— Слушаю, Тамара Павловна, — ответила Лена, прижимая телефон плечом к уху и продолжая протирать тарелки. Пятничный вечер обещал быть тихим и уютным, но звонок свекрови редко предвещал спокойствие.
— Леночка, здравствуй, голубушка, — голос свекрови сочился медом, но в нем слышались стальные нотки, которые Лена научилась распознавать за три года брака с Кириллом. — Я не отвлекаю? Вы с Кирюшей не заняты?
— Нет, что вы. Кирилл в душе, а я на кухне. Что-то случилось?
— Случилось… — Тамара Павловна выдержала драматическую паузу. — Не случилось, а назрело. Семейное дело, Леночка. Разговор есть. Жду вас завтра к обеду. И это не обсуждается.
Короткие гудки. Лена медленно опустила телефон на столешницу. «Не обсуждается». Эта фраза была визитной карточкой Тамары Павловны, женщины с осанкой полководца и взглядом, способным заморозить летний полдень. Она никогда не хозяйничала в их с Кириллом квартире, не давала советов по хозяйству и не критиковала ленины кулинарные способности. Ее методы были тоньше, а удары — точнее. Она действовала словами и интонациями, создавая вокруг себя поле такого напряжения, что хотелось немедленно согласиться на что угодно, лишь бы это прекратилось.
— Мама звонила? — спросил Кирилл, выходя из ванной с полотенцем на плечах. Он пах свежестью и домом. — Опять зовет на свой фирменный смородиновый морс?
— Зовет. На «семейное дело», — Лена обернулась и посмотрела на мужа. — И это, цитирую, «не обсуждается».
Кирилл поморщился. Он любил мать, но уставал от ее манеры общения, которую в шутку называл «дипломатией ультиматумов».
— Понятно. Значит, опять какая-то гениальная идея родилась в ее светлой голове. Ладно, прорвемся. Главное, не вступай с ней в полемику, просто кивай. Так всем будет проще.
Лене хотелось возразить, что «проще» не всегда значит «правильно», но она промолчала. Кирилл всегда старался сгладить углы, избежать конфликта, особенно с матерью. Он не был подкаблучником или маменькиным сынком, нет. Он был… миротворцем. Человеком, который искренне верил, что любой пожар можно потушить, если не подливать в него масла.
На следующий день, ровно в два часа, они сидели за идеально сервированным столом в гостиной Тамары Павловны. Фарфор, накрахмаленная скатерть, хрустальные бокалы для воды. Все говорило о статусе и незыблемом порядке. Сама хозяйка, в строгом синем платье с белым воротничком, напоминала директрису элитной гимназии.
— Я собрала вас не просто так, — начала она, едва они закончили с супом. Ее взгляд был направлен куда-то поверх их голов. — Наш род всегда отличался прагматичностью и умением смотреть в будущее. Я вырастила сына, дала ему образование, помогла встать на ноги. Теперь пришло время подумать и о себе. О своей старости.
Лена напряглась. Кирилл, наоборот, расслабился. Разговор о старости был привычной темой.
— Мам, ну что ты начинаешь, — мягко сказал он. — Какая старость? Ты у нас еще всем молодым фору дашь.
— Не перебивай, Кирилл, — отрезала Тамара Павловна. — Речь пойдет о даче.
Дача. Старый, но крепкий дом в сосновом бору, который строил еще дед Кирилла. Место, где прошло все его детство. Последние годы они ездили туда редко, но сама мысль о том, что ее может не быть, была для Кирилла кощунственной.
— Что с дачей? — спросил он, и в его голосе появилась тревога.
— Ее нужно продать, — ровным тоном заявила свекровь. Она взяла бокал, но не отпила, а лишь повертела его в тонких пальцах. — Цены на землю в том районе сейчас на пике. Это прекрасная инвестиция в мое будущее. В мой покой.
Лена молчала, впившись взглядом в лицо свекрови. Что-то было не так. Тамара Павловна никогда не испытывала нужды в деньгах. Пенсия, доходы от сдачи второй квартиры, помощь сына — она жила более чем обеспеченно. И продавать родовое гнездо ради «спокойной старости»? Это было на нее не похоже.
