— А вы, простите, кто? И почему вы сидите в моем кресле в уличных ботинках?
Света замерла в дверях собственной гостиной. Ключ в замке повернулся слишком легко, словно дверь кто-то открывал изнутри совсем недавно, и предчувствие не обмануло. В её любимом, купленном на распродаже итальянском кресле, обитом горчичным велюром, сидел незнакомый мужчина. Вид у него был помятый: серый пиджак с заломами на локтях, жидкая бороденка и бегающие глазки. На коленях он держал пухлую папку с бумагами.
— Это Олег Викторович, — голос свекрови, Галины Петровны, прозвучал из кухни с такой нарочитой бодростью, что у Светы заныло в висках. — Светочка, ты рано сегодня. Мы тут… документы смотрим.
Галина Петровна выплыла в коридор. На ней был её фирменный халат с леопардовым принтом, поверх которого болтались тяжелые янтарные бусы — признак того, что она «при исполнении» и считает себя хозяйкой положения. Волосы, выкрашенные в ядерный баклажановый цвет, стояли дыбом, словно она только что получила разряд тока.
— Какие документы? — Света не разуваясь прошла в комнату. — Игорь знает, что у нас гости?
Мужчина в кресле нервно хихикнул и попытался спрятать грязные ботинки под кресло, испачкав светлый ламинат чем-то черным и липким.
— Игорек на работе, зачем его отвлекать по пустякам, — отмахнулась Галина Петровна, гремя браслетами. — Олег Викторович — юрист. Помогает мне с той неприятностью… ну, с трубами.
Света прищурилась. История с «трубами» тянулась уже вторую неделю. Свекровь появилась на пороге их «двушки» с двумя огромными чемоданами и клетчатой сумкой челнока, заявив, что в её квартире в сталинке прорвало стояк, полы вскрыли, жить невозможно, сырость, грибок и вообще — «я у вас недельку перекантуюсь, пока ЖЭК всё не уладит».
Игорь, муж Светы, тогда только вздохнул. Он работал начальником смены на заводе металлоконструкций, уставал адски и меньше всего хотел выяснять отношения. «Свет, ну мать же. Не на улице ей ночевать», — сказал он тогда. Света согласилась. В конце концов, у них была свободная комната, которую они пока использовали как склад для коробок после переезда.
Но «неделька» затянулась. И поведение Галины Петровны становилось всё более странным. Она не переставляла мебель и не лезла с советами по готовке — это было бы полбеды. Она вела себя как человек, который находится в глубоком подполье. Вздрагивала от звонков домофона. Зашторивала окна даже днем. И вот теперь — этот тип.
— У вас в квартире ремонт делают сантехники, — медленно проговорила Света, глядя прямо в бегающие глаза «юриста». — Зачем вам юрист для замены стояка, Галина Петровна? Вы на ЖЭК в суд подаете?
— Именно! — воскликнула свекровь слишком поспешно. — Халатность! Полная халатность! Олег Викторович составляет претензию.
Мужчина, наконец, встал. Папка выскользнула у него из рук, и по полу веером разлетелись бумаги. Света, сработанная годами в логистике, где реакция должна быть мгновенной, наклонилась быстрее всех.
Её рука схватила верхний лист. Это была не претензия в ЖЭК. Это был предварительный договор купли-продажи. Адрес значился не свекрови. Адрес был — их, Светин и Игоря. А в графе «Покупатель» стояла фамилия какого-то ИП.
— Это что? — голос Светы упал до шепота, от которого обычно грузчики на складе трезвели за секунду.
Галина Петровна выхватила листок с неожиданной для её возраста прытью.
— Это рыба! Черновик! Олег Викторович просто перепутал бланки, у него много клиентов! Всё, Олег Викторович, идите, мы потом договорим.
Мужчина испарился так быстро, словно был привидением, оставив после себя лишь запах дешевого табака и грязные следы на ламинате.
— А теперь, — Света выпрямилась, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость, — вы мне расскажете правду. Прямо сейчас. Или я звоню Игорю, и мы едем в вашу квартиру проверять «ремонт».
Галина Петровна плюхнулась на диван, картинно схватившись за сердце.
— Ты жестокая, Света. Бессердечная. Я старая больная женщина…
— Галина Петровна, этот номер не пройдет. Я не Игорь. У меня нет сыновьего чувства вины. Что происходит? Вы продаете нашу квартиру? Вы в своем уме? Она в ипотеке, вы к ней отношения не имеете.
