Лариса вытирала посуду медленно, методично, словно это занятие могло успокоить бурю эмоций, клокотавших внутри. За стеной гостиной слышался голос Тамары Викторовны — её свекрови. Голос звучал мелодично, почти приветливо, но Лариса уже научилась различать в этой мелодичности яд.
— А вот Кристина всегда так красиво накрывала на стол, — доносилось из гостиной. — Помнишь, Димочка? Она салфетки умела складывать, как в ресторане. И цветы всегда подбирала в тон скатерти.
Лариса сжала полотенце в кулаке. Кристина. Опять Кристина. Бывшая девушка Димы, с которой он расстался три года назад, но которая, казалось, продолжала жить в этом доме как призрак совершенства.
Они поженились полгода назад. Свадьба была скромной, но счастливой. Дима клялся ей в любви, обещал защищать от всего на свете. Но от собственной матери он защитить не мог — или не хотел.
Лариса вошла в гостиную с подносом. За столом сидели Тамара Викторовна, Дима и его тётя Людмила, приехавшая в гости из Твери. Свекровь оживлённо что-то рассказывала, жестикулируя изящными руками с безупречным маникюром.
— Вот и Лариса, — Тамара Викторовна окинула её оценивающим взглядом. — Дорогая, ты не могла бы принести ещё сахар? А то ты, видимо, забыла поставить сахарницу. Кристина никогда не забывала о таких мелочах.
— Мама, — начал было Дима, но замолчал под тяжёлым взглядом матери.
— Что «мама»? Я просто констатирую факт. Людочка, ты же помнишь Кристину? Такая милая девочка была. Жаль, что они с Димой не сошлись характерами.
Тётя Людмила неловко покашляла, бросив на Ларису сочувствующий взгляд.
— Тамара, может, не стоит…
— Что не стоит? Я же ничего плохого не говорю! — свекровь всплеснула руками с невинным видом. — Просто вспоминаю. Разве нельзя вспоминать?
Лариса молча поставила сахарницу на стол и вернулась на кухню. Руки дрожали. Щёки горели от унижения. Это было не в первый, не во второй и даже не в десятый раз. Каждый визит к свекрови, каждый семейный обед превращался в пытку.
«Кристина умела готовить утку с яблоками, а ты только макароны сварить можешь».
«Кристина так заботилась о Диме, всегда его рубашки гладила сама».
«У Кристины такой хороший вкус был, а ты вот это платье зачем купила?»
Вечером, когда они вернулись домой, Лариса не выдержала.
— Дима, нам нужно поговорить.
Он устало опустился на диван, расстегнул ворот рубашки.
— Лара, я знаю, о чём ты. Мама не со зла, она просто…
— Просто что? — голос Ларисы прозвучал резче, чем она хотела. — Просто унижает меня при каждом удобном случае? Просто сравнивает меня с твоей бывшей, которую я никогда не видела, но о которой уже знаю больше, чем о некоторых родственниках?
— Она привыкла к Кристине, они три года общались…
— Три года? Мы женаты полгода, Дима! Полгода я терплю это! Ты понимаешь, как мне обидно? Как унизительно слышать это при гостях, при твоих родственниках? Твоя тётя сегодня смотрела на меня с таким сочувствием, будто я прокажённая!
Дима провёл рукой по лицу.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Поговори с ней! Скажи, что это неприемлемо. Что я твоя жена, и она должна уважать меня.
— Хорошо, — он кивнул. — Я поговорю с ней. Обещаю.
Но разговор не помог. Точнее, помог, но не так, как надеялась Лариса.
Следующий визит к свекрови состоялся через неделю — день рождения Тамары Викторовны. Гостей было человек двадцать: родственники, соседи, подруги именинницы. Лариса надеялась, что хоть в такой день свекровь проявит хоть каплю такта.
Надежда оказалась напрасной.
— Ой, девочки, смотрите, какой торт Лариса купила! — объявила Тамара Викторовна, когда Лариса внесла коробку из кондитерской. — Купила! А Кристина всегда сама пекла. У неё руки золотые были. Помнишь, Дим, она тот медовик делала? Пальчики оближешь!
Гости замолчали. Кто-то отвёл взгляд. Лицо Ларисы полыхнуло краской.
— Мама, я просил тебя… — начал Дима тихо.
— Что ты просил? Я правду говорю. Кристина умела печь, а Лариса не умеет. Что тут такого?