— Мам, я не понимаю, — Кирилл нахмурился. — Зачем? Тебе не хватает денег? Скажи, мы с Леной поможем. Дача — это же память… Это дед…
— Память не накормит, — холодно парировала Тамара Павловна. — А дед твой был человеком дела, а не сентиментальным мечтателем. Он бы меня понял. Я уже и покупателя нашла. Люди серьезные, готовы заплатить хорошие деньги. От вас требуется только согласие. Половина дачи по документам твоя, Кирилл.
Она сделала паузу и впервые за вечер посмотрела прямо на Лену. Взгляд был долгим, оценивающим.
— Ты, Леночка, я думаю, возражать не станешь. Ты ведь человек современный, понимаешь, что такие активы должны работать, а не простаивать. К тому же, ты в нашей семье человек новый. Тебя с этим местом ничего не связывает.
Это был удар. Рассчитанный и точный. «Человек новый». Три года брака, общая квартира, общие планы — все это перечеркивалось одной фразой. Лена почувствовала, как внутри все закипает, но вспомнила просьбу Кирилла. Она молча кивнула, но ее взгляд стал таким же холодным, как у свекрови.
— Я подумаю, — глухо сказал Кирилл.
— Думать тут нечего, — отрезала Тамара Павловна. — Я уже все решила. Вопрос времени.
Обратная дорога прошла в гнетущем молчании. Уже дома Кирилл взорвался.
— Ну что за эгоизм! Продать дачу! Я не отдам ее!
— Кирилл, успокойся, — Лена подошла и обняла его. — Мне тоже это не нравится. Но дело не в даче.
— А в чем?
— В ней. В твоей маме. Она врет.
Кирилл отстранился и посмотрел на нее с удивлением.
— В смысле врет? Мама не врет. Она может быть резкой, властной, но она не лгунья.
— Кирилл, ей не нужны деньги. Ты сам это знаешь. У нее другая цель, и продажа дачи — лишь средство. И почему она так торопится? «Покупатель уже есть», «я все решила». Так не делают, если речь идет о простом желании поправить финансовое положение.
— А что тогда? Что, по-твоему? — в голосе мужа звучало раздражение. Он не хотел верить, что его мать способна на интриги.
— Я не знаю, — честно призналась Лена. — Но я собираюсь это выяснить…
Лена начала с малого. Она знала, что у Тамары Павловны есть двоюродная сестра, Галина, с которой та была не в лучших отношениях. Галина жила в пригороде, была простой, немного болтливой женщиной и недолюбливала свою «столичную аристократку»-сестру за высокомерие.
Под предлогом «просто проведать» Лена поехала к ней на следующий же выходной. Кирилл отказался, сославшись на головную боль и нежелание слушать сплетни.
Галина встретила ее радушно. За чаем с вареньем Лена осторожно завела разговор.
— Галина Сергеевна, а Тамара Павловна вам не говорила, может, у нее планы какие-то крупные? Покупка чего-то?
Галина фыркнула.
— У этой твоей Тамарки планы всегда наполеоновские! Всю жизнь хотела не жить, а «соответствовать». В молодости в актрисы метила, потом замуж за профессора выскочила, отца Кирюшиного. Думала, вот оно, счастье. А он оказался человеком науки, тихим, скромным. Не чета ее амбициям. Она всю жизнь считала, что достойна большего. А сейчас-то что? На старости лет решила в светскую львицу переквалифицироваться?
Лена уцепилась за фразу. «Достойна большего».
— Просто она про дачу заговорила… Продать хочет. Говорит, деньги нужны.
Глаза Галины округлились.
— Дачу? Дедовский дом? Да ты что! С ума она сошла? Да какие ей деньги? Она всю жизнь копейку к копейке складывала, у нее сбережений на три жизни вперед! Врет она все, Ленка. Ищи, кому это выгодно. У нее просто так ничего не бывает. Каждый шаг просчитан.
Возвращаясь домой, Лена прокручивала в голове разговор. «Ищи, кому это выгодно». Тамара Павловна была одинока. Муж умер давно, сын один. Подруг близких нет. Кому, кроме нее самой, могла быть выгодна эта сделка?
Мысль пришла внезапно, как вспышка. А что, если есть кто-то еще? Кто-то, о ком они не знают?
