— Ну что, так и будешь молчать? — голос Тамары Игоревны, едкий и громкий, резанул по натянутым до предела нервам. — Или ты тут у нас теперь королева, которой слова не скажи?
Лена медленно подняла голову. Свекровь, втиснувшаяся в прихожую вместе со своим огромным чемоданом из кожзаменителя вишневого цвета, выглядела как стихийное бедствие. От нее пахло резкими духами, какими-то приторными цветами, которые смешивались с запахом пыльной дороги и вагонным чаем. Ярко-розовая помада расплылась за контур губ, а светлые, крашеные в платиновый блонд волосы были взбиты в небрежный шиньон, из которого выбивались жесткие пряди.
— Я жду мужа, — ровно ответила Лена, глядя не на свекровь, а на царапину на входной двери. Она сама не знала, как ей удалось пережить последние полчаса. Сначала — оглушительный звонок вперемешку с ударами в дверь. Потом — крики на всю лестничную клетку, от которых соседка сверху, баба Нина, даже выглянула со своей площадки. «Это квартира моего сына! Не откроешь — я выломаю дверь!» — визжала Тамара Игоревна, и Лена, чтобы прекратить этот позор, повернула ключ в замке.
— Мужа она ждет! А я тебе кто, посторонняя? Я мать твоего мужа! — Тамара Игоревна сбросила с плеча сумку, которая с глухим стуком приземлилась на пол. — Мой сын вкалывает, чтобы у вас все было, а она мне дверь не открывает! Я вырастила его, ночей не спала, последнее отдавала, чтобы он человеком стал!
Лена молчала. Любое слово сейчас было бы подобно спичке, брошенной в канистру с бензином. Она знала эту особенность свекрови — любой разговор Тамара Игоревна умела вывернуть так, что становилась в нем главной жертвой, страдалицей, положившей жизнь на алтарь неблагодарных потомков. Андрей приедет через час. Нужно было как-то продержаться этот час.
— Я чайник поставлю, — тихо сказала Лена и пошла на кухню.
— Не надо мне твоего чая! — донеслось ей в спину. — Думаешь, я не понимаю? Не рада ты мне! Сразу личико постное сделала. Думаешь, я не вижу, что ты моего мальчика против меня настраиваешь?
Лена включила воду, чтобы ее шум заглушил слова свекрови. Руки слегка дрожали. Она не настраивала. Последние два года она вообще старалась как можно меньше говорить об Андреевой матери. Все их общение сводилось к редким звонкам по праздникам, во время которых Тамара Игоревна неизменно жаловалась на здоровье, на маленькую пенсию и на то, что сын совсем про нее забыл. Андрей после этих разговоров ходил мрачный и молча переводил матери деньги. Лена не возражала. Мать есть мать.
Она вернулась в коридор. Свекровь уже сняла свои лаковые туфли на небольшом каблучке и, оставшись в капроновых носках, хозяйским жестом открыла дверь в гостиную.
— Ну, посмотрим, как вы тут живете, — провозгласила она и вошла внутрь.
Лена пошла следом. Тамара Игоревна прошлась по комнате, провела пальцем по крышке комода. Палец остался чистым. Она недовольно поджала губы.
— А что это у вас диван такой… серый? — спросила она, ткнув пальцем в обивку. — Мрачно как-то. В больнице. Цветочков бы каких, повеселее.
— Нам нравится, — отрезала Лена. Этот диван они с Андреем выбирали три месяца. Удобный, глубокий, идеальный для того, чтобы забираться на него с ногами и смотреть кино по вечерам.
— Нравится ей… — пробурчала Тамара Игоревна. — Вкуса у тебя нет, Леночка, вот что я тебе скажу. Все у тебя какое-то безликое, как в офисе. Ни души, ни тепла.
Она плюхнулась в кресло, которое жалобно скрипнуло под ее весом. Чемодан так и остался стоять в прихожей, огромный и неуместный, как памятник внезапному вторжению.