Свекровь перестала держаться за сердце. Её лицо, до этого жалобное, вдруг стало жестким, почти хищным. Баклажанная прическа воинственно качнулась.
— Не вашу, — буркнула она. — Я хотела… заложить. Долю.
— Какую долю?! — Света опешила. — Квартира оформлена на нас двоих с Игорем. Вы здесь только прописаны временно, по вашей же просьбе, «для поликлиники»!
— Вот именно! Прописка дает право! — взвизгнула Галина Петровна. — Мне нужны деньги! Срочно! Иначе меня убьют!
Повисла тишина. Тиканье настенных часов казалось ударами молотка.
— Кто вас убьет?
— Коллекторы. Или эти… из «мани-мани». Я не знаю, как их зовут.
Света медленно опустилась в кресло, стараясь не касаться грязных пятен.
— А ваша сталинка? Трехкомнатная. В центре.
Галина Петровна отвела взгляд. Она начала теребить пояс халата, и в этом жесте проступило что-то детское, беспомощное и бесконечно глупое.
— Нет больше сталинки, — тихо сказала она. — Я её продала. Полгода назад.
— Что?!
— Я хотела как лучше! — вдруг закричала свекровь, и слезы брызнули из её глаз, размазывая тушь. — Мне позвонили… сказали, инвестиционный фонд. «Золотой Век». Гарантировали сорок процентов годовых! Я думала, продам, вложу, через год куплю две квартиры — одну себе, одну вам, ипотеку вашу закрыть! Я же для вас старалась, дураки вы неблагодарные!
Света закрыла лицо руками. Пазл сложился. Внезапная «любовь» к сыну, переезд с чемоданами, странные звонки.
— И где деньги?
— Фонд закрылся. Сайт исчез. Я взяла кредиты, чтобы отыграться, думала, перекрою… Набрала микрозаймов. А теперь они звонят. Приходят. Я боюсь там появляться. Новые хозяева квартиры меня выгнали неделю назад, я просрочила аренду — я же у них свою же квартиру снимала…
Света встала и подошла к окну. За стеклом шумел город, люди спешили домой, варили ужины, ругались из-за оценок детей. А у неё в гостиной сидела женщина, которая своими руками спустила в унитаз наследство, жилье и безопасность, а теперь пыталась провернуть аферу с единственным жильем сына.
— Вы привели сюда черного риелтора, чтобы продать нашу квартиру по поддельным документам? Используя временную прописку как аргумент?
— Он обещал, что всё решит! — всхлипнула Галина Петровна. — Сказал, оформим задним числом дарственную от Игоря на меня, якобы он мне подарил долю… Игорь же подпишет, он мать любит! А потом заложим… Я бы всё отдала!
Входная дверь щелкнула.
— Девчонки, я дома! — голос Игоря звучал устало, но мирно. — Купил творог, как просили.
Он вошел в комнату, улыбаясь, еще не сбросив с себя заводскую пыль и напряжение смены. Увидел заплаканную мать, бледную жену и грязные следы на полу. Улыбка сползла.
— Что случилось? Мам? Света?
Света молча указала на «рыбу» договора, всё еще лежавшую на журнальном столике.
— Твоя мама, Игорь, полгода назад продала свою квартиру мошенникам. Все деньги отдала в пирамиду. А сейчас она привела сюда человека, чтобы подделать твою подпись, переписать на себя часть нашей квартиры и заложить её за долги.
Игорь замер. Пакет с творогом в его руке жалобно хрустнул. Он перевел взгляд на мать.
— Мам? Это правда? Ты продала отцовскую квартиру?
Галина Петровна вскочила, и теперь это была не жалкая старушка, а фурия. Лучшая защита — нападение.
— А что мне оставалось?! Вы мне не помогаете! Живете тут, жируете, две зарплаты! А я на пенсию копейки считаю! Я хотела помочь! Я хотела стать богатой, чтобы вы меня уважали! А ты, — она ткнула пальцем в Свету, — ты всегда меня ненавидела! Ты настроила его! Это ты виновата, что я пошла к этим инвесторам, мне скучно было, одиноко!
— Мама, заткнись, — тихо сказал Игорь.
Галина Петровна поперхнулась воздухом. Она никогда не слышала такого тона от сына.
