— Ты пахнешь чужими духами, — сказала Алина тихо, почти беззвучно, когда Кирилл, войдя в спальню, наклонился поцеловать ее. Он замер на полпути, сбитый с толку.
— Какими еще духами? Я с работы, Алин. Пылью дорожной пахну, выхлопами.
— Нет. «Красной Москвой». Классика. У твоей мамы такие. Она снова была здесь?
Кирилл выпрямился и устало потер переносицу. Он предвидел этот разговор, но надеялся, что пронесет. Не пронесло.
— Она заезжала. Буквально на пять минут. Оставила…
— Мне неважно, что она оставила, — перебила Алина ровным, ледяным тоном, от которого у Кирилла по спине пробежал холодок. Она сидела на краю кровати, прямая, как струна, и смотрела не на него, а на темное окно. — Мне важно, что она здесь была. В нашем доме. Без меня. Опять.
— Алин, ну что такого? Мама переживает, заботится.
— Кирилл, это моя квартира. Моя. Я купила ее за три года до того,как встретила тебя. И я не хочу, чтобы кто-то, даже твоя мама, которую я, в общем-то, уважаю, входил сюда в мое отсутствие. Это просто. Это мои правила. Моя граница.
— Она же не со злым умыслом…
— Сегодня я вышла из душа, — все тем же бесцветным голосом продолжила Алина, — завернутая в полотенце. А она стоит в коридоре. С пакетом. Говорит: «Ой, а я тебе творожка домашнего принесла, от проверенной женщины». Кирилл, я была голая. В собственном доме. И чуть не получила инфаркт. А она, не моргнув глазом, сказала, что у меня халат висит неаккуратно.
Кирилл молчал, подбирая слова. Любой его аргумент сейчас прозвучал бы жалко.
— Ключи, — сказала Алина.
— Что «ключи»?
— Ключи от моей квартиры. У нее есть дубликат. Я хочу, чтобы ты его забрал. Сегодня.
Он вздохнул. Это было самое трудное.
— Алин, ты же знаешь, как это будет. Она обидится. Скажет, что я ее из жизни вычеркиваю, что она нам не доверяет… Начнется давление, звонки, сердце…
— Мне все равно, что начнется. Я так больше не могу. Я чувствую себя как под надзором. Я вздрагиваю от каждого шороха в подъезде. Я не могу расслабиться в собственном доме. Это ненормально.
— Я поговорю с ней. Завтра. Попрошу, чтобы она звонила, прежде чем прийти.
Алина медленно повернула к нему голову. Ее взгляд был тяжелым, как свинец. В нем не было истерики, только холодная, выверенная ярость.
— Нет, Кирилл. Ты не понял. Ты заберешь ключи. Сегодня вечером. Или завтра утром они будут у меня на столе. А если нет…
Она сделала паузу, и в этой паузе повисло что-то по-настоящему серьезное. Кирилл почувствовал, как напрягся.
— Если ключей от моей квартиры к утру у меня не будет, то твоей маме не поздоровится, — предупредила жена.
— Ты ей угрожаешь? — опешил он.
— Я тебя информирую. Ты знаешь ее слабое место. Ее дача. Ее гордость. Ее маленький рай с идеальными грядками и розами, которые занимают первые места на районных выставках.
— И что дача?
— А то, что теплица, которую твой дядя Коля ей сварил в прошлом году, стоит слишком близко к соседскому забору. На полтора метра ближе, чем положено по нормам. А летняя кухня вообще не зарегистрирована как строение. Я навела справки. Один звонок в земельный комитет, одно заявление от «неравнодушного соседа», и к твоей маме приедет комиссия. Штрафы, предписания о сносе, нервотрепка на все лето. Ее драгоценные розы покажутся ей сорняками по сравнению с этими проблемами. Так что выбирай. Либо ты решаешь вопрос с ключами, либо я начинаю решать вопрос с ее дачей. Время пошло.
