— Три мешка. Три чертовых мешка с тряпьем, а пыли столько, будто мы опочивальню Тутанхамона вскрыли, не меньше — буркнул Игорь, с натугой закидывая в багажник старого, видавшего виды универсала очередной черный пакет.
Лена промолчала. Она стояла у подъезда пятиэтажки, плотнее запахивая куртку. Ветер был промозглый, ноябрьский, такой, что забирался под одежду и царапал кожу. Дом, облицованный грязно-желтой плиткой, смотрел на них темными окнами. На третьем этаже зияла форточка — они оставили её открытой, чтобы выветрить тот самый, специфический запах старости, корвалола и сушеной мяты, который въедается в стены намертво.
— Ты уверен, что сервиз этот никому не нужен? — спросила Лена, кивнув на коробку, которую Игорь держал под мышкой. — «Мадонна», вроде. В девяностые за такой душу продавали.
— В девяностые и за видеокассету с боевиком душу продавали. В мусор, Лен. Или вон, у баков поставь, местные антиквары разберут, — Игорь сплюнул в сторону, вытер руки влажной салфеткой и устало потер переносицу.
Он не был похож на человека, которого можно продавить. Широкий в кости, с тяжелым, немного насупленным взглядом и руками, привыкшими к железу и маслу, Игорь напоминал медведя, которого разбудили раньше срока. Не маменькин сынок. Совсем не он. Но сейчас, разбирая квартиру своей покойной бабки, Зои Андреевны, он выглядел выжатым. Не от работы, а от того, что должно было последовать за ней.
Телефон в кармане его куртки завибрировал. Игорь даже не достал его, просто поморщился.
— Мать? — коротко спросила Лена.
— Она. Четвертый раз за час. Чует, что мы у нотариуса были.
— Не бери. Смысл? Орать будет.
— Не будет она орать. Хуже. Она будет… вещать.
Игорь достал телефон, посмотрел на экран, вздохнул и нажал «отбой».
Квартира Зои Андреевны, «бабы Зои», как её звали в семье, была яблоком раздора еще при жизни старухи. Зоя была женщиной крутой, с характером, выкованным в литейном цеху, где она проработала тридцать лет. Свою дочь, Нину Петровну, она откровенно считала «бестолочью в шляпе». И когда полгода назад Зои не стало, вскрытое завещание произвело эффект разорвавшейся гранаты в курятнике.
«Все движимое и недвижимое имущество завещаю внуку моему, Игорю…»
Ни слова о дочери. Ни полслова. Нина Петровна тогда на поминках сидела с лицом цвета свеклы, поджимая губы так, что они превратились в нитку, но скандал не закатила. Она выжидала. Полгода она ходила вокруг Игоря кругами, как акула, намекая, вздыхая, причитая о том, что «справедливость — понятие высшее, а не бумажное».
И вот сегодня они получили документы о праве собственности. И сегодня же выставили квартиру на продажу. Покупатель, верткий мужичок с бегающими глазками, нашелся мгновенно — ему нужна была именно эта «двушка» под сдачу. Сделка горела.
Лена села на пассажирское сиденье. В машине пахло бензином и старой кожей.
— Куда едем? Домой или сразу в банк? — спросила она.
— Сначала в банк, ячейку проверим, потом к риелтору, — Игорь завел мотор. — А потом… потом придется к ней заехать. Она же не отстанет.
Лена отвернулась к окну. Отношения с Ниной Петровной у нее были прохладные, как дистиллированная вода. Никакой вражды, никаких битых тарелок. Нина Петровна была женщиной, которая считала себя «породной». Она всегда носила какие-то немыслимые шарфы, красила губы в ядовито-морковный цвет и говорила с интонациями провинциальной актрисы, играющей королеву. Она никогда не лезла с уборкой — «фи, пыль глотать», никогда не учила варить суп — «это удел кухарок». Но она умела другое: виртуозно считать чужие деньги и распределять их в своей голове.
— Лен, ты же понимаешь, что будет цирк? — глухо сказал Игорь, выруливая со двора.
— Понимаю. Она считает, что квартира её по праву крови.
— Она считает, что я — лишь временный хранитель. Что бабка ошиблась, а я должен исправить «досадное недоразумение».
— А ты?
Игорь сжал руль так, что кожа на оплетке скрипнула.
