простит тебе такого унижения своей семьи.
— Посмотрим, — бросила Даша.
Она молча стояла в прихожей, пока они одевались. Игорь метался между ней, матерью и сестрой, что-то лепеча про то, что «надо поговорить», «все решить мирно». Но его уже никто не слушал. Наконец, дверь за ними захлопнулась.
Игорь остался. Он стоял посреди прихожей, растерянный и злой.
— Ну что, ты довольна? — спросил он. — Ты унизила мою мать. Ты выгнала мою сестру. Ты просто растоптала мою семью.
Даша смотрела на него долго, как будто видела впервые. Не любимого мужчину, с которым они прошли через многое, а чужого, слабого человека, который только что пытался ее предать.
— Твою семью? Игорь, а я — не твоя семья? Мои чувства, мои нервы — это пустое место? Ты притащил их сюда, как таран, чтобы пробить мою оборону. Ты не оставил мне выбора.
— Я просто хотел всем помочь!
— Нет. Ты просто хотел быть хорошим для мамы. Как всегда. А на меня тебе было плевать. Ты решил, что я стерплю. Не стерпела.
Он смотрел на нее с обидой и непониманием.
— И что теперь?
Даша подошла к окну. Во дворе она увидела, как Светлана Анатольевна что-то гневно выговаривает Зое, а та плачет, прижимая к себе телефон. Картина была до тошноты знакомой.
— А теперь, Игорь, ты идешь к ним. Утешать. Решать их проблемы. Как ты любишь.
— То есть ты меня выгоняешь?
Даша обернулась. В ее глазах не было ни слез, ни злости. Только огромная, всепоглощающая усталость.
— Я не выгоняю. Я даю тебе возможность сделать то, что ты на самом деле хочешь. Быть с ними. Потому что с ними ты — нужный, важный, спаситель. А со мной тебе приходится быть просто мужем. Равным партнером. А ты, видимо, так не умеешь.
Он молча пошел к двери. Взял куртку. На пороге обернулся.
— Ты пожалеешь, Даша. Одиночество — страшная штука.
— Может быть. Но это лучше, чем жить в постоянной войне за право на собственную жизнь.
Дверь за ним закрылась. Даша осталась одна. Она медленно обошла квартиру: прихожую, где еще витал чужой парфюм свекрови, кухню с сиротливо стоящим на столе тортом, гостиную с диваном, который предназначался для Зои.
Она села на этот диван. Тишина давила. Не было ни радости победы, ни облегчения. Была только тупая, ноющая боль в груди. Она выиграла битву за квартиру. Но, кажется, проиграла войну за свою семью. Или… может быть, семьи-то уже давно и не было? Была только иллюзия, которую она так отчаянно пыталась сохранить.
Внезапно Даша почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она распахнула окно. Прохладный осенний ветер ворвался в комнату, принося с собой запахи прелой листвы и дождя. Она дышала глубоко, полной грудью. Впервые за долгое время в ее доме пахло только свободой. Горькой, холодной, но ее собственной. И где-то в глубине души зародилось новое, незнакомое чувство. Не счастье. Нет, до него было еще очень далеко. Это была решимость. Решимость жить дальше. Одной. В своей квартире.
Прошла неделя. Игорь не звонил. Даша тоже. Она с головой ушла в работу, возвращаясь поздно вечером в пустую, гулкую квартиру. Поначалу тишина сводила с ума. Каждый скрип, каждый звук за стеной заставлял вздрагивать. Она машинально готовила ужин на двоих, а потом со вздохом убирала вторую тарелку в холодильник.
Но постепенно она начала привыкать. Она включала музыку, которую любила, а Игорь терпеть не мог. Раскладывала на диване свои рабочие бумаги, не боясь, что кто-то будет ворчать про беспорядок. Она могла часами лежать в ванной, читая книгу, и никто не стучал в дверь с вопросом: «Ты скоро?».
Она вдруг осознала, как много энергии уходило на то, чтобы постоянно учитывать чужие интересы, сглаживать углы, быть «удобной». Сначала для Игоря. Потом для его семьи. Она так старалась быть хорошей женой и невесткой, что почти забыла, каково это — быть просто собой.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела его. Игорь стоял у подъезда. Он похудел, осунулся. Под глазами залегли тени.
— Даша, — он шагнул ей навстречу. — Нам надо поговорить.
