– Вещи твои у двери. Собирайся.
Аня замерла на пороге, не в силах даже снять промокшие от мокрого снега сапоги. Голос Тамары Ивановны, свекрови, резал без ножа, холодный и ровный, как лезвие гильотины. В прихожей, рядом с резной вешалкой из темного дуба, стояли два ее чемодана и детский рюкзачок с неуклюжим медвежонком-брелоком. Рядом, на полу, – пакет с Мишкиными игрушками.
– Что… что это значит? – выдохнула Аня, а сердце ухнуло куда-то в пятки. – Олег!
Муж стоял в глубине коридора, в тени арки, ведущей в гостиную. Он не смотрел на нее. Его плечи были опущены, а крупная, обычно уверенная фигура казалась ссутулившейся и чужой.
– Так будет лучше, Аня, – глухо произнес он, и в этом голосе не было ничего от того Олега, которого она любила.
– Лучше? Для кого лучше? – ее голос сорвался. – На улице метель, у нас ребенок! Миша только-только после бронхита!
Пятилетний Мишка, который до этого с интересом разглядывал чемоданы, услышав свое имя, подошел к матери и прижался к ее ноге. Он с тревогой смотрел то на бабушку, то на отца.
Тамара Ивановна сделала шаг вперед. Ее высокая, поджарая фигура излучала ледяную власть. Лицо, с мелкими, строгими чертами и тонко поджатыми губами, было непроницаемо.
– Не нужно устраивать сцен. Ты все прекрасно понимаешь. Ваши отношения с Олегом зашли в тупик. Он принял решение.
– Он? Или вы за него решили? – выкрикнула Аня, чувствуя, как внутри закипает бессильная ярость. Она посмотрела на мужа, моля его взглядом. – Олег, скажи хоть что-нибудь! Посмотри на меня!
Он медленно поднял голову. В его глазах была такая мука, такая бездна отчаяния, что Ане на мгновение стало его жаль. Но это чувство тут же утонуло в волне обиды.
– Мама права, – выдавил он. – Мы не можем больше быть вместе.
Это был приговор. Не обсуждаемый, окончательный. Свекровь взяла внука за руку.
– Мишенька, побудь со мной. Маме нужно собраться.
– Я никуда не пойду без мамы! – мальчик вырвал руку и крепче вцепился в Анино пальто.
– Не трогайте его! – рявкнула Аня, инстинктивно заслоняя сына. Она обвела взглядом прихожую – плод ее трудов, ее вкуса. Итальянская плитка под ногами, венецианская штукатурка на стенах, зеркало в тяжелой раме, которое она нашла на блошином рынке и сама реставрировала ночами. Все это было ее домом. Было.
– У тебя есть полчаса, – отчеканила Тамара Ивановна, игнорируя ее выпад. – Потом я вызову службу, чтобы вынести вещи на лестничную клетку. Не позорься перед соседями.
Дверь в гостиную за Олегом и его матерью закрылась. Аня осталась одна в прихожей, оглушенная и раздавленная. Снаружи завывал ветер. Полчаса. Ее жизнь, ее любовь, ее дом – все это уместили в тридцать минут. Она механически одела сына, натянула на него комбинезон, шапку. Сама накинула свое пальто поверх влажной одежды. Подхватила рюкзачок, пакет с игрушками и выкатила чемоданы на площадку. Руки двигались сами по себе, голова была пустой, ватной.
Когда она в последний раз обернулась, стоя у лифта, дверь квартиры была уже заперта. Никто не вышел попрощаться.
На улице ледяной ветер бил в лицо колючей снежной крошкой. Фонари качались, отбрасывая дрожащие пятна света на сугробы. Куда идти? Родителей у Ани не было, из близких подруг – только Света, живущая с мужем и двумя детьми в крошечной однушке на другом конце города. Она поехала к ней.
Света ахнула, открыв дверь. Впустила, напоила горячим чаем, уложила спящего Мишку на диван.
– Вот же тва… – начала она, но осеклась. – Как он мог? Как?
Аня только качала головой, не в силах говорить. Она сидела на кухне, завернувшись в плед, и смотрела в одну точку. Предательство было настолько тотальным, что не вызывало даже слез. Только холод и пустоту.
Поздно вечером позвонил Олег. Аня не хотела брать, но Света настояла.
– Алло, – произнесла она безжизненным голосом.
– Аня… ты где? С тобой все в порядке? С Мишей? – в его голосе слышалась паника.
– А ты только сейчас об этом вспомнил? – усмехнулась она горько. – Не волнуйся, твой сын в тепле. Не на улице.
– Прости меня. Я… я не мог иначе. Пойми, я не мог.
– Я ничего не хочу понимать, Олег. Ничего.
– Я буду помогать. Деньгами… Я все для Миши…
– Нам ничего от вас не нужно, – отрезала она и повесила трубку.
