– Творожок опять нежирный купила? От него толку никакого, одна вода.
Ольга подняла глаза от телефона. Вера Семёновна стояла у холодильника, разглядывая упаковку через очки. Утреннее солнце било через кухонное окно, высвечивая пыль в воздухе.
– Мне такой нравится, – Ольга отложила ложку.
– Нравится… Мужчине нужна нормальная еда. Илюша с детства привык к домашнему творогу, я ему с рынка брала. А это что? Химия одна.
Илья сидел за столом, уткнувшись в ноутбук. Челюсть его едва заметно напряглась, но он продолжал смотреть в экран. Ольга ждала, что он скажет хоть слово. Секунды тянулись. Вера Семёновна тем временем достала из холодильника банку сметаны, понюхала, поморщилась и поставила обратно.
– Илюша, будешь кашу?
– Буду, мам, – пробормотал он, не поднимая головы.
Ольга отложила ложку. Теперь творог казался безвкусным. Она встала, выбросила остатки в мусорное ведро и вышла из кухни, чувствуя спиной взгляд свекрови. В коридоре споткнулась о коробку — одну из двадцати, которые стояли вдоль стены уже четвёртый месяц.
Вера Семёновна должна была пожить у них неделю. Максимум две. В её квартире начинался ремонт – меняли трубы по всему стояку, обещали закончить быстро. Илья сам предложил матери переехать к ним.
– Мам, что ты будешь мучиться с этой пылью и шумом? У нас места полно.
Ольга тогда кивнула. Места действительно было достаточно – двухкомнатная квартира в новом доме, просторная кухня. Вера Семёновна приехала с двумя чемоданами и сумкой. Через неделю Илья привёз ещё три коробки.
– Мама говорит, ремонт затягивается. Строители нашли ещё какие-то проблемы с проводкой.
Коробки поставили в коридоре. Потом появились новые – с посудой, которую «жалко оставлять в квартире с рабочими». Затем привезли телевизор из спальни Веры Семёновны.
– Она привыкла засыпать под новости, – объяснил Илья, устанавливая его в гостиной напротив дивана, где теперь спала его мать.
Рабочий уголок Ольги у окна пришлось передвинуть. Её папки с документами переложили в спальню. Кресло, в котором она любила читать по вечерам, отодвинули в угол – там оно мешало проходу.
По вечерам телевизор гремел до полуночи. Вера Семёновна смотрела сериалы, переключая каналы каждые пятнадцать минут. Ольга закрывала дверь спальни, но звук всё равно проникал сквозь щели.
– Может, попросишь маму сделать потише? – спросила она однажды Илью.
– Она же не специально. Плохо слышит просто.
Ольга лежала с открытыми глазами, слушая, как на экране кто-то рыдает из-за измены. Илья отворачивался к стене и через минуту начинал похрапывать.
По субботам Ольга любила готовить сложные блюда. Доставала рецепты из интернета, покупала необычные продукты, колдовала половину дня. Теперь по субботам Вера Семёновна занимала кухню с утра.
— Буду печь пироги, — объявляла она. — Илюша любит с капустой.
— Я тоже хотела…
— Что хотела? Опять свои эксперименты? Илюше нужна нормальная еда. Домашняя.
Кухня наполнялась запахом дрожжевого теста и тушёной капусты. Ольга садилась в гостиной с ноутбуком, заказывала суши. Илья ел мамины пироги и нахваливал. Про суши молчал.
— Сковородки нужно хранить вот так, — Вера Семёновна переставляла посуду в шкафах. — А кастрюли — отдельно. Что за бардак у вас был.
— Мне было удобно по-другому, — пробовала возразить Ольга.
— Удобно! — фыркала свекровь. — Тридцать лет веду хозяйство, знаю, как удобно.
Илья пожимал плечами: «Да какая разница, где сковородки?»
Разница была. Каждое утро Ольга тянулась за кофейной туркой туда, где она стояла три года, и натыкалась на банку с гречкой.