— А я помню, как мать у бабки деньги занимала «на бизнес», прогорала, снова занимала. Как бабка мне на учебу откладывала, а мать эти деньги выпрашивала на шубу, потому что «перед людьми стыдно в драпе ходить». Бабка мне квартиру оставила не потому, что меня любила больше, а потому что знала: мать её профукает за месяц.
Вечером они сидели на своей кухне. Обычная кухня в панельке, тесноватая, но своя. Никакого дизайнерского ремонта, просто чисто и функционально. На столе остывал чай.
Звонок в дверь прозвучал требовательно. Длинный, настойчивый сигнал.
Игорь переглянулся с Леной.
— Помяни лихо, — усмехнулся он и пошел открывать.
В прихожую вплыла Нина Петровна. Сегодня она была в ударе: пальто с меховым воротником (побитым молью, но гордым), шляпка с какой-то нелепой брошью и запах духов, от которого хотелось чихнуть. За ней, как прицеп, тащилась Жанна — младшая сестра Игоря. Жанна была полной противоположностью брата: рыхлая, вечно с сонным лицом и выражением вселенской обиды в глазах. Ей было тридцать, она нигде толком не работала, называя себя «фрилансером в поиске ниши».
— Ну здравствуй, сын, — Нина Петровна даже не разулась, прошла сразу на середину коридора, оглядывая стены с выражением брезгливости. — Здравствуй, Лена. Чай, надеюсь, есть? Или у вас тут режим экономии?
— Проходите, — Игорь не сделал попытки помочь матери снять пальто. Он знал: если она не раздевается, значит, пришла «решать вопросы», а не гостить.
Они расселись на кухне. Жанна плюхнулась на табурет, достала телефон и уткнулась в него, всем видом показывая, что происходящее её не касается, хотя именно её судьба сейчас, скорее всего, будет лежать на столе переговоров.
Нина Петровна театрально вздохнула, расстегнула воротник и, глядя прямо в глаза Игорю, выдала ту самую фразу, которой боялись, но ждали:
— Бабкину квартиру уже продала? Переводи мне мою долю и не затягивай давай.
Лена чуть не поперхнулась чаем, но сдержалась. Она смотрела на Игоря.
Игорь спокойно отставил кружку.
— Кому «ей»? Ты, мам, о себе в третьем лице говоришь, или ты Лену спрашиваешь?
— Я спрашиваю вас обоих! — голос Нины Петровны набрал высоту. — Я знаю, что сделка сегодня была. Мне тетя Валя из третьего подъезда сказала, видела, как вы с покупателем выходили. Не надо делать из матери дурочку.
— Никто и не делает, — Игорь говорил тихо, но веско. — Квартиру продал я. Деньги на моем счету. Причем тут «твоя доля»?
— Как причем?! — Нина Петровна всплеснула руками, и брошь на её шляпке опасно качнулась. — Я — дочь! Это квартира моей матери! То, что бабка выжила из ума к старости и написала эту бумажку на тебя — это ошибка. Юридический казус! Но мы же семья, Игорь. Мы — кровь. По совести, квартира — моя. Ну, хорошо, — она сделала «щедрый» жест рукой, — половина твоя, так и быть. За хлопоты. Но половину ты обязан отдать мне. Жанночке нужна студия. Девочке тридцать лет, ей нужно личное пространство, чтобы устроить жизнь!
Жанна в углу оторвалась от телефона и кивнула, жуя жвачку.
— Да, Игорек. Мне жить негде. С мамой в одной комнате — это ад.
Лена вмешалась, хотя давала себе слово молчать:
— Нина Петровна, Зоя Андреевна была в здравом уме. Она вызывала психиатра перед завещанием, справка есть. Это было её решение.
— Ты, милочка, не встревай! — Нина Петровна повернулась к ней всем корпусом. — Это дела семейные. Тебя тут не стояло, когда я за матерью ухаживала!
— Ухаживала? — Игорь поднял бровь. — Мам, ты у бабки была последний раз три года назад, когда просила денег на «инвестиции в криптовалюту». А когда она слегла, кто ей продукты возил? Кто сиделку оплачивал? Я и Лена. Ты даже на похороны опоздала, потому что у тебя «запись к косметологу».
Лицо Нины Петровны пошло красными пятнами.
— Не смей меня попрекать! Я слабая женщина, у меня давление! Я тебя вырастила, ночей не спала! А ты теперь за квадратные метры мать родную продаешь? Жанна — твоя сестра! Ей помочь надо!