Она молча кивнула и открыла дверь в подъезд. Они поднялись на ее этаж в звенящей тишине лифта.
В квартире Игорь растерянно огляделся.
— У тебя… по-другому как-то.
— Я переставила кресло, — сухо ответила Даша. — Чай будешь?
Он кивнул. Пока она возилась на кухне, он прошел в комнату. Сел на диван, на то самое место, где она теперь любила сидеть вечерами.
— Я живу у матери, — начал он, когда Даша поставила перед ним чашку. — Это ад, Даша.
Она молчала, давая ему выговориться.
— Мать постоянно пилит. Что я тряпка, не смог поставить жену на место. Что из-за меня она теперь враг тебе номер один. Зойка ноет, что я не могу найти ей денег на съем нормальной квартиры, а не комнаты у черта на куличках. Они обе высасывают из меня все соки. Я понял… я понял, от чего ты меня защищала.
Даша смотрела на него без всякого злорадства. Только с бесконечной грустью.
— Я не защищала тебя, Игорь. Я защищала себя.
— Я был неправ, — он посмотрел ей в глаза. В его взгляде была такая тоска, что у Даши на секунду дрогнуло сердце. — Я дурак. Я должен был быть на твоей стороне. Всегда. Я люблю тебя, Даш. Давай попробуем все сначала. Я поговорю с ними. Я поставлю жесткие границы. Больше никто и никогда не посмеет лезть в нашу жизнь. Я обещаю.
Он говорил искренне. Даша видела это. И, возможно, год назад она бы растаяла от этих слов. Бросилась бы ему на шею, счастливая, что он все «осознал». Но не сейчас.
Что-то внутри нее сломалось в тот день, когда он привел свою семью к ней в дом, используя их как живой щит и таран одновременно. Что-то безвозвратно умерло. Доверие.
— Игорь, — тихо начала она, тщательно подбирая слова. — Я рада, что ты это понял. Правда. Может быть, это сделает твою дальнейшую жизнь проще.
— Нашу жизнь, — поправил он.
Даша покачала головой.
— Нет, Игорь. Твою. И мою. По отдельности.
Он замер, не веря своим ушам.
— Что? Ты не хочешь меня простить?
— Дело не в прощении. Я тебя не виню. Ты такой, какой есть. Ты вырос в этой системе, где семья — это клан, где личные границы размыты, где слово матери — закон. Ты не можешь иначе. Даже если сейчас ты так думаешь, пройдет время, и все вернется на круги своя. Мама снова заболеет, у Зойки опять что-то случится, и ты снова будешь разрываться между ними и мной. И снова выберешь их, потому что чувство вины перед ними сильнее, чем любовь ко мне.
— Это неправда! Я изменюсь!
— Не надо, Игорь. Не меняйся. Просто найди женщину, для которой это будет нормой. Которая с радостью примет твою маму, сестру, тетю из Саратова и троюродного племянника. Такую же, как они. А я… я другая. Я больше так не могу. Я хочу жить спокойно. Без драм, без манипуляций, без вечного чувства, что я кому-то что-то должна.
Он смотрел на нее, и в его глазах обида сменилась отчаянием. Он понял, что это конец. Не очередной скандал. Не женский каприз. Это было взвешенное, окончательное решение.
— Значит, квартира… — начал он и осекся.
Даша поняла, о чем он. О той фразе, что стала точкой невозврата.
— Эту квартиру я купила одна и жить я тоже тут буду одна, без твоей родни, — тихо, почти безэмоционально повторила она. — Я не для того ее покупала, чтобы делить с кем-то еще. Оказалось, что и с тобой тоже.
Он молча встал. Подошел к двери.
— Прощай, Даша.
— Прощай, Игорь.
Дверь закрылась. На этот раз Даша не чувствовала боли. Только пустоту и странное, почти болезненное облегчение. Она знала, что впереди будет сложно. Будут одинокие вечера, тоскливые выходные, приступы жалости к себе. Но она также знала, что приняла единственно верное для себя решение.
Она взяла свою чашку, подошла к окну и сделала глоток остывшего чая. Город за окном сверкал тысячами огней. Тысячи окон, за каждым из которых — своя история. Своя любовь, своя боль, своя борьба. И она, Даша, была теперь одной из этих крошечных светящихся точек. Одинокой. Но свободной. И впервые за много лет она почувствовала, что этого — достаточно.