— Я, значит, квартиру свою продала, — вдруг заявила свекровь, глядя на Лену в упор. У Лены внутри все похолодело. — Решила к вам перебраться. Помогать буду. Андрюшеньке моему тяжело одному, я же вижу. Ты вечно на своей работе пропадаешь, а мужику уют нужен, забота. Да и мне на старости лет одной тяжко. Все, теперь вместе жить будем.
Мир качнулся. Лена вцепилась в дверной косяк. Продала квартиру? Перебралась? Это был не просто визит. Это была оккупация.
— Как… продала? — выдавила она из себя. — Почему? Вы же не говорили ничего…
— А я должна перед тобой отчитываться? — взвилась Тамара Игоревна. — Что хочу, то и делаю! Решила, что сыну нужнее. Вложусь в ваше гнездо, ремонт помогу сделать. Обои вот эти убогие переклеим.
Она говорила, а Лена смотрела на нее и понимала, что это конец. Конец их тихой, выстроенной с таким трудом жизни. Конец вечеров с книгами, конец ленивым завтракам в выходные, конец всему тому, что они с Андреем называли своим домом. Потому что эта квартира — она не была только «квартирой сына». Эта квартира была их общей болью и гордостью. Первоначальный взнос — почти половина стоимости — это были деньги от продажи бабушкиной однушки, которую та оставила Лене в наследство. Остальное — ипотека на двадцать лет, которую они исправно платили вместе. Каждая полка, каждый гвоздь здесь был общим. А теперь являлась женщина, которая с порога заявляла, что все это принадлежит только ее сыну.
Щелкнул замок. Пришел Андрей.
— О, мама! — его голос был полон искреннего, неподдельного изумления. — А ты какими судьбами? Ты же… Ты не предупредила.
Тамара Игоревна моментально преобразилась. Лицо ее приняло страдальческое выражение, в голосе появились слезливые нотки.
— Сыночек! Андрюшенька мой! — она бросилась к нему на шею, едва не сбив с ног. — Приехала к тебе, кровиночка моя! Совсем одна осталась, решила, что мое место рядом с тобой!
Андрей, высокий, широкоплечий, неловко похлопал мать по спине. Он посмотрел через ее плечо на Лену. В его глазах плескалась паника.
— Мам, подожди, я не понял, — он осторожно отстранил ее. — В смысле «приехала»? Что с твоей квартирой?
— Продала я ее, сынок! — торжественно объявила Тамара Игоревна, вновь обретая уверенность. — Все для тебя, для вашей семьи! Хватит мне в этой дыре куковать, буду здесь, с вами. Помогать. А то жена твоя, я смотрю, не очень-то рада. Встретила, как чужую.
Андрей перевел взгляд с матери на огромный чемодан, потом на бледное, как полотно, лицо Лены.
— Лена, что тут…
— Твоя мама сказала, что она продала свою квартиру и теперь будет жить с нами, — тихо, но отчетливо произнесла Лена. Она не собиралась устраивать скандал. Она хотела услышать, что скажет ее муж. Сейчас, в эту самую минуту.
Андрей выглядел растерянным. Он провел рукой по волосам.
— Мам, как продала? Зачем? Почему ты мне ничего не сказала? Мы же сто раз говорили, что если что-то нужно, ты только скажи!
— А что говорить? — обиженно надула губы Тамара Игоревна. — Чтобы вы мне копейки подкидывали, как собаке? Я гордая! Я решила не просить, а помочь! Деньги привезла. На ремонт.
Она многозначительно посмотрела на Лену. Андрей, казалось, совсем потерялся. Он явно не знал, что делать. Его обычная тактика — сглаживать углы и уходить от прямых столкновений — здесь не работала.
— Так, мам, давай спокойно, — начал он примирительно. — Проходи, сейчас разберемся. Лена, завари чаю, пожалуйста.
Лена не сдвинулась с места. Она смотрела на мужа, и в ее взгляде читался немой вопрос. «Скажи ей. Скажи ей сейчас, что она не может здесь жить. Скажи ей, что эта квартира — наша».