Это казалось бредом, но зацепиться было больше не за что. Лена решила действовать на свой страх и риск. Она знала, что свекровь хранит все важные документы в старом секретере. Нужно было попасть в ее квартиру, когда той не будет дома.
Шанс представился через неделю. Тамара Павловна уезжала на два дня в санаторий подлечить суставы — ежегодная процедура, о которой знали все. Кирилл был в командировке. Лена, у которой был свой ключ от квартиры свекрови «на всякий пожарный», решилась.
Сердце колотилось, когда она открывала дверь. Она чувствовала себя воровкой, но интуиция кричала, что она на верном пути. Секретер был заперт. Лена не была взломщицей, но знала, что свекровь, помешанная на порядке, наверняка хранит ключ где-то рядом. После десяти минут поисков она нашла его в маленькой шкатулке на каминной полке, под стопкой старых открыток.
Внутри секретера царил идеальный порядок. Папки, конверты, все подписано. Лена начала быстро перебирать бумаги: документы на квартиры, свидетельство о браке, свидетельство о рождении Кирилла… И тут ее взгляд упал на старую, пожелтевшую папку без подписи, засунутую в самый дальний угол.
Внутри лежало несколько документов. И первый же заставил Лену замереть. Это было свидетельство о рождении на имя мальчика, Игоря Вадимовича Сокольского. Год рождения — на пять лет раньше Кирилла. В графе «мать» стояло: «Тамара Павловна Сокольская». А в графе «отец» — прочерк.
У Лены закружилась голова. У Кирилла есть брат? Старший брат? Почему никто никогда о нем не говорил? Она начала лихорадочно просматривать остальные бумаги. Там были копии каких-то расписок, старые письма, адресованные Тамаре от некоего Вадима, который писал о любви, о невозможности быть вместе, о сыне… И свежая, буквально месячной давности, выписка из банка. Игорь Вадимович Сокольский имел огромный долг по кредиту. Сумма была астрономической. И почти совпадала с той, которую Тамара Павловна могла бы выручить за дачу.
Все встало на свои места. Секретный первенец, плод какой-то давней запретной любви. Сын, который попал в беду. И мать, готовая пожертвовать памятью, родовым гнездом, отношениями с другим сыном, чтобы спасти его. Но почему тайно? Почему не рассказать все Кириллу?
Ответ был на поверхности. Тамара Павловна всю жизнь строила фасад идеальной женщины с безупречной репутацией. Признаться в том, что у нее есть внебрачный сын от другого мужчины, было бы для нее равносильно полному краху. Это бы разрушило образ, который она лепила десятилетиями. Проще было обмануть, надавить, продать дачу под выдуманным предлогом, чем открыть свою тайну…
Лена вернулась домой опустошенная. Она сделала копии всех документов на телефон. Теперь перед ней стояла самая сложная задача: как сказать об этом Кириллу. Он вернется завтра. Она знала, что эта правда его раздавит.
Кирилл, выслушав ее, сначала не поверил. Он ходил по комнате, качал головой, обвинял ее в том, что она все выдумала, что это какая-то ошибка.
— Этого не может быть! Я бы знал! Отец бы знал!
— Твой отец, возможно, и не знал, — тихо сказала Лена. — Судя по письмам, это было до него. А потом она скрывала. Кирилл, посмотри на документы.
Она показала ему фотографии на телефоне. Он долго всматривался в свидетельство о рождении, в лицо матери на старых фотографиях рядом с незнакомым мужчиной, в долговые расписки… Его лицо становилось все более мрачным. Гнев сменился растерянностью, а затем — глубокой, тупой болью.
— Всю жизнь… Она врала мне всю жизнь, — прошептал он. — Вся моя жизнь, моя семья — это ложь.
Он сел на диван и закрыл лицо руками. Лена села рядом, обняла его. Она не говорила утешительных слов. Какие тут могли быть слова? Она просто была рядом, деля с ним тяжесть этого открытия.
На следующий день они поехали на дачу. Не сговариваясь. Им обоим нужно было оказаться там. Старый дом встретил их тишиной и запахом сосны. Они бродили по комнатам, прикасались к вещам, вспоминали…
— Я не отдам дачу, — твердо сказал Кирилл, стоя на веранде и глядя на вековые сосны. — Дело не в деньгах и не в памяти. Дело в принципе. Она не может построить его счастье на руинах моего. На лжи.