В тот вечер Ольга задержалась в офисе. Коллега уговорила зайти в кафе, выпить по бокалу вина. Домой она вернулась около десяти. В квартире было темно, только из-под двери гостиной пробивалась полоска света от телевизора. Она разулась и прошла в спальню.
В спальне Ольга включила ночник и замерла. Её прикроватная тумбочка исчезла. На её месте стоял старый круглый столик, накрытый вязаной салфеткой. На столике – фарфоровая собачка, подсвечник в виде ангела и ваза с искусственными розами. стене, где висела её любимая репродукция Моне, теперь красовался гобелен с оленями.
Илья спал, отвернувшись к стене. Ольга села на край кровати, смотрела на фарфоровую собачку. У той был отбит кусочек уха, трещина замазана клеем. Ангел держал в руках свечу, покрытую пылью. Розы были когда-то красными, но выцвели до грязно-розового.
Затем встала и открыла шкаф. Её вещи были сдвинуты в самый угол, освобождая место для платьев свекрови в целлофане.
— Илья? — позвала она.
Муж открыл глаза, нехотя повернув голову.
— Где моя тумбочка?
— А, мама сказала переставить, — зевнул он. —Сказала, так лучше для фэн-шуя. Тумбочку в кладовку убрали.
— В кладовку? А мои вещи? Там были документы, косметика…
— В коробке всё, не переживай. Мама аккуратно сложила. Давай спать, — спокойно ответил Илья и повернулся на бок. Через минуту засопел.
Ольга вышла на балкон. В горле стоял ком. Ночной воздух был холодным, пахло дождём. Внизу во дворе горели фонари, кто-то выгуливал собаку. Маленькую, живую, не фарфоровую. Ольга достала телефон, открыла чат с подругой Лизой.
«Всё нормально?» – написала Лиза почти сразу.
«Да. Просто устала».
«Свекровь ещё у вас?»
«Да».
«Сочувствую».
Ольга убрала телефон. В гостиной выключился телевизор. Она подождала, пока стихнут шаги, и вернулась в спальню. Легла, не раздеваясь, поверх одеяла. Фарфоровая собачка смотрела на неё стеклянными глазами.
На выходные Ольга уехала к родителям. Мама напекла блинов, папа починил её старый велосипед, младшая сестра притащила смотреть сериал. Обычный дом, где каждая вещь на своём месте уже двадцать лет.
— Как там Илья? — спросила мама за ужином.
— Нормально.
— А Вера Семёновна? Всё ещё у вас?
— Ремонт затянулся.
Мама покачала головой, но промолчала. Папа кашлянул в кулак. Сестра закатила глаза. Все всё понимали, но никто не лез с советами. За это Ольга была благодарна.
В воскресенье вечером она не хотела возвращаться. Стояла на платформе электрички и думала: может, ещё один день? Но завтра понедельник, работа, совещание в девять утра.
Дверь квартиры открыл Илья. Улыбался странно, виновато.
— Как съездила?
— Хорошо. А что случилось?
— Ничего. Просто мама немного… ну, навела порядок.
Ольга прошла в спальню. Остановилась на пороге.
Комнату было не узнать. Тяжёлые бордовые шторы вместо лёгких белых. Покрывало с вышивкой вместо их простого льняного. Её комод исчез. Вместо него у стены стоял старый сервант со стеклянными дверцами. За стеклом – чайные пары, рюмки, фотографии в рамках.
— Где мои вещи?
— В шкафу, — Илья мялся за спиной. — Мама сказала, комод старый, только пыль собирает.
— Это был мой комод. Бабушкин.
— Ну… можем потом вернуть.
— Откуда вернуть? Из помойки?
— Не выбросили, в кладовку отнесли. Оля, ну что ты так реагируешь? Подумаешь, переставили мебель.
Ольга повернулась к нему. Илья стоял в дверях их спальни — только это уже была не их спальня. Это была комната Веры Семёновны, обставленная по её вкусу.
— Подумаешь, — повторила Ольга.
Она прошла к шкафу, достала сумку. Начала складывать вещи: джинсы, свитера, бельё. Илья молчал. Потом шагнул ближе.
— Ты чего?