Но Андрей этого не сделал. Он суетился, помогал матери раздеться, заталкивал ее огромный чемодан в угол, говорил какие-то бессмысленные фразы про тяжелую дорогу и необходимость отдохнуть. Он избегал смотреть Лене в глаза. И в этот момент она поняла, что он боится. Он панически боится своей матери. Не потому, что он «маменькин сынок», нет. Андрей был самостоятельным, умным, состоявшимся мужчиной. Он боялся ее криков, ее слез, ее манипуляций, всего того эмоционального террора, который она умела устраивать виртуозно. И чтобы избежать этого, он был готов пожертвовать чем угодно. Сегодня — спокойствием своей жены.
Вечер прошел в тумане. Тамара Игоревна, временно размещенная в гостиной на том самом «мрачном» диване, вещала без умолку. Она рассказывала о соседях, которые «обзавидовались», что она едет в столицу к сыну, о риелторе, который «пытался ее надуть, но не на ту напал», о своих планах на их совместное будущее. Лена с Андреем сидели за столом как на иголках.
Когда свекровь наконец отправилась спать, наскоро постелив себе на диване, Лена и Андрей закрылись в спальне.
— Что это было? — шепотом спросила Лена, хотя говорить хотелось криком.
— Я не знаю, — так же шепотом ответил Андрей. Он сидел на краю кровати, обхватив голову руками. — Я сам в шоке. Она ничего не говорила. Клянусь.
— И что ты собираешься делать? — в ее голосе звенел металл. — Она продала квартиру, Андрей. Ей некуда идти. Она приехала жить с нами.
— Я поговорю с ней завтра, — устало сказал он. — Я все решу. Сниму ей квартиру где-нибудь рядом. Не волнуйся, пожалуйста.
— Снимешь? А на какие деньги? На те, что она «привезла на ремонт»? Ты веришь, что она их отдаст? И почему ты сразу ей не сказал, что это невозможно? Почему ты заставил меня весь вечер выслушивать этот бред про «квартиру сына» и переклейку обоев?
— Лена, ну не начинай, — взмолился он. — Она с дороги, уставшая. Я не мог с порога начать скандал. Ты же ее знаешь.
— Да, я ее знаю, — горько усмехнулась Лена. — А ты, похоже, знаешь меня недостаточно хорошо. Ты думал, я это проглочу?
Она отвернулась к стене и замолчала. Сна не было. За стеной, в их гостиной, спал чужой человек, который уже мысленно перекраивал их жизнь под себя. И самое страшное было не в этом. Самое страшное было в том, что ее муж, ее опора и защита, в решающий момент проявил малодушие. Он не встал на ее сторону, не защитил их общую территорию. Он просто испугался маминого гнева.
Следующие несколько дней превратились в ад. Тамара Игоревна не хозяйничала в прямом смысле слова — она не двигала мебель и не меняла шторы. Ее тактика была тоньше и куда более разрушительной. Она ходила по квартире с видом оскорбленной добродетели и раздавала непрошеные советы.
— Леночка, супчик у тебя пустоват. Мужчине нужно мясо, навар. Андрюшенька в детстве мой борщ обожал.
— Рубашки сыну гладишь, а воротнички-то жесткие. Надо сбрызгивать специальным средством.
— Ты бы платьице надела, что ли. А то все в брюках, как мужик. Андрюша всегда любил, когда я наряжалась.
Она не требовала, она «мягко советовала». Она не ругала, она «делилась опытом». Каждое ее слово было пропитано ядом сравнения, где Лена неизменно проигрывала идеализированному образу матери.
Андрей, как и обещал, пытался поговорить с матерью. Лена слышала их приглушенные голоса из кухни. Андрей что-то говорил про съемную квартиру, про то, что им будет тесно. В ответ Тамара Игоревна сначала обиженно молчала, а потом разразилась тихими, но от этого еще более жуткими рыданиями.
— Я вам мешаю… я знала… родная мать в тягость… выгоняешь меня на улицу… я всю жизнь тебе посвятила, а ты… из-за нее…
Лена вышла из комнаты. Андрей стоял посреди кухни, бледный и несчастный. Тамара Игоревна сидела за столом, утирая слезы салфеткой.
— Никто вас не выгоняет, Тамара Игоревна, — холодно сказала Лена. — Андрей предлагает вам хороший вариант. Мы снимем вам уютную квартиру недалеко от нас, будем приходить в гости, помогать. Вы будете хозяйкой в своем доме, а мы — в своем.
