Дачу я получила от тёти Веры, маминой сестры, которая всю жизнь прожила одна и умерла тихо, как и жила — не потревожив никого. Завещание оказалось неожиданностью: шесть соток в Вороново, дом с верандой и участок, заросший до состояния джунглей.
— Поедем посмотрим? — спросил Максим, когда все документы были оформлены.
Я кивнула. Мне было страшно ехать одной — не знала, что увижу, какие воспоминания нахлынут. Тётя Вера была для меня почти призраком: мы виделись раз в год, на мамином дне рождения. Она приходила с коробкой печенья и букетом астр, сидела в углу гостиной и улыбалась, когда кто-то обращался к ней. А теперь её дом стал моим.
Дом оказался крепким, но печальным — так бывает с местами, из которых ушла жизнь. Обои в цветочек, скрипучий паркет, керосиновая лампа на подоконнике на случай отключения света. Мы с Максимом ходили по комнатам молча, и я чувствовала, как меня поглощает грусть.
— Можно привести в порядок, сделать ремонт, — сказал Максим, открывая окно в спальне. — Посмотри, какой вид.
Вид и правда был шикарный: сосны, небо, заросший осокой пруд и тишина. Такая тишина, что слышно было, как где-то вдалеке стучит дятел.
— Давай сделаем, — решила я.
Ремонт занял всё лето. Максим помогал по выходным — таскал доски, красил забор, чинил крыльцо. Я выбирала обои, заказывала мебель, высаживала цветы вдоль дорожки. К сентябрю дача преобразилась. Я полюбила её той странной любовью, какую испытываешь к тому, во что вложила свои силы и душу.
Мы стали ездить туда почти каждые выходные. Максим рыбачил на пруду — брал удочку, термос с чаем и пропадал на полдня. А я читала на веранде или вышивала — начала большую картину с пейзажем, над которой думала провести всю осень.
— Тебе не скучно одной? — спросил он как-то.
— Нет, — ответила я честно. — Мне нравится.
И это была правда. Мне нравилось просыпаться под птичьи голоса, заваривать кофе на маленькой кухне, сидеть в кресле-качалке с книгой. Это было моё пространство, мой ритм, моя тишина.
Всё изменилось в июне следующего года.
Свекровь — Галина Петровна — позвонила в среду вечером.
— Леночка, мы тут с девочками думали, — начала она тем голосом, каким обычно начинаются неприятные разговоры. — У Людочки день рождения в субботу. Может, на даче отметим? У вас там так красиво теперь, ты сама рассказывала.
Людочка была её коллега, я видела её раза два в жизни.
— Галина Петровна, мы сами собирались поехать, — попыталась я.
— Ну так и хорошо! Вы порыбачите с Максимом, а мы столик накроем. Не помешаем же!
Я хотела возразить, но она уже щебетала про салаты и торт, и я поняла, что спорить бесполезно. Максим только пожал плечами:
— Ну один раз, не страшно.
Тот день рождения оказался репетицией. Приехало человек восемь — подруги свекрови с тортами, шампанским, букетами цветов. Они расположились на веранде, накрыли стол скатертью, которую привезли с собой (мою, видимо, посчитали недостаточно праздничной), и начали отмечать.
— Леночка, присоединяйся! — позвала Галина Петровна.
— Спасибо, я позже, — ответила я и ушла в дом.
Они сидели до вечера. Смеялись, пели, фотографировались. Я сидела в спальне с книгой, в которой перечитывала одну и ту же страницу, потому что не могла сосредоточиться. Максим рыбачил и, кажется, ничего не замечал.
Когда они уехали, я обнаружила на веранде грязную посуду, мусор и крошки на полу и пятно от вина на моей новой льняной скатерти.
— Мама обещала в следующий раз сама всё убрать, — сказал Максим, глядя на моё лицо.
— В следующий раз? — переспросила я.
— Ну, они так хорошо посидели…
Следующий раз настал через две недели. Потом ещё через неделю. К июлю дача превратилась в филиал клуба свекрови по интересам. Они приезжали по субботам и воскресеньям, иногда в будни. Отмечали дни рождения, годовщины, просто встречи. Каждый раз Галина Петровна звонила мне накануне:
— Леночка, мы завтра приедем, только на пару часов!
