— Ты опять за свое? — голос Татьяны звучал устало, почти безразлично. Она даже не повернулась, продолжая вытирать тарелку полотенцем с вышитыми васильками. — Игорь, мы это обсуждали. Ответ — нет.
— Танюш, ну ты пойми, это же временно, — Игорь подошел сзади и положил руки ей на плечи. Его прикосновение, обычно приносившее покой, сейчас вызывало лишь глухое раздражение. — Ленке просто нужно встать на ноги. Она же не чужой человек, сестра моя.
— У твоей сестры есть муж. И двое вполне себе дееспособных родителей. С какой стати ее проблемы должны решаться за счет моей жилплощади? — Татьяна наконец повернулась. Ее серые глаза, обычно теплые, смотрели холодно и прямо. Она была невысокой, складной женщиной с аккуратной стрижкой русых волос. В ее облике не было ничего кричащего, но была порода — та внутренняя стать, что не позволяет прогибаться под чужим давлением. — Эта квартира — моя. Она досталась мне от бабушки. Точка.
Игорь отступил на шаг, его лицо вытянулось. Он был красив той мягкой, немного рыхлой красотой, которая с годами рискует превратиться в одутловатость. Высокий, светловолосый, с добрыми голубыми глазами, он производил впечатление человека, не способного на жесткость.
— При чем здесь «твоя»? Мы же семья! У нас все общее. Ленка в отчаянии, ее муж… там все сложно. Она с ребенком может на улице остаться.
— У нее есть комната в квартире твоих родителей. Двухкомнатная квартира на двоих пенсионеров. Места хватит.
— Ты же знаешь мою маму. С ней Лена не уживется, они как кошка с собакой.
— А со мной, значит, уживется? — усмехнулась Таня. — Ты предлагаешь мне поселить в нашей двухкомнатной квартире твою сестру с пятилетним племянником? Игорь, ты в своем уме?
Он отвел взгляд, прошелся по кухне, провел рукой по волосам.
— Я не это имел в виду. Не жить. Просто… прописать ее. Временно. Чтобы она могла сына в сад устроить здесь, в районе. А потом и на работу выйти. Это формальность.
— Прописка в моей квартире — это не формальность. Особенно с ребенком. Ты хоть понимаешь, что потом я их отсюда по закону не выпишу? Игорь, это даже не обсуждается.
Он тяжело вздохнул и сел за стол, уронив голову на руки. Таня знала этот жест. Он означал крайнюю степень усталости и начало долгой, изматывающей осады. Эта осада началась не сегодня. Она длилась уже месяц, с тех пор как у его сестры Елены начались какие-то туманные «проблемы».
Зинаида Павловна, свекровь, никогда не говорила прямо. Ее оружием были вздохи, многозначительные паузы и жалобы на здоровье, которые удивительным образом совпадали с семейными трудностями. Она звонила Игорю каждый день, всегда в одно и то же время, когда он возвращался с работы, а Таня еще была в пути.
— Сынок, здравствуй, — начинала она слабым, надтреснутым голосом, хотя еще вчера бодро рассказывала соседке по даче о новом сорте огурцов. — Как ты? Устал, наверное. Совсем себя не бережешь… А я вот, давление опять. Всю ночь не спала, все о Ленушке нашей думала. Сердце кровью обливается.
Игорь слушал, хмурился, а потом пересказывал все Тане за ужином.
— Мама говорит, у Лены муж совсем с катушек съехал. Деньги все из дома тащит. Говорит, связался с кем-то.
— С кем? — уточняла Таня, раскладывая по тарелкам гречку с котлетами.
— Непонятно. Мама толком не знает. Лена ей не рассказывает, жалеет. Только плачет в трубку. Говорит, дочка совсем исхудала, на себя не похожа.
Татьяна молчала. Она знала Лену. Яркая, эффектная блондинка с вечно недовольным выражением лица и манерой говорить так, будто ей все вокруг должны. Она вышла замуж за тихого парня из соседнего города, родила сына и с тех пор в основном жаловалась на жизнь: муж зарабатывает мало, квартира маленькая, свекровь — монстр. При этом Лена никогда не работала, считая уход за собой и сыном достаточным вкладом в семейный бюджет.
Через неделю версия изменилась. Муж Лены оказался не просто транжирой, а игроком. Проиграл все сбережения, залез в какие-то долги.
— Мама плачет, говорит, к ним уже какие-то люди приходили, — рассказывал Игорь, глядя в одну точку. — Угрожали. Лене страшно домой возвращаться.
Таня слушала и чувствовала, как внутри нарастает холодное подозрение. Все это было слишком… театрально. Слишком много драмы и слишком мало фактов.
— Игорь, а ты сам с Леной говорил?
— Пытался. Она трубку не берет. Или сбрасывает. Мама говорит, она боится, что телефон прослушивают.
— Кто прослушивает? Коллекторы? Игорь, это звучит как сценарий дешевого сериала.
Он обиделся.