Свекровь подняла на нее заплаканные, покрасневшие глаза, в глубине которых на секунду мелькнул злой, торжествующий огонек.
— Не надо мне вашей подачки! — выкрикнула она. — Я не на помойке себя нашла! Я в дом к родному сыну приехала, а не в съемную конуру! Это его квартира, и я имею на нее право!
— Эта квартира — наша, — отчетливо, разделяя слова, произнесла Лена. — Половина ее куплена на мои деньги. И мы оба платим за нее ипотеку. Вы не имеете на нее никакого права.
На кухне повисла звенящая тишина. Андрей смотрел на Лену с ужасом. Тамара Игоревна медленно поднялась.
— Что?.. Что ты сказала? — прошипела она.
— То, что ты слышала, мама, — вдруг подал голос Андрей. Он сделал шаг и встал рядом с Леной, но как-то неуверенно, словно извиняясь. — Эта квартира общая. Лена вложила деньги от наследства.
Лицо Тамары Игоревны исказилось. Это был удар, которого она не ожидала. В ее картине мира сын был единственным добытчиком и владельцем всего, а невестка — лишь приложением к нему.
— Так вот оно что… — протянула она. — Примазалась… на готовое пришла, да еще и долю себе отхватила. Обкрутила моего мальчика! Я так и знала!
Скандал был грандиозным. Тамара Игоревна кричала, что Лена — хищница, аферистка, что она специально все подстроила. Андрей пытался ее успокоить, но его слабые «Мама, перестань!» тонули в потоке обвинений. Лена молча ушла в спальню и заперла дверь. Она больше не могла это слушать. Она лежала на кровати, смотрела в потолок и чувствовала, как внутри что-то обрывается. Это был не просто семейный скандал. Это была точка невозврата.
На следующий день Тамара Игоревна демонстративно не разговаривала ни с кем. Она с трагическим видом пила чай на кухне, вздыхая так, что слышно было в соседней комнате. Вечером Лена, вернувшись с работы, почувствовала странную пустоту. Что-то было не так. Вроде все на своих местах, но… Она зашла в спальню и застыла. Со стены, где висели их с Андреем свадебные фотографии в больших красивых рамках, зияла пустота. Фотографий не было. Лена бросилась к комоду. Оттуда исчезла шкатулка с ее украшениями — не бог весть какими драгоценностями, но дорогими сердцу вещами: мамины сережки, бабушкино кольцо, браслет, который Андрей подарил на первую годовщину.
В этот момент в комнату зашел Андрей. Он тоже увидел пустую стену.
— Где?.. — начал он и осекся.
В гостиной на диване сидела Тамара Игоревна и с непроницаемым лицом смотрела телевизор. Ее чемодан исчез из прихожей.
— Где мои вещи? — спросила Лена, подойдя к свекрови. Ее голос был тихим и страшным.
— Я не знаю ни про какие вещи, — не поворачивая головы, ответила Тамара Игоревна. — И фотографии твои я не видела.
— Мама! — крикнул Андрей. — Где фотографии? Зачем ты их сняла?
— Я тут ни при чем, — пожала плечами свекровь. — Может, она их сама спрятала, чтобы на меня подумать. От нее всего можно ожидать.
И тут Лена все поняла. Это была месть. Мелкая, подлая, унизительная. Месть за то, что ее идеальный мир рухнул, за то, что невестка посмела иметь что-то свое. И Андрей… он стоял рядом и не знал, что делать. Он не мог обыскать собственную мать. Он не мог заставить ее признаться. Он был в тупике.
— Я вызываю полицию, — сказала Лена, доставая телефон.
— Что? Какую полицию? Лена, ты с ума сошла? — засуетился Андрей. — Это же моя мать!
— Она украла мои вещи, Андрей. Личные, дорогие мне вещи. И я хочу их вернуть.
Тамара Игоревна медленно повернула голову. В ее глазах плескалась ледяная ненависть.
— Ну давай, вызывай, — усмехнулась она. — Посмотрим, как ты докажешь. И как ты потом будешь жить с тем, что родную мать своего мужа по полициям затаскала. Сынок, ты посмотри, на ком ты женился!