— Ты продала квартиру отца… — повторил он, глядя в одну точку. — И ты хотела украсть у нас?
— Не украсть! Одолжить! Я мать! Я тебя вырастила! Ты обязан мне всем! Если бы не я, ты бы в канаве сгнил! А ну, Игорь, скажи своей жене, чтобы она не смела так на меня смотреть! Мы сейчас же оформим документы, Олег Викторович вернется, он знает, как обойти банк! Мы спасем меня, а потом я всё верну!
Света смотрела на мужа. Это был тот самый момент истины. Не разбросанные носки, не немытая посуда, не споры о том, куда ехать в отпуск. Сейчас решалось, есть у неё семья или нет.
Игорь подошел к столу. Взял бумагу. Медленно разорвал её на четыре части.
— Мама, — сказал он глухо. — Собирай вещи.
— Что? — Галина Петровна вытаращила глаза. — Ты выгоняешь мать? На улицу? К бандитам? Сынок, ты что, с ума сошел? Она тебя околдовала!
— Ты пыталась меня обмануть. Ты предала нас. Ты привела в мой дом уголовника. Собирай вещи. Я отвезу тебя к тете Наде в деревню. Прямо сейчас. У неё дом пустой, она в больнице, ключи у меня. Там тебя коллекторы не найдут. А здесь ты не останешься.
— В деревню?! В эту глушь? В развалюху без удобств? Я городская жительница! Я не поеду! Я останусь здесь! Я прописана! Вы не имеете права! Я вызову полицию!
Она упала на диван, раскинув руки, и заголосила, как плакальщица на похоронах.
Игорь растерялся. Он стоял, опустив плечи, большой, сильный мужчина, превратившийся в беспомощного мальчика перед истерикой матери. Он посмотрел на Свету с мольбой: «Сделай что-нибудь, я не могу её тащить силой».
Света поняла: он сломался. Он принял решение, но исполнить его физически не может. Слишком силен блок, вбитый с детства: «маму обижать нельзя».
Света подошла к свекрови вплотную. Наклонилась так, что их лица оказались на одном уровне.
— Галина Петровна, — сказала она ледяным, спокойным тоном, в котором не было ни капли жалости. — Послушайте меня внимательно. Временная регистрация аннулируется через Госуслуги за три дня. Но я не буду ждать три дня. У меня есть запись с камеры в коридоре.
Света блефовала. Камеры не было. Был только муляж, который Игорь повесил для отпугивания курьеров. Но Галина Петровна этого не знала.
— На записи видно, как вы впускаете постороннего, как передаете ему копии наших документов. Это статья 159, мошенничество, группа лиц по предварительному сговору. Плюс незаконное проникновение. Я сейчас звоню не в полицию. Я звоню своему брату. Вы помните Сережу? Того, который в Росгвардии? Он приедет с ребятами через двадцать минут. И они не будут составлять протокол. Они просто вынесут ваши чемоданы. А потом вынесут вас.
Галина Петровна затихла. Рот её открылся, но звук не шел.
— И еще, — продолжила Света, выпрямляясь. — Если вы сейчас же не встанете и не начнете собираться, я лично позвоню вашим кредиторам и продиктую адрес тети Нади. Выбирайте: глухая деревня с огородом и тишиной или долговая яма с паяльником.
Свекровь перевела взгляд на Игоря. Тот молчал, глядя в пол, но не двигался с места, чтобы её защитить. И в этом молчании сына было больше страшного, чем в угрозах невестки. Она поняла: он не заступится.
— Проклятые… — прошипела она, сползая с дивана. — Чтоб вам пусто было. Всю жизнь на вас положила…
Она пошла в комнату, шаркая тапками. Через минуту послышался звук молнии на чемодане и шуршание пакетов.
Света прошла на кухню. Руки у неё дрожали. Она налила стакан воды, выпила залпом. Игорь вошел следом. Он выглядел постаревшим на десять лет.
— Свет… — начал он хрипло. — Спасибо.
— Не за что, — она не повернулась. — Ты должен был сам это сделать.
— Я знаю. Я слабак.
— Ты не слабак, Игорь. Ты просто нормальный человек, у которого мать оказалась… такой. Это трудно принять. Но запомни: если она вернется сюда хоть раз без моего разрешения — я подаю на развод. Я не буду жить на пороховой бочке.