В ту ночь, лежа на раскладушке рядом со спящим сыном и слушая метель за окном, Аня не плакала. Она думала. Она вспоминала все десять лет их жизни. Как встретились, как Олег красиво ухаживал. Как Тамара Ивановна с самого начала приняла ее в штыки, видя в ней наглую провинциалку, посягнувшую на ее сокровище и их родовое гнездо – большой старый дом в престижном районе, доставшийся Олегу от отца.
Дом. Вот что было главным призом. Аня вспомнила, как ее покойный свекор, Виктор Павлович, незадолго до смерти сказал ей по секрету: «Ты, Анечка, девка с головой и сердцем. Не давай себя в обиду. Я тут… сюрприз один приготовил. На всякий случай». Она тогда не придала этому значения. А теперь эти слова впились в память. Какой сюрприз?
В ту ночь родилась не только боль, но и цель. Холодная, яростная, стальная. Она смотрела на спящего сына, на его безмятежное лицо, и клялась себе. «Выгнали меня с ребенком на улицу зимой? Ничего, я еще вернусь хозяйкой в этот дом». Эта мысль стала ее броней.
Первые месяцы были адом. Света с мужем приютили их, но Аня понимала, что это ненадолго. Она нашла работу – администратором в небольшой стоматологической клинике. График два через два, зарплата скромная, но на съем комнаты в коммуналке и еду хватало. Мишку удалось пристроить в садик неподалеку. Жизнь превратилась в марафон на выживание: работа, садик, готовка на общей кухне, где вечно пахло чужим супом и скандалами, стирка в тазике.
Олег исправно переводил алименты. Сумма была приличной, но Аня складывала эти деньги на отдельный счет, не тратя ни копейки. Это были деньги ее унижения. Она хотела справиться сама.
Однажды, разбирая старые фотографии в одном из чемоданов, она наткнулась на снимок Виктора Павловича. Он улыбался ей с карточки, и в его глазах плясали знакомые искорки. «Сюрприз…» Аня снова и снова прокручивала в голове его слова. Что он мог иметь в виду?
Она вспомнила, что у свекра была старая дача, куда Тамара Ивановна никогда не ездила, считая ее «сараем». Олег тоже не проявлял интереса. После смерти отца дача стояла заброшенной. Аня знала, что свекор проводил там много времени, у него был кабинет, где он любил возиться со своими бумагами.
Идея пришла внезапно, острая, как вспышка. А что, если «сюрприз» там?
Добраться до дачи было непросто. Ключи остались в той, прошлой жизни. Но Аня была не из тех, кто отступает. В свой выходной она, оставив Мишу у соседки по коммуналке, пожилой и доброй бабы Вали, поехала за город. Небольшой дачный домик выглядел уныло и заброшенно. Забор покосился, сад зарос бурьяном. Аня обошла дом. Окно в кухню было прикрыто неплотно. Немного усилий – и старая рама поддалась.
Внутри пахло сыростью и пылью. Все было покрыто толстым слоем запустения. Она сразу прошла в кабинет Виктора Павловича. Старый письменный стол, книжные полки до потолка, кресло, накрытое пожелтевшей простыней. Она начала методично перебирать бумаги в ящиках стола. Счета, вырезки из газет, старые письма. Ничего.
Она простукивала стены, проверяла половицы. Час за часом. Уже отчаявшись, она присела в кресло и провела рукой по книгам на ближайшей полке. Полное собрание сочинений Чехова. Свекор его обожал. Машинально она взяла один из томов. Он показался ей необычно толстым. Она открыла его, и из вырезанной в страницах ниши выпал ключ и сложенный вчетверо пожелтевший лист бумаги.
Сердце заколотилось. На листе, выцветшими чернилами, рукой Виктора Павловича было написано: «Анечка, если ты это читаешь, значит, дела плохи. Ключ от банковской ячейки. Номер ячейки – дата твоего рождения. Банк на Сретенке. Не верь ни единому их слову. Борись за сына».
У Ани перехватило дыхание. Она прижала записку к груди. Это был он. Шанс.
На следующий же день она поехала в банк. Процедура была долгой, пришлось доказывать свое право, показывать свидетельство о браке, о рождении Миши. Но в конце концов менеджер, убедившись, что в договоре на аренду ячейки указана возможность доступа для нее, проводил ее в хранилище.
В ячейке лежала всего одна папка. Внутри – несколько документов. Изучив их, Аня села на стул прямо в хранилище, потому что ноги перестали ее держать. Виктор Павлович, будучи человеком прозорливым и не доверявшим жене, провернул гениальную операцию. Он не оставил дом сыну по завещанию. За несколько лет до смерти он оформил договор дарения. Но не на Олега. А на своего внука, Михаила Олеговича. Дом становился собственностью Миши по достижении им совершеннолетия. А до этого момента полноправным опекуном и распорядителем имущества назначалась… его мать, Анна. При одном условии: она не должна вступать в новый брак.