— Что ты собираешься делать? — спросила Лена.
— Поговорю с ней. И с ним тоже. Я хочу посмотреть в глаза этому… брату.
Найти Игоря оказалось несложно. У Лены были его данные. Он жил на окраине города, в старой панельке. Дверь им открыл мужчина лет сорока, очень похожий на того Вадима со старых фотографий. Он был уставшим, осунувшимся, но в его глазах читалось то же упрямство, что и у Тамары Павловны.
— Вы кто? — спросил он, с подозрением глядя на них.
— Я Кирилл. Ваш брат, — просто сказал Кирилл.
Игорь вздрогнул, но впустил их в квартиру. Разговор был тяжелым. Игорь рассказал, что отец его умер давно. Мать он видел редко. Она помогала деньгами, но всегда держалась на расстоянии, стыдясь его. Он связался с плохой компанией, влез в долги. Когда ситуация стала критической, он позвонил ей. Она обещала помочь. Сказала, что найдет деньги.
— Она просила меня никому не говорить, — закончил он. — Сказала, что у нее репутация, другой сын, семья… Что ей нужно время, чтобы все уладить тихо.
«Тихо». Любимое слово Тамары Павловны.
Финальная встреча состоялась в квартире свекрови. Она только что вернулась из санатория, отдохнувшая и уверенная в себе. Увидев на пороге Кирилла и Лену, она улыбнулась своей обычной снисходительной улыбкой.
— Ну что, Кирюша, ты надумал? Надеюсь, принял правильное, взрослое решение.
— Принял, мама, — Кирилл вошел в комнату. Лена осталась в прихожей. — Я принял решение узнать правду.
Он выложил на стол перед ней копию свидетельства о рождении Игоря. Улыбка медленно сползла с лица Тамары Павловны. Она побледнела так, что ее лицо стало одного цвета с белым воротничком платья.
— Откуда?.. — прошептала она.
— Это уже неважно. Важно — почему? Почему ты молчала всю жизнь? Почему решила, что можешь вот так просто сломать мою, чтобы спасти его?
— Ты не поймешь! — ее голос зазвенел. — Ты вырос в тепле, в полной семье! Ты не знаешь, что такое стыд! Что такое быть одной с ребенком на руках, когда все вокруг на тебя пальцем показывают! Я хотела для тебя другой жизни! Идеальной!
— Идеальной? — горько усмехнулся Кирилл. — Твоя идеальная жизнь построена на лжи. Ты не меня защищала, мама. Ты защищала себя. Свой образ. Свою гордыню.
— Я его мать! — выкрикнула она. — Я не могла его бросить в беде!
— А я не твой сын? Или моя жизнь, мои чувства, моя жена, которую ты унизила, ничего не значат? Ты ведь даже не попросила. Ты приказала. Ты решила за всех.
Она смотрела на него, и в ее глазах больше не было стали. Только страх и отчаяние. Она проиграла. Ее тщательно выстроенный мир рухнул в один миг.
— Дачу я не продам, — сказал Кирилл, поднимаясь. — Никогда. С долгами брата… с долгами Игоря, разбирайся сама. Можешь продать свою квартиру, свои драгоценности. Это твой выбор. Твоя ответственность. А у меня своя семья.
Он повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Лена взяла его под руку, и они вышли на улицу. Он не плакал. Его лицо было похоже на маску.
Они сели в машину и долго молчали. Лена не знала, что будет дальше. Она знала только, что они прошли через это вместе. Что их семья, едва не разрушенная чужой ложью, выстояла. Но шрамы останутся навсегда. Отношения Кирилла с матерью были уничтожены. Ненависти не было. Была пустота.
Вечером, сидя на своей кухне, Кирилл вдруг сказал, глядя в окно:
— Знаешь, я ведь даже не злюсь на нее. Мне ее… жаль. Прожить всю жизнь во лжи, в страхе… Какая же это пустая жизнь.
Лена молча накрыла его руку своей.
Никаких примирений не будет.
Разрушенное не склеить.
Но впереди у них была своя жизнь. Честная. Без тайн и недомолвок. И это было самое главное.