Андрей метнулся к Лене, схватил ее за руку.
— Лена, умоляю, не надо. Давай сами разберемся. Я поговорю с ней. Я все верну.
— Ты уже говорил, — безжизненным голосом ответила Лена, убирая руку. — Ты уже пытался «разобраться». Вот результат.
Она не вызвала полицию. Она поняла, что это бессмысленно. Это будет просто еще один виток унижения. Вечером, когда Тамара Игоревна снова заперлась в гостиной, Лена молча достала дорожную сумку и начала складывать в нее свои вещи.
— Ты куда? — с испугом спросил Андрей.
— Я ухожу.
— Куда ты уходишь? Лена, не глупи! Из-за этой ссоры? Я же сказал, я все решу! Я отправлю ее… куда-нибудь.
— Дело не в ней, Андрей, — Лена посмотрела ему прямо в глаза. В ее взгляде не было ни злости, ни обиды. Только безмерная, всепоглощающая усталость. — Дело в тебе. Ты позволил этому случиться. Ты позволил ей прийти сюда и растоптать нашу жизнь. Ты не защитил меня. Ты не защитил нас. Ты просто прятал голову в песок, надеясь, что все само рассосется. Но оно не рассосалось.
— Я люблю тебя! — почти крикнул он. — Я все исправлю!
— Я тоже тебя любила, — тихо ответила она. — Но я не могу жить с человеком, на которого не могу положиться. Я не могу жить в постоянном ожидании, что в следующий раз ты снова выберешь не меня, а свой страх перед скандалом.
Он пытался ее удержать, говорил, что это ошибка, что они все преодолеют. Но она качала головой. Преодолеть можно было бы внешние проблемы. Но как преодолеть трусость любимого человека? Как снова научиться ему доверять, зная, что в критический момент он спасует?
Она ушла той же ночью, с одной сумкой. Ушла к подруге, в маленькую комнатку, которая после их просторной квартиры казалась клеткой. Но в этой клетке было тихо. Никто не вздыхал за стенкой, никто не критиковал ее ужин и не смотрел с немым укором.
Через день ей позвонил Андрей. Он умолял вернуться. Сказал, что мать уехала.
— Куда? — спросила Лена.
— Я снял ей квартиру. Отдал все деньги, что у нас были на отпуск. Она съехала. Лена, возвращайся, пожалуйста.
— А фотографии? А мои украшения?
В трубке повисло молчание.
— Она говорит, что ничего не брала, — убито произнес он. — Клянется.
Лена усмехнулась.
— Конечно. Андрей, я подаю на развод и на раздел имущества. Квартиру придется продать.
— Лена! Нет! — закричал он. — Это же наш дом!
— Это была наша крепость, — поправила она. — А ты сдал ее без боя. Я не хочу больше жить в доме, который в любой момент могут взять штурмом, а его комендант просто поднимет руки вверх. Прощай.
Она положила трубку. Продажа квартиры, развод — все это было долго, муторно и больно. Андрей пытался ее вернуть, обещал, клялся, что изменится. Тамара Игоревна звонила ей один раз, шипела в трубку проклятия и говорила, что она еще пожалеет. Лена молча сбросила вызов и заблокировала ее номер.
Спустя полгода она сидела в своей новой, крошечной, но собственной съемной квартире на окраине города. За окном шел дождь. Она только что закончила разговор с риелтором — их общая с Андреем квартира была продана. Скоро она получит свою долю. Денег хватит на первый взнос на собственную, маленькую ипотеку. Без оглядки на кого-либо.
Она вспомнила пропавшее бабушкино кольцо, свадебные фотографии, уютный серый диван. Стало горько. Но эта горечь была светлой. Она не потеряла. Она спаслась. Она вышла из руин и теперь стояла на пороге чего-то нового. Впереди была неизвестность, но в этой неизвестности не было места страху перед чужой злобой и слабости того, кто должен был быть рядом. В ее новом мире двери открывались только тем, кого она сама хотела видеть. И никто больше не мог кричать под ее дверью, что имеет право выломать ее.