Тамара Ивановна об этом знала. Знала и молчала. Ее план был прост и дьявольски хитер: выгнать Аню, довести ее до отчаяния, чтобы та поскорее выскочила замуж за кого угодно, лишь бы обрести крышу над головой. И тогда условие договора было бы нарушено, и можно было бы через суд оспорить сделку, доказывая, что мать действует не в интересах ребенка. А Олег… Олег, скорее всего, был пешкой в этой игре. Его, видимо, запутали какими-то другими историями, финансовыми проблемами, чем угодно. Мать умела им манипулировать.
Теперь Аня поняла глубину их замысла. И холодная ярость сменилась ледяным расчетом. Она не спешила. Она нашла хорошего, злого юриста, который специализировался на семейном и имущественном праве. Тот, изучив документы, только присвистнул.
– Железно, – сказал он. – Комар носа не подточит. Ваша свекровь может начинать паковать чемоданы. Или вы можете проявить великодушие.
– О великодушии мы поговорим позже, – сухо ответила Аня.
Прошло почти полтора года с того дня, как ее выставили за дверь. Была поздняя весна, пахло молодой листвой и дождем. Аня, оставив Мишу у бабы Вали, поехала по знакомому адресу. Она была другой. За это время из нее ушла вся мягкость, осталась только закаленная сталь. Она была одета просто, но дорого – в кашемировое пальто и хорошие туфли. Все, что она купила себе за это время.
Она позвонила в дверь. Открыла Тамара Ивановна. Увидев Аню, она не изменилась в лице, только глаза сузились.
– Что тебе нужно?
– Я пришла домой, Тамара Ивановна, – спокойно сказала Аня и шагнула через порог. – В свой дом.
– Ты в своем уме? – прошипела свекровь. – Я вызову полицию!
– Вызывайте, – Аня пожала плечами. – Заодно покажете им вот это.
Она протянула ей копию договора дарения. Тамара Ивановна пробежала его глазами, и ее лицо впервые за все время потеряло свою маску. Оно стало серым, пергаментным.
– Где… где ты это взяла?
– Это уже не имеет значения. Важно то, что по закону я являюсь опекуном собственника этого дома – моего сына Михаила. И его законным представителем, проживающим с ним. А вы здесь, получается, никто.
В этот момент из гостиной вышел Олег. Он похудел, осунулся. Увидев Аню, он замер.
– Аня? Что происходит?
– Твоя мама сейчас все объяснит, – холодно бросила Аня. – Она расскажет тебе, как манипулировала тобой и пыталась лишить твоего собственного сына крыши над головой.
Олег переводил взгляд с матери на Аню, и до него медленно начало доходить. Он увидел папку в руках матери, увидел ее лицо, и в его глазах отразился ужас понимания.
– Мама? Это… это правда?
Тамара Ивановна молчала, глядя на Аню с нескрываемой ненавистью.
– Я даю вам неделю, чтобы вы съехали, – сказала Аня, обращаясь к ней. – Вы можете забрать все, что считаете своим. Мебель, картины, посуду. Все, кроме того, что принадлежало Виктору Павловичу.
– Ты не посмеешь выгнать мать Олега! – воскликнул он.
– Олег, – Аня посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде не было ни капли тепла. – Твоя мать выгнала твоего сына и его мать зимой на улицу. Я же даю ей неделю весной. Я достаточно великодушна, не находишь? Что до тебя… ты можешь остаться. Если хочешь. В комнате для гостей. Но наш брак окончен. Я подаю на развод.
Она развернулась и пошла к выходу.
– Аня, постой! – крикнул ей в спину Олег. – Прости! Я не знал! Я был…
– Мне все равно, – не оборачиваясь, сказала она. – Ты сделал свой выбор тогда. А я делаю свой сейчас.
Она вышла на улицу и глубоко вдохнула свежий весенний воздух. Она не чувствовала радости или триумфа. Только огромное, всепоглощающее облегчение. Она сделала это. Она вернулась. Не униженной просительницей, а хозяйкой. Ее война была окончена. Она победила.
Через неделю, когда она вместе с Мишкой входила в свой дом, там было пусто. Тамара Ивановна съехала, забрав с собой и сына. Они сняли квартиру неподалеку. Дом гудел от пустоты, но это была правильная пустота, которую предстояло заполнить смехом ее сына, новыми вещами, новой жизнью.
Вечером, уложив Мишу спать в его новой комнате, Аня стояла у окна в гостиной и смотрела на огни города. Она была одна. Но впервые за долгое время она не чувствовала себя одинокой. Она чувствовала себя свободной. И сильной.