А «пара часов» растягивалась до вечера. Они занимали веранду, дом, даже сад — ходили в туалет, мыли руки, заглядывали в комнаты с комментариями: «Ой, какие милые шторки!» или «А у вас, я смотрю, холодильник маленький!»
Я пыталась приспособиться. Уходила в дальний угол участка с книгой. Но и там слышала их голоса, смех, чьё-то громкое: «Галя, а где у тебя тут рюмки?»
«У тебя», — думала я. Не «у неё», а «у тебя». Как будто это её дача.
Однажды я приехала в четверг — решила провести несколько дней в одиночестве, дошить свою вышивку. Села на веранде с пяльцами, налила чай. И тут увидела, как открывается калитка.
Галина Петровна. С тремя подругами.
— Ой, Леночка! — воскликнула она. — А мы не знали, что ты здесь! Мы просто на часик, у Тамары внучка медаль получила, хотели отметить.
У меня перехватило дыхание.
— Галина Петровна, — начала я. — Я приехала побыть одна.
— Ну так мы не помешаем! — она уже проходила в калитку. — Мы тихонечко, ты даже не заметишь.
Они расположились на веранде. Достали судочки с едой, бутылки, стаканы. Я сидела в доме и смотрела в окно. Мои руки дрожали — от злости, от бессилия, от того, что не знала, как это остановить.
Позвонила Максиму.
— Твоя мама снова здесь.
— Ну и что? — он явно был на работе, говорил вполголоса.
— Я хочу побыть одна.
— Лен, ну она же ненадолго. Потерпи.
Я повесила трубку.
Вечером, когда они наконец уехали, я собрала грязные тарелки, вытерла стол, подмела веранду. И в какой-то момент поняла, что плачу. Тихо, почти беззвучно, стоя с веником в руках посреди того места, которое должно было быть моим.
В следующее воскресенье Галина Петровна снова приехала. На этот раз с целой компанией — человек десять. Они выгрузили из машин коробки с едой, складные стулья, даже музыкальную колонку.
— Леночка! — крикнула свекровь. — А ты будешь с нами?
Я стояла на крыльце и смотрела на это вторжение. И поняла, что больше терпеть не могу.
— Галина Петровна, — сказала я. — Мне нужно с вами поговорить.
— Конечно, золотко! — она суетилась с пакетами. — Только дай я это разложу.
— Сейчас, — сказала я твёрдо.
Она оглянулась, видимо, уловив что-то в моём голосе. Подруги замерли с коробками в руках.
— Вы тут каждые выходные, — начала я. — Иногда и в будни. Празднуете дни рождения, юбилеи, встречи. Занимаете веранду, сад, дом.
— Ну так ты же не против! — Галина Петровна улыбалась, но улыбка была уже неуверенная.
— Я против, — сказала я. — Очень даже против. Это моя дача. Я получила её в наследство, я делала здесь ремонт, я хочу здесь отдыхать. А вместо этого я не могу спокойно провести выходные, потому что вы устроили здесь что-то вроде банкетного зала.
Повисла тишина. Подруги переглянулись.
— Леночка, мы же не специально… — начала свекровь.
— Если вы устроили на моей даче банкетный зал, — продолжила я, — то давайте по-честному: платите мне аренду. Я посчитала — за сезон выходит примерно сто пятьдесят тысяч. Это ещё дёшево, учитывая, что вы пользуетесь домом, всей посудой, мебелью.
Лицо Галины Петровны побелело, потом покраснело.
— Ты… ты о чём?!
— Именно о том, что сказала. Либо вы перестаёте сюда приезжать без спроса, либо платите за использование.
— Но Максим…
— Максим не владелец дачи. Я владелец. И я устала.
Одна из подруг — та самая Людочка — тихо сказала:
— Галя, может, правда, мы того… Давай в другое место поедем.
— Да вы что! — Галина Петровна вспыхнула. — Мы же семья! Мы же не чужие люди! Сын мой с ней живёт!
— Именно потому, что семья, — сказала я спокойно, — я думала, вы будете уважать меня и мой покой. Но раз нет — давайте как с чужими: по договору и оплате.
Они уехали через десять минут. Собрали свои коробки, стулья, колонку. Галина Петровна не сказала мне ни слова на прощание.
Максим позвонил вечером. Голос был напряжённый:
— Мама в истерике. Говорит, ты выгнала её и требуешь денег.