— К Лизе поеду. Переночую у неё.
— Из-за штор? Оля, это же смешно.
— Не из-за штор.
Она застегнула сумку, взяла сумочку, телефон. Илья стоял посреди чужой спальни и смотрел, как она обувается.
— Давай поговорим. Мама правда скоро…
— Раз ты считаешь, что в этом доме мама — главная, тогда я здесь лишняя!
Ольга закрыла за собой дверь. Спустилась по лестнице, вышла на улицу. Дождя не было, но асфальт блестел от влаги. Она вызвала такси.
Лиза открыла дверь в пижаме и с маской на лице.
– Что случилось?
– Можно я у тебя поживу?
– Конечно. Проходи.
Квартира Лизы была маленькой – студия в старом доме. Но там было тихо. Никто не включал телевизор ночью. Никто не переставлял вещи. На подоконнике росли цветы в горшках, на стенах – фотографии из путешествий.
Ольга спала на диване. Первую ночь почти не сомкнула глаз – прислушивалась к тишине. Утром Лиза сварила кофе, поставила на стол круассаны.
– Рассказывай.
Ольга рассказала. Про коробки, про тумбочку, про шторы. Лиза слушала, кивала.
– И Илья ничего не делает?
– Говорит, что это временно. Что я преувеличиваю.
– А ты не преувеличиваешь. Ты имеешь право жить в своём доме так, как тебе комфортно.
Днём Илья звонил. Ольга не брала трубку. Вечером он написал длинное сообщение – просил вернуться, обещал поговорить с матерью. Она не ответила.
Прошла неделя. Ольга ходила на работу, возвращалась к Лизе, готовила ужин. Они смотрели сериалы, пили вино, болтали. Напряжение, которое Ольга носила в себе месяцами, постепенно отпускало. Она стала лучше спать, перестала вздрагивать от резких звуков.
На восьмой день Илья пришёл к офису. Ждал у входа.
— Оля… — его голос был какой-то сплющенный. — Можно поговорить?
Она слушала молча.
Он говорил путано, сбивчиво. Что понял, какой была ошибка — молчать, сглаживать, не замечать. Что видел, как ей плохо, но думал, что всё само утрясётся. Что дома теперь будто пусто — и не потому, что мама уехала к подруге, а потому, что Ольги нет.
— Я не прошу вернуться прямо сейчас, — сказал он устало. — Только хочу поговорить. И хочу, чтобы всё было иначе. Чтобы ты знала, что дома у тебя есть место.
Его голос дрожал.
Ольга слушала — и впервые за долгое время не испытывала злости. Только усталость.
Но какое-то тёплое, едва уловимое чувство медленно возвращалось.
Через неделю Вера Семёновна перебралась в свою отремонтированную квартиру. Илья сам помогал ей перевозить коробки, и между ним и матерью возник разговор, который он раньше бы себе не позволил. Ольга об этом не спрашивала — он потом сам рассказал, не скрывая, как трудно ему было произнести всё вслух.
Когда Ольга впервые переступила порог их квартиры после разъезда, там пахло свежим воздухом — Илья открыл все окна. В спальне не было ни тяжёлых штор, ни покрывала свекрови, никаких чужих вещей. Всё, что принадлежало Вере Семёновне, исчезло.
— Давай начнём заново, — сказал он. — Как скажешь ты.
Они вернули комод и прикроватную тумбочку, разложили вещи на место, повесили светлые занавески. Квартира постепенно начинала выглядеть так, будто в ней живут люди, а не борьба за территорию.
Когда они закончили, Ольга отступила на пару шагов и сказала:
— Теперь точно наш.
Илья обнял её за плечи.
— Так и будет.
Вечером Ольга испекла сырники. Именно те, что Вера Семёновна вечно называла «мокрой массой». Илья ел их так, будто давно этого хотел, хотя раньше и молчал, чтобы «не злить маму».
— Спасибо, что вернулась, — сказал он, когда они сидели на кухне.
Ольга улыбнулась — спокойно, без напряжения.
Впервые за долгое время она почувствовала себя дома.