Она встала, взяла с кресла плед и подушку и молча вышла из спальни. Через минуту Кирилл услышал, как щелкнул замок в гостиной. Он остался один, оглушенный холодной яростью своей жены и неотвратимостью выбора, который ему предстояло сделать.
Кирилл не спал всю ночь. Он лежал в их общей кровати, которая без Алины казалась огромной и холодной, и прокручивал в голове варианты. Поехать к маме сейчас, в одиннадцать вечера? Она откроет, конечно, но вид сына на пороге в такое время вызовет бурю вопросов и, скорее всего, мгновенно приведет ее в состояние «умирающего лебедя». Она схватится за сердце, начнет пить корвалол и причитать, что он хочет свести ее в могилу. Разговор не получится.
Ждать до утра? Алина не шутила. Он знал ее. Если она что-то решила, она шла до конца. Ее спокойствие было страшнее любых криков. Она не была импульсивной; ее действия были результатом долгого накопления и холодного расчета. Она действительно способна была устроить его матери бюрократический ад. И что самое ужасное, Кирилл понимал, почему она дошла до этого.
Он вспомнил десятки эпизодов, которые раньше казались ему мелкими и незначительными. Вот Тамара Павловна, его мама, придя в их отсутствие, переставляет на полке книги, потому что «так по фэншую правильнее». Вот она оставляет на кухонном столе записку: «Кирюша, суп в холодильнике. Кушай хорошо. А то жена тебя совсем не кормит, похудел». Алина в тот день молча выбросила и записку, и суп. Вот мама, встретив его с работы у подъезда, тихонько сует ему в руку пакет с котлетами и шепчет: «Только Алине не говори, а то опять обидится. Это тебе, сынок, домашнее».
Он всегда пытался быть буфером, сглаживать углы. Убеждал Алину, что мама просто любит его и хочет заботиться. Убеждал маму, что у них все хорошо и Алина прекрасная хозяйка. Он разрывался, пытаясь угодить обеим, и в итоге не угождал никому. Алина чувствовала себя преданной, а мама — ненужной.
Он любил свою маму. Она вырастила его одна, отец ушел, когда Кириллу было пять. Она работала на двух работах, отказывала себе во всем, чтобы у «Кирюши было все не хуже, чем у других». Эта жертвенность красной нитью прошла через все его детство и юность. И теперь он чувствовал себя вечным должником. Как он мог вот так прийти и потребовать ключи, символ ее доверия и участия в его жизни? Это было бы равносильно пощечине.
Но Алина… Он любил свою жену. Он выбрал ее. Она была его семьей, его настоящим и будущим. Ее требование было абсолютно законным и справедливым. Это ее территория. И он, ее муж, не мог защитить эту территорию от вторжений собственной матери. Он чувствовал себя слабым и никчемным.
В семь утра, с серым лицом и тяжелой головой, Кирилл встал. В гостиной было тихо. Он прошел на кухню. На столе стояла чашка кофе и тарелка с бутербродами. Алины не было. Рядом с едой лежал маленький листок бумаги. «Я ушла на работу пораньше. Жду ключи вечером».
Он выпил кофе залпом, даже не почувствовав вкуса. Решение было принято. Болезненное, трудное, но единственно возможное.
Квартира Тамары Павловны встретила его запахом ванили и лекарств. Сама она, маленькая, сухонькая, в неизменном домашнем халате в цветочек, засуетилась вокруг него.
— Кирюшенька, ты чего так рано? Не завтракал, небось? Я сейчас сырничков напеку, со сметанкой…
— Мам, сядь, пожалуйста. Нам поговорить надо, — сказал Кирилл так серьезно, как только мог.
Тамара Павловна сразу насторожилась. Она опустилась на краешек стула, сложив на коленях свои морщинистые руки.
— Что-то случилось? С Алиной все в порядке?
— С нами все в порядке. Пока. Мам, я приехал за ключами. От нашей квартиры.
Лицо Тамары Павловны окаменело. Она медленно подняла на него глаза, и в них плескалась такая вселенская обида, что Кириллу захотелось провалиться сквозь землю.