— Я работаю, Тамара Викторовна, — проговорила Лариса, стараясь держать голос ровным. — Я работаю по десять часов в день. У меня нет времени печь торты.
— А Кристина тоже работала. И при этом находила время. Это всё вопрос приоритетов, дорогая моя.
Вечером того дня, когда они вернулись домой, Лариса не могла сдержать слёз. Она плакала в ванной, включив воду, чтобы Дима не слышал. Но он услышал. Вошёл, обнял, гладил по спине.
— Прости, — шептал он. — Прости меня. Я не знаю, что на неё нашло. Я же просил её не делать этого.
— А ты не понимаешь? — Лариса отстранилась, посмотрела ему в глаза. Её лицо было мокрым от слёз, глаза покраснели. — Она это специально делает! Ты попросил её остановиться, и она разозлилась. Теперь она делает это ещё чаще, ещё больнее. Она хочет, чтобы я ушла!
— Это не так, она не такая…
— Она именно такая! — Лариса почти закричала. — Твоя мать постоянно сравнивает меня с твоей бывшей! Может быть тебе, действительно, с ней лучше будет?
Дима побледнел.
— Лара, ты о чём? Я люблю тебя. Только тебя.
— Тогда сделай что-нибудь! Потому что я больше не могу. Я устала чувствовать себя неполноценной, хуже какой-то Кристины, которую твоя мать возвела в ранг святой!
— Я поговорю с ней ещё раз. Серьёзно поговорю.
— Ты уже говорил, — Лариса вытерла лицо полотенцем. — И это только ухудшило ситуацию.
Следующие две недели были кошмаром. Тамара Викторовна звонила почти каждый день. Разговоры с Димой всегда заканчивались одинаково:
— Кристина говорила, что тебе нужно принимать витамины в этот сезон. Ты принимаешь?
— Кристина умела выбирать подарки. Помнишь, она мне на прошлый день рождения купила ту шаль? До сих пор ношу.
— Кристина всегда знала, когда тебя нужно оставить в покое, а когда поговорить.
Дима злился, огрызался, но мать будто не слышала его. Она продолжала своё, упорно, методично.
На семейном ужине у родителей Ларисы, куда они пригласили Тамару Викторовну, свекровь умудрилась упомянуть Кристину трижды за вечер. Родители Ларисы переглядывались, мама сжимала салфетку под столом так, что костяшки пальцев побелели, но молчала.
— Знаете, — сладко проговорила Тамара Викторовна за десертом, — я иногда думаю, что если бы Дима и Кристина не поссорились тогда из-за ерунды, они бы сейчас уже детей имели. Она так хотела детей. А Лариса всё карьерой занята.
— Мы с Димой планируем детей через год-два, — твёрдо сказала Лариса.
— Ну да, ну да. Вот все говорят, «через год-два», а потом время уходит, и уже поздно. Биологические часы тикают, дорогая моя.
Отец Ларисы, обычно спокойный и молчаливый человек, отложил вилку.
— Тамара Викторовна, мне кажется, вам стоит сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом. Лариса — жена вашего сына. Это факт, с которым нужно смириться.
— Я смирилась! — свекровь всплеснула руками. — Я просто вспоминаю. Разве нельзя вспоминать?
— Можно, — сухо ответила мать Ларисы, не выдержав. — Но есть разница между воспоминаниями и намеренным унижением.
Тамара Викторовна оскорбилась, раньше времени ушла, хлопнув дверью. Дима извинялся перед тестем и тёщей, Лариса сидела бледная, почти не дыша.
Дома той ночью они поссорились. Впервые за всё время брака по-настоящему, с криком, с обвинениями.
— Ты не видишь, что она делает! — кричала Лариса. — Она разрушает наш брак! Она хочет, чтобы я ушла!
— Она моя мать! Что ты хочешь, чтобы я с ней сделал?
— Объясни ей! Скажи, что если она продолжит, мы прекратим общение!
— Она пожилая женщина, она одна…
— Она манипулирует тобой! Боже, почему ты этого не видишь?
— А ты слишком чувствительная! Может, если бы ты хоть раз испекла что-нибудь или…
Лариса замерла. Посмотрела на мужа так, будто видела его впервые.
— Что ты сказал?
Дима осёкся, понял, что зашёл слишком далеко.
— Лара, я не то хотел сказать…
— Нет, ты именно это хотел сказать. Ты согласен с ней. Ты тоже считаешь, что я хуже этой твоей Кристины.