— Я понял. Я отвезу её. И… я найму юриста, чтобы разобраться с её долгами. Официально. Банкротство оформим. Но жить она с нами не будет. Обещаю.
Света кивнула. Она слышала, как в коридоре Галина Петровна громко, демонстративно сморкается и причитает, проклиная «змею подколодную».
— Иди, помоги ей с сумками, — сказала Света. — И проверь карманы. Чтобы ключи от нашей квартиры случайно не «забыла».
Игорь ушел. Через десять минут хлопнула входная дверь. Света осталась одна в тишине. Она подошла к входной двери, закрыла её на верхний замок, потом на нижний, потом накинула цепочку.
Вернулась в гостиную. Взяла тряпку и средство для мытья пола. Ей предстояло долго оттирать черные, липкие следы от чужих ботинок с её светлого ламината. Следы оттирались плохо, но Света терла с остервенением, пока не заболели пальцы.
Когда пол заблестел, она села в горчичное кресло. Оно всё еще хранило запах чужого, неприятного человека. Света поморщилась. «Придется вызывать химчистку, — подумала она. — Или выбросить к черту это кресло и купить новое».
Она выбрала второе. Жизнь нужно было очищать кардинально.
За окном сгущались сумерки. Телефон на столе звякнул — пришло сообщение от Игоря: «Едем. Она молчит. Прости меня».
Света не ответила. Она смотрела на чистое пятно пола и чувствовала, как душа, сжатая в комок последние две недели, медленно, со скрипом, но всё-таки разворачивается. Воздух в квартире снова становился своим.
Спустя три месяца.
— Ну что, банкротство запустили? — Света помешивала рагу в глубокой сковороде. Запах тушеного мяса с овощами и розмарином наполнял кухню уютом.
Игорь сидел за столом, просматривая отчеты на ноутбуке. Он выглядел спокойнее, набрал вес, ушли круги под глазами.
— Да. Юрист толковый попался, не чета тому жулику. Процедура долгая, но долги спишут. Пенсию будут удерживать, конечно, но жить можно.
— Как она там?
— В деревне? — Игорь хмыкнул. — Ты не поверишь. Тетка Надя её быстро в оборот взяла. Говорит: «Галька, хватит дурью маяться, иди коз кормить». Мать сначала орала, а теперь… Вчера звонила. Хвасталась, что самогон научилась гнать на кедровых орешках и что местный агроном к ней сватается. Говорит, в город ни ногой, тут воздух чистый и люди душевные.
Света улыбнулась. Улыбка вышла чуть кривой, но искренней.
— А про квартиру не вспоминает?
— Вспоминает. Говорит: «Вот помру, всё вам достанется, неблагодарным». Я молчу. Пусть говорит. Главное — она там, мы здесь.
Игорь встал, подошел к жене, обнял её со спины, уткнувшись носом в макушку.
— Светка, ты у меня железная. Если бы не ты тогда… я бы, наверное, до сих пор кредиты за неё платил и на коврике в прихожей спал.
— Не спал бы, — Света накрыла его руки своими. — Я бы тебя выгнала раньше.
Они рассмеялись. Но в этом смехе было понимание того, как близко они прошли по краю пропасти.
Дверной звонок тренькнул. Света напряглась. Старый рефлекс.
— Ты кого-то ждешь?
— Нет.
Игорь пошел открывать. Света прислушивалась, сжав лопатку так, что пальцы побелели (нет, стоп, никаких побелевших пальцев — просто крепко сжала).
— Вам посылка, курьер, — донеслось из коридора.
Игорь вернулся с небольшой коробкой.
— От кого?
— Обратного адреса нет. Почерк вроде знакомый… размашистый такой.
Они вскрыли коробку. Внутри, в ворохе газетной бумаги, лежала трехлитровая банка с мутноватой жидкостью и мешочек с сушеными грибами. И записка на вырванном из тетради листке:
«Агроном сказал, это лучшее средство от нервов. Пейте по ложке перед едой. И это… спасибо, что не сдали в дурдом. Мать».
Света посмотрела на банку. Потом на Игоря.
— Самогон? — спросила она.
— Похоже на то. И белые грибы.
— Оставим?
Игорь посмотрел на записку, потом на банку.
— Пусть стоит. В кладовке. На всякий случай.
Света кивнула. Жизнь продолжалась. Сложная, без розовых соплей, с проблемами и долгами, но — своя. И в этой жизни больше не было места чужим людям в уличных ботинках.