— За ключами? — переспросила она шепотом. — Это она тебя послала? Эта… Алина твоя?
— Это наше общее решение, — соврал Кирилл, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Мам, пойми, мы семья. Отдельная. Мы хотим жить своей жизнью. Твои визиты без предупреждения… они создают напряжение. Алина чувствует себя неуютно. Да и я тоже.
— Неуютно? — голос матери начал крепнуть и наполняться металлом. — Я, значит, создаю напряжение? Я, которая жизнь на тебя положила! Я, которая ночами не спала, когда ты болел! Я прихожу к родному сыну, приношу ему домашней еды, потому что вижу, как он исхудал на этой вашей диетической стряпне, а я, оказывается, напряжение создаю!
— Мама, дело не в еде. Дело в личном пространстве. Алина имеет право не хотеть, чтобы в ее дом кто-то входил без ее ведома.
— В ее дом? А ты там кто, квартирант? Я к сыну прихожу, а не к ней!
— Это и мой дом тоже. И я хочу, чтобы моей жене в нем было комфортно. Поэтому, пожалуйста, дай мне ключи.
Тамара Павловна резко встала. Ее маленькая фигурка, казалось, наполнилась энергией.
— Не дам! — отрезала она. — Это мой страховочный ключ! А вдруг с тобой что случится? Сердце прихватит, или еще что? Кто тебе поможет? Она? Да она и не заметит!
— Мама, это манипуляция. Прекрати. Ничего со мной не случится.
— Ах, манипуляция! — она театрально прижала руку к груди. — Вот как теперь называется забота матери! Значит, так, сынок. Передай своей жене, что ключей она не получит. Это мой единственный способ быть уверенной, что с моим мальчиком все в порядке. Если ей это не нравится, это ее проблемы.
Она развернулась и демонстративно ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью. Кирилл постоял еще минуту в пустой прихожей, пахнущей ванилью и обидой. Он потерпел полное фиаско. И теперь ему предстояло вернуться домой и посмотреть в глаза Алине.
Вечером, когда он вошел в квартиру, Алина уже была дома. Она стояла на кухне и что-то резала на доске. Она не обернулась.
— Ну что? — спросила она тихо.
— Она не отдала, — выдохнул Кирилл и опустился на стул. — Устроила скандал. Сказала, что это ее страховка, на случай, если со мной что-то случится.
Алина перестала резать. В наступившей тишине было слышно, как гудит холодильник. Потом она медленно повернулась. В ее руках был телефон.
— Хорошо. Я тебя поняла, — сказала она ровно. — Значит, переходим к плану «Б».
— Алин, не надо, прошу тебя, — взмолился Кирилл. — Дай мне еще один день. Я что-нибудь придумаю.
— Ты уже пробовал. У тебя не получилось. Она считает, что может продавить нас. Она не уважает ни меня, ни тебя, раз позволяет себе такое. Она уважает только силу. Что ж, она ее получит.
С этими словами она набрала номер. Кирилл похолодел, поняв, что она действительно звонит.
— Алло, здравствуйте. Это «Землеустроительная экспертиза»? Я бы хотела получить консультацию по вопросу межевания дачного участка… Да, в СНТ «Рассвет»… У меня есть подозрения, что соседские постройки нарушают границы…
Кирилл вскочил, подбежал к ней и попытался выхватить телефон.
— Алина, прекрати! Пожалуйста!
Она отстранилась, прикрывая трубку рукой. Ее глаза сверкали холодным огнем.
— Уйди, Кирилл. Не мешай мне защищать свою семью. Если ты этого сделать не можешь, это сделаю я.
— …да, я готова буду написать официальное заявление. Спасибо, я вас поняла. До свидания.
Она положила трубку и посмотрела на мужа. Он стоял перед ней, бледный, раздавленный.
— Ты… ты действительно это сделала?