— Нет! Я так не считаю!
— Тогда почему ты защищаешь её, а не меня? Я твоя жена, Дима. Жена! А ты позволяешь своей матери втаптывать меня в грязь!
Она ушла в спальню, заперлась. Дима стучал, просил открыть, но она не открыла. Той ночью они спали порознь.
Утром Лариса приняла решение. Она не могла больше так жить. Она позвонила Тамаре Викторовне и попросила о встрече. Наедине.
Свекровь согласилась с удивлением в голосе.
Они встретились в кафе рядом с домом Тамары Викторовны. Свекровь пришла в элегантном костюме, с безупречной причёской, с лёгкой полуулыбкой на губах.
— Я рада, что ты захотела поговорить, — начала она, усаживаясь за столик. — Может, наконец-то ты поймёшь…
— Тамара Викторовна, — перебила её Лариса твёрдо. — Сегодня говорить буду я. А вы будете слушать.
Свекровь приподняла брови, но промолчала.
Лариса сделала глубокий вдох. Её сердце колотилось, руки дрожали, но она заставила себя смотреть свекрови прямо в глаза.
— Я знаю, что вы делаете. Вы не просто вспоминаете Кристину. Вы систематически, целенаправленно унижаете меня, сравнивая с ней. При гостях, при родственниках, при моих родителях. Вы делаете это специально, чтобы я почувствовала себя недостойной вашего сына.
— Дорогая моя…
— Я ещё не закончила, — Лариса подняла руку. — Я поняла, в чём дело. Вы хотите вернуть Диму. Не к Кристине — она уже вышла замуж, я узнала. Вы хотите вернуть его себе. Вы хотите, чтобы он снова был только вашим, чтобы вы были главной женщиной в его жизни. Но это невозможно, Тамара Викторовна. Он вырос. У него теперь своя семья.
Лицо свекрови побледнело, потом покрылось пятнами.
— Как ты смеешь…
— Я смею, потому что я его жена. Я не Кристина. Я никогда не буду Кристиной. Но я люблю вашего сына, и он любит меня. И я никуда не уйду. Вам придётся смириться с этим.
— Ты думаешь, что если ты моя невестка, то можешь указывать мне, что делать?
— Нет, — Лариса покачала головой. — Я не указываю. Я просто объясняю, как всё будет дальше. Вы можете продолжать вести себя так, как вели. Вы можете продолжать унижать меня, сравнивать с бывшей девушкой вашего сына. Но тогда вы потеряете Диму.
— Он никогда не откажется от матери!
— Не откажется. Но отдалится. Он будет приезжать реже, звонить реже. Он будет вежлив, но холоден. А когда вам понадобится помощь — а она понадобится, Тамара Викторовна, вы ведь не молодеете — когда вам понадобится помощь, будет ли она? Зависит это не только от Димы, но и от меня. Потому что я теперь главная женщина в его жизни. Я принимаю решения вместе с ним. И если вы сделаете меня своим врагом, то в старости останетесь одна.
Тамара Викторовна молчала. По её лицу было видно, что слова Ларисы попали в цель.
— Или, — продолжила Лариса мягче, — вы можете принять меня. Не как замену Кристине, не как недостойную копию кого-то. Принять меня как жену вашего сына, как члена семьи. Мы можем стать близкими, Тамара Викторовна. Я не против. Я даже хочу этого. Но только на условиях взаимного уважения.
— А если я не хочу? — голос свекрови был тихим, но в нём звучала угроза.
— Тогда вы потеряете не только меня, но и Диму. Потому что он любит меня. И рано или поздно ему придётся выбирать. А выбор он сделает в мою пользу. Не потому что я лучше вас, а потому что я его жена, я его будущее. А вы… вы его прошлое. И чем больше вы будете цепляться, тем быстрее он отдалится.
Наступило долгое молчание. Официантка принесла кофе, но ни одна из женщин не притронулась к чашке.
Наконец Тамара Викторовна заговорила. Голос её звучал устало:
— Ты думаешь, тебе легко? Вырастить сына? Отдать ему всю жизнь, все силы? А потом смотреть, как он выбирает другую женщину?
— Он не выбирал между нами, — мягко сказала Лариса. — Он просто вырос. Это естественно. Это правильно. Каждый ребёнок рано или поздно заводит свою семью.