— Тебе легко говорить. Это не твоя сестра в беде. У тебя всегда все просто: да — да, нет — нет. А в жизни так не бывает!
В тот вечер они впервые за долгое время легли спать, не помирившись. Таня лежала, глядя в потолок, и слушала ровное дыхание мужа. Она любила его. Любила за его доброту, за его идеализм, за то, как он мог часами с восторгом рассказывать своим ученикам о Древнем Риме. Но сейчас эта его доброта, граничащая с наивностью, работала против их семьи. Он не видел манипуляций, не чувствовал фальши. Он просто хотел всех спасти.
Апогей наступил в воскресенье. Они были в гостях у его родителей. Зинаида Павловна накрыла на стол, но сама почти ничего не ела. Сидела с трагическим лицом, подперев щеку рукой, и тяжело вздыхала. Анатолий Петрович, отец Игоря, хмуро молчал, уставившись в телевизор.
— Кушай, сынок, кушай, — говорила Зинаида Павловна, пододвигая Игорю тарелку с оливье. — Тебе силы нужны. Кто, кроме тебя, о нас, стариках, и о сестре непутевой позаботится?
Внезапно в прихожей звякнул ключ. Вошла Лена с сыном Кириллом. Выглядела она и впрямь неважно: бледная, с темными кругами под глазами. Но дорогой бежевый тренч и новые замшевые ботильоны как-то не вязались с образом женщины на грани нищеты.
— Ой, а вы тут… — Лена изобразила смущение. — Мам, я за картошкой зашла.
— Леночка! — Зинаида Павловна бросилась к дочери. — Деточка моя, ну что же ты! Проходи, садись. Посмотри, на кого ты похожа!
Лена села на краешек дивана, Кирилл тут же прижался к ней.
— Все нормально, мам.
— Что ж нормального-то? — запричитала Зинаида Павловна, бросая выразительные взгляды то на Игоря, то на Таню. — Ребенок скоро в школу, а у вас ни прописки, ни жилья толком. Муженек твой все проиграл, квартиру вот-вот отберут. Куда вы пойдете? На улицу?
Лена молчала, картинно глядя в пол. Игорь ерзал на стуле.
— Мам, перестань.
— А что «перестань»? Что? — голос Зинаиды Павловны зазвенел. — Правда глаза колет? Брат родной сидит, а сестра по миру пойдет! У него вон, квартира какая! А Леночке с ребенком даже уголка нет!
Таня почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она встала.
— Зинаида Павловна, мы с Игорем уже все обсудили.
— А что вы там обсудили? — свекровь тоже поднялась, глядя на Таню в упор. Ее лицо, обычно мягкое и оплывшее, заострилось. — Что сестре родной не поможете? Что чужой человек тебе дороже кровиночки?
— Я не чужой человек. Я жена вашего сына, — отчеканила Таня. — И в своей квартире я никого прописывать не буду.
Воздух в комнате, казалось, загустел. Лена тихо всхлипнула. Игорь вскочил.
— Таня! Ну как тебе не стыдно!
И вот тогда-то, глядя в его возмущенные, полные праведного гнева голубые глаза, Таня поняла, что дело не только в квартире. Дело было гораздо глубже. Это была проверка на прочность. Ее пытались сломать, заставить поступиться своими принципами, сделать «своей» в их клане, где все решала Зинаида Павловна.
— Пойдем, — тихо сказала Таня Игорю. — Мы уходим.
— Я никуда не пойду, пока мы не решим вопрос с Леной! — выпалил он.
— Хорошо, — кивнула Таня, спокойно беря свою сумку. — Тогда я пойду одна.
Она ушла, не оглядываясь. За спиной слышался приглушенный плач Лены и возмущенный голос свекрови. Она шла по улице, вдыхая морозный ноябрьский воздух, и впервые за восемь лет брака почувствовала себя абсолютно одинокой.
Игорь вернулся за полночь. Тихий, виноватый. Он долго стоял в прихожей, не решаясь войти в комнату. Таня сидела в кресле с книгой, но не прочитала ни строчки.
— Тань, прости, — сказал он наконец. — Я не должен был так… на тебя кричать. Мама… она так накрутила…
— Дело не в маме, Игорь. Дело в тебе. Ты готов пожертвовать нашим спокойствием, моим имуществом, нашим будущим ради того, чтобы твоя сестра и мама были довольны. Ты не со мной, ты с ними.
— Это неправда! Я люблю тебя!
— Любишь? Тогда почему ты требуешь от меня то, на что я не согласна? Почему их интересы для тебя важнее моих?
Он молчал. А потом выдал то, что окончательно все расставило по местам.
— Понимаешь… там не только долги по игре. Он… муж Ленкин… он еще и кредит на нее повесил. Большой. Обманом. И теперь она должна банку. Ей нужно продать их квартиру, чтобы расплатиться, но тогда ей негде будет жить. Мама придумала… что если бы у нее была доля в нашей квартире… она могла бы ее как бы продать мне… ну, фиктивно… и получить деньги для банка. А прописка нужна, чтобы опека не придралась.