— Я не выгоняла, — сказала я. — Я попросила уважать моё пространство.
— Лен, ну это же моя мать!
— Я знаю. Но это моя дача.
— Ты не могла потерпеть?
— Я терпела три месяца, — сказала я. — Каждые выходные. Я приезжала сюда, чтобы отдохнуть, а вместо этого убирала за гостями твоей матери.
— Но деньги требовать…
— Я пошутила про деньги, — призналась я. — Точнее, не совсем пошутила. Я просто хотела, чтобы она поняла: это не общественное место. Это мой дом.
Максим молчал.
— Ты на её стороне? — спросила я тихо.
— Нет, — выдохнул он. — Я просто… не знаю, как это всё уладить.
— Очень просто, — сказала я. — Скажи ей, что у нас есть свои планы на дачу. И что если она хочет приехать — нужно предупреждать и спрашивать разрешения. Как делают все нормальные люди.
— Она скажет, что я тебя больше люблю, чем её.
— Возможно. Но это выбор между тем, чтобы быть честным, и тем, чтобы всем угождать. А угодить всем невозможно.
Он приехал на дачу на следующий день. Мы сидели на веранде, пили чай. Я закончила вышивать свою картину — пейзаж с соснами и закатом. Получилось красиво.
— Мама говорит, что ты её оскорбила, — сказал Максим.
— Знаю.
— Но я на твоей стороне.
Я подняла глаза.
— Правда?
— Правда, — он взял меня за руку. — Я просто не замечал. Думал, ты не против. Но ты права — она перегибала. Надо было спрашивать. Надо было понимать, что это твоё место.
— Наше, — поправила я.
— Твоё, — настаивал он. — Тётя Вера оставила его тебе. Ты сделала здесь ремонт. Ты хотела здесь отдыхать. И имеешь право.
Я прижалась к его плечу. На пруду квакали лягушки. Ветер шелестел в соснах.
— Я поговорю с мамой, — сказал Максим. — Объясню. Может, она поймёт.
Галина Петровна не звонила неделю. Не позвонила и через две. Я понимала, что она обижена, но странным образом чувствовала облегчение. Мы с Максимом снова стали ездить на дачу одни. Он рыбачил, я читала. Тишина вернулась.
А потом, в конце августа, она позвонила.
— Лена, — голос был тихий, непривычный. — Можно мне приехать? Поговорить.
— Конечно, — сказала я.
Она приехала одна. Без подруг, без коробок с едой, без праздничного настроения. Села на веранде, я налила ей чашку чая.
— Я хотела извиниться, — сказала она, глядя в чашку. — Максим объяснил мне. И я… я поняла, что вела себя неправильно.
— Галина Петровна…
— Нет, дай мне сказать, — она подняла глаза. — Я правда не думала, что мешаю. Ведь было так хорошо, так весело. И мне просто здесь так нравилось. Ты сделала так красиво, так уютно. И мне хотелось делиться этим с подругами. Показать, какая у меня молодец невестка, какая дача. Но я не подумала, что ты хотела покоя. Что это твоё место.
— Наше, — снова сказала я. — Вы всегда можете приехать. Просто… предупреждайте. Спрашивайте. Это всё, что нужно.
Она кивнула.
— А насчёт аренды… — я попыталась улыбнуться. — Я не всерьёз.
— Знаю, — она тоже улыбнулась, неуверенно. — Но это был… урок. Наверное, так и нужно было.
Мы сидели молча, пили чай. Где-то Максим возился с удочками. Солнце клонилось к закату, окрашивая сосны в золотой цвет.
— Красиво у тебя здесь, — сказала Галина Петровна.
— Да, — согласилась я. — Очень красиво.
И в этот раз я не чувствовала тревоги. Только спокойствие. Границы были установлены. Правила — оговорены. Дача снова стала моим местом. Нашим местом. Но с пониманием того, что некоторые вещи должны оставаться твоими, даже когда ты делишься ими с семьёй.
Тётя Вера, наверное, одобрила бы. Она всю жизнь умела жить так, как хотела, не объясняясь и не извиняясь. Может, в этом и был её секрет — та тихая, непоколебимая уверенность в праве на собственное пространство.
Теперь это была и моя уверенность. И моя дача. И моя тишина, которой я больше никому не позволю распоряжаться.