— Кристина была как дочь для меня…
— Но она ушла. И Дима не вернулся к вам тогда, правда? Он жил своей жизнью. А потом встретил меня. Я не хочу быть вашим врагом, Тамара Викторовна. Но я и не позволю себя унижать. Дальше решать вам.
Лариса встала, положила на стол деньги за кофе и вышла из кафе. Руки её дрожали, но внутри было странное спокойствие. Она сказала всё, что хотела. Теперь очередь была за свекровью.
Дима звонил ей весь день, волновался, спрашивал, о чём она говорила с матерью. Лариса отвечала уклончиво: «Поговорили. По душам. Всё нормально».
Вечером, когда Дима вернулся с работы, позвонила Тамара Викторовна. Лариса видела, как он разговаривает в коридоре, видела его удивлённое лицо, растерянность.
— Что она сказала? — спросила Лариса, когда он положил трубку.
— Она… она извинилась. Сказала, что вела себя неправильно. Что хочет начать всё с чистого листа. С тобой.
Лариса кивнула.
— И что ты ответил?
— Я сказал, что это твоё решение. Хочешь ли ты дать ей ещё один шанс.
Лариса подошла к окну, посмотрела на вечерний город. Огни зажигались один за другим, день переходил в ночь, жизнь продолжалась.
— Я дам ей шанс, — сказала она наконец. — Один. Если она сорвётся снова, если хоть раз упомянет Кристину в сравнении со мной, то всё. Мы прекратим общение. Согласен?
Дима подошёл, обнял её сзади, уткнулся лицом в плечо.
— Согласен. Прости меня. За то, что не защитил тебя раньше. За то, что не увидел, что происходит.
— Ты видел, — Лариса повернулась к нему. — Просто не знал, что делать. Теперь знаешь. Теперь ты на моей стороне. Всегда.
— Всегда, — повторил он и поцеловал её.
Следующий визит к свекрови состоялся через две недели. Лариса шла туда с тревогой, но и с готовностью немедленно уйти, если что-то пойдёт не так.
Тамара Викторовна встретила их приветливо, но сдержанно. На столе были пироги — домашние, судя по запаху.
— Я испекла, — сказала она, не глядя на Ларису. — Давно не пекла. Забыла уже, как это делается.
Они сели за стол. Разговор шёл натянуто, обе женщины осторожно подбирали слова. Дима нервно ёрзал на стуле.
— Лариса, — наконец заговорила Тамара Викторовна. — Я хотела сказать… ты хорошо выглядишь в этом платье. Цвет тебе идёт.
Это был мир. Неуверенный, хрупкий, но мир.
— Спасибо, — ответила Лариса. — А у вас новая причёска? Очень красиво.
Они ещё долго учились быть семьёй. Тамара Викторовна срывалась пару раз — по привычке начинала говорить «А вот Крис…», но осекалась на полуслове, кусала губы. Лариса видела, как это давалось ей нелегко, но ценила усилия.
Постепенно отношения наладились. Не идеально — но честно. Свекровь научилась видеть в Ларисе отдельного человека, а не замену кому-то. Лариса научилась понимать страхи Тамары Викторовны, её одиночество, её нежелание отпускать сына.
А Дима понял главное: семья — это не только кровь. Это выбор, который делаешь каждый день. Выбор быть рядом, выбор защищать, выбор любить.
Год спустя Лариса узнала, что беременна. Когда они сообщили об этом Тамаре Викторовне, та расплакалась.
— Внук, — шептала она сквозь слёзы. — Или внучка. Боже мой, я буду бабушкой.
— Будете, — улыбнулась Лариса. — И мы хотим, чтобы вы были хорошей бабушкой. Любящей, но не подавляющей.
Тамара Викторовна кивнула.
— Я постараюсь. Обещаю.
И сдержала это обещание. Когда родилась маленькая Оля, свекровь приехала помогать — но не командовать. Она спрашивала разрешения, прежде чем дать совет. Она хвалила Ларису, когда видела, как та справляется с материнством. Она никогда больше не упоминала Кристину.
Однажды, когда Оле было полгода, Тамара Викторовна сидела с внучкой на руках, и Лариса слышала, как она шептала малышке:
— Твоя мама — молодец. Сильная, умная. Повезло твоему папе, что он её встретил. Вот вырастешь, будь такой же.
Лариса стояла в дверях и слушала. Сердце сжималось — но уже не от обиды, а от благодарности. Они прошли долгий путь, все трое. Путь от войны к миру, от чужих к семье.
И это было правильно.
Это было их маленькой победой.