— Пока это был просто звонок. Но завтра я поеду туда и напишу заявление. И приложу фотографии теплицы и летней кухни, которые я предусмотрительно сделала в прошлые выходные, когда мы там были. У твоей мамы есть время до завтрашнего утра, чтобы привезти ключи. Можешь ей это передать.
В этот момент у Кирилла зазвонил телефон. На экране высветилось «Мама». Он посмотрел на Алину, потом на телефон. Дрожащей рукой он нажал на кнопку ответа.
— Да, мам.
— Кирилл! — голос матери в трубке срывался на визг. — Мне только что звонила Зоя Петровна, соседка по даче! Ей какая-то женщина из города звонила, спрашивала про нашу теплицу! Говорила, что будет жалоба! Это твоя устроила, да?! Это она мстит?!
Кирилл молчал. Он посмотрел на Алину. Та спокойно наблюдала за ним, сложив руки на груди. Она даже не пыталась скрыть, что это ее рук дело. Она хотела, чтобы все было ясно.
— Мама…
— Я так и знала! Она решила меня со свету сжить! Из-за каких-то ключей! Да что же это за змея у тебя, а не жена! Чтобы я, из-за нее, по судам бегала?!
— Мама, ключи, — глухо сказал Кирилл. — Просто привези ключи.
В трубке на несколько секунд повисло тяжелое, прерывистое дыхание.
— Я… я… чтоб вы подавились этими ключами! — выкрикнула Тамара Павловна и бросила трубку.
Кирилл медленно опустил телефон. Он посмотрел на Алину.
— Она привезет, — сказала та без тени триумфа в голосе. Просто констатировала факт.
Она отвернулась и снова взялась за нож. Кирилл стоял посреди кухни, чувствуя себя опустошенным. Да, проблема будет решена. Алина получит свое. Их граница будет восстановлена. Но какой ценой? Он чувствовал, как между ним и матерью выросла ледяная стена, и как между ним и женой тоже пробежала тонкая трещина. Он победил в этой битве, вернее, победила Алина. Но в этой войне, казалось, проиграли все.
На следующее утро, уходя на работу, Кирилл споткнулся о небольшой пакет, лежавший под дверью. В нем, завернутые в гневную записку со словами «Подавитесь!», лежали ключи. Он молча поднял их и положил на тумбочку в прихожей.
Когда вечером он вернулся, ключей на тумбочке не было. Зато на входной двери, с внутренней стороны, красовался новый замок, сложный и дорогой. Алина, не сказав ни слова, просто сменила личинку. Теперь дубликата не было ни у кого.
Они больше никогда не обсуждали эту историю. Тамара Павловна звонила Кириллу раз в неделю, разговоры были короткими и натянутыми. Она жаловалась на здоровье, на погоду, на цены. Об Алине она не спрашивала, словно ее не существовало. В гости они к ней больше не ездили, и она к ним, разумеется, тоже не приходила. Дачный сезон прошел для нее в тревожном ожидании проверок, которые так и не случились. Алина не стала писать заявление. Она добилась своего и на этом остановилась.
Их жизнь с Алиной вошла в новую, тихую фазу. В их доме больше не пахло «Красной Москвой», никто не переставлял книги и не оставлял пассив-но-агрессивных записок. Алина стала спокойнее, она снова начала улыбаться и шутить. Но что-то неуловимо изменилось. Иногда Кирилл, глядя на свою жену, вспоминал ее холодный, решительный взгляд в тот вечер и понимал, что рядом с ним не просто любящая женщина, а человек со стальным стержнем, который никогда не позволит нарушить свои границы. И он, ее муж, однажды уже показал свою слабость.
Он отвоевал свою семью у матери, но потерял часть ее уважения к себе. Он сохранил брак, но разорвал самые дорогие для него узы. И каждый раз, вставляя новый ключ в новый замок своей квартиры, он чувствовал не только безопасность, но и горький привкус той победы, которая больше походила на поражение. Мира в этой войне не случилось. Просто наступило холодное, бессрочное перемирие.