Таня слушала и не верила своим ушам. Схема была настолько абсурдной и рискованной, что захватывало дух.
— Ты понимаешь, что это мошенничество? И что в конце этой схемы я остаюсь с прописанной в моей квартире сестрой и ее ребенком, и без каких-либо гарантий?
— Ну почему же… все бы честно было…
— Честно? — Таня рассмеялась сухим, коротким смехом. — Игорь, ты преподаватель истории. Ты должен понимать, чем заканчиваются такие «честные» схемы.
И тут ее осенило. Та самая деталь, что не давала покоя. Бежевый тренч. Новые ботильоны.
— А скажи мне, милый, откуда у твоей сестры, у которой муж-игрок проиграл все до нитки, деньги на новую одежду? Я этот тренч видела в витрине на прошлой неделе. Он стоит половину твоей зарплаты.
Игорь замер.
— Я… не знаю. Может, это старый.
— Нет. Не старый. И еще кое-что. Ты говорил, ее телефон могут прослушивать. А я сегодня, пока ждала тебя, от нечего делать зашла на страницу ее мужа в соцсети. Он там даже не скрывается. Выкладывает фотографии с рыбалки. Счастливый, улыбается. Последнее фото — два дня назад. Непохоже на человека в бегах от кредиторов.
Она смотрела на мужа, и ей было его жаль. Он стоял посреди комнаты, большой, сильный мужчина, обманутый самыми близкими людьми.
— Позвони ему, Игорь. Прямо сейчас. Спроси, как у него дела.
Он смотрел на нее, потом на свой телефон. Его рука дрожала. Он набрал номер. Таня слышала длинные гудки, а потом бодрый мужской голос:
— Да, Игорян, привет! Сто лет тебя не слышал! Как дела?
Игорь молчал, не в силах вымолвить ни слова.
— Але, ты тут? — спросил голос в трубке. — Слушай, если ты насчет Ленки… я не знаю, что ей в голову взбрело. Какая-то игра в нищету. Сказала, ей срочно нужны деньги на «один проект», а я ей не дал. Вот она и уехала к родителям, цирк устраивает. У нас все нормально, никто ничего не проигрывал. Передай ей, пусть возвращается, пока я замок не сменил.
Игорь медленно опустил телефон. Лицо его было белым, как полотно. Он сел на диван и обхватил голову руками. Вся сложная, трагическая история, которую ему скармливали на протяжении месяца, рассыпалась в прах за тридцать секунд.
Разговор с матерью и сестрой был коротким. Игорь поехал к ним на следующий день один. Таня не спрашивала подробностей, когда он вернулся. Она видела все по его лицу — осунувшемуся, постаревшему лет на десять.
Он рассказал сам, вечером. Говорил глухо, глядя в стену.
Оказалось, у Лены действительно был «проект». Она решила вложиться в какую-то мутную финансовую пирамиду, обещавшую баснословные проценты. Муж денег не дал, назвав это аферой. Тогда она и придумала весь этот спектакль с долгами и угрозами, а мать ей подыграла. Они были уверены, что сердобольный Игорь надавит на «богатенькую» жену и вытрясет из нее нужную сумму. Доля в квартире была лишь одним из вариантов. Они надеялись, что Таня просто даст денег, чтобы от них отвязаться.
— Она сказала… — Игорь запнулся, голос его дрогнул. — Она сказала: «А что такого? У Таньки же есть, не убудет от нее». А мама… мама сказала, что я подкаблучник. Что ты меня против семьи настроила.
Он замолчал. Таня подошла и села рядом, положив свою ладонь на его. Он не отстранился.
— Мне жаль, Игорь.
— Мне тоже, — тихо ответил он. — Мне стыдно, Тань. Я им верил. Каждому слову. А тебе… тебе не верил.
В ту ночь они долго говорили. Впервые за много лет — по-настоящему, без недомолвок и обид. Говорили о границах, о доверии, о том, что семья — это не клан, требующий жертв, а союз двух людей, которые смотрят в одну сторону.
На следующий день Игорь поменял номер телефона. На звонки с городского от родителей он не отвечал. Прошел месяц, потом второй. Отношения с его семьей были разрушены. Возможно, навсегда. Но стена, выросшая между ним и Таней, начала понемногу осыпаться.
Однажды вечером, когда они сидели на кухне и пили чай, Игорь вдруг сказал:
— А знаешь, я ведь тогда почти согласился. В тот день, у родителей. Я был готов пойти и взять кредит на свое имя, чтобы отдать им деньги. Лишь бы они перестали давить.
— Я знаю, — кивнула Таня. — Поэтому я и ушла.
— Ты спасла нас, — сказал он просто. — Не квартиру. Нас.
Он взял ее руку и поднес к губам. Его глаза, те самые добрые голубые глаза, смотрели на нее с такой любовью и благодарностью, что Таня поняла — они справились. Цена была высокой, но их маленькая семья из двух человек уцелела. А все остальное… все остальное было уже неважно.