— Жанне надо на работу устроиться, — отрезал Игорь. — А не ждать, пока ей студию купят.
— У неё тонкая душевная организация! Она не может работать на кассе! — взвизгнула мать.
Игорь встал. Он был огромным в этой маленькой кухне.
— Значит так. Слушаем меня внимательно. Денег не будет.
В кухне повисла тишина. Жанна перестала жевать. Нина Петровна открыла рот, но звук не пошел.
— Квартира была завещана мне. Это воля бабушки. Я её уважаю. Мы с Леной закрываем свою ипотеку и берем участок под строительство. Это наше будущее.
— А как же я? — прошептала Нина Петровна. — А как же мы?
— А у тебя, мама, есть своя квартира. Трехкомнатная. Которую отец оставил. Разменяй её. Купи Жанне студию, себе однушку. В чем проблема?
— Я не могу разменять родовое гнездо! — патетически воскликнула Нина. — Там память!
— А бабкину квартиру, значит, продать и деньги профукать — это не память, это нормально?
— Ты… ты эгоист! — зашипела Нина Петровна, понимая, что привычные рычаги не работают. — Ты подкаблучник! Это она тебя настроила! — палец с накладным ногтем уперся в Лену.
— Лена тут ни при чем. Это мое решение. И еще, мам. — Игорь подошел к окну, глядя на улицу. — Помнишь, пять лет назад ты продала дачу? Дедову дачу. Сказала, что деньги пойдут на ремонт. Где ремонт? Обои до сих пор отваливаются. Деньги ушли на поездку в Турцию и на погашение кредитов Жанны за айфон. Бабка это знала. Поэтому и не оставила тебе ни копейки. Она хотела, чтобы хоть что-то в семье сохранилось, а не улетело в трубу.
Нина Петровна встала. В её глазах стояли злые слезы. Это были не слезы горя, а слезы бессилия человека, у которого отобрали игрушку.
— Будь ты проклят со своими деньгами, — сказала она тихо, но отчетливо. — Забудь, что у тебя есть мать. И ты, — она глянула на Жанну, — вставай, пошли. Нам здесь не рады.
Жанна, кряхтя, поднялась:
— Ну ты и жмот, Игорек. Реально. Мог бы хоть пару лямов отстегнуть.
Они вышли. Хлопнула входная дверь. Потом загудел лифт.
Игорь сел обратно на табурет и закрыл лицо руками. Лена подошла к нему сзади, обняла за широкие плечи, прижалась щекой к жесткой ткани его рубашки.
— Ты все правильно сделал, — тихо сказала она.
— Правильно… — эхом отозвался он. — Знаешь, Лен, самое паршивое не то, что они денег хотят. А то, что они даже не спросили, где альбом с фотографиями бабкиным. Я его забрал. Он в машине лежит. Им плевать на неё было. Им только «долю» подавай.
Лена молчала, гладя его по спине.
Прошло два месяца.
Зима вступила в права жестко, завалив город снегом по самые уши. Игорь и Лена уже оформили документы на погашение ипотеки, остаток денег положили на депозит — копили на стройку весной.
Телефон Игоря молчал. Нина Петровна держала слово — «забыла» о сыне. Правда, от общих знакомых доходили слухи. Тетка Игоря рассказывала, что Нина всем жалуется на «сына-предателя», который «выгнал мать на улицу и обобрал до нитки». Версия менялась от слушателя к слушателю: то Игорь силой заставил бабку переписать завещание, то он подделал подпись.
Но реальность, как всегда, оказалась прозаичнее.
Однажды вечером, когда Лена готовила ужин (просто макароны по-флотски, без изысков), в дверь позвонили.
На пороге стояла Жанна. Одна. Вид у неё был жалкий: пуховик расстегнут, шапка набекрень, глаза красные.
— Можно? — буркнула она, шмыгая носом.
Игорь молча посторонился.
Жанна прошла на кухню, села на то же место, что и в прошлый раз.
— Мать квартиру выставила на продажу, — сказала она, глядя в стол.
— Трешку? — удивился Игорь. — Она же кричала про «родовое гнездо».
— Ага. Вложилась в какую-то пирамиду. «Сверхдоходные инвестиции», блин. Хотела тебе нос утереть. Типа, сама заработаю и куплю Жанне дворец. Заняла у кого-то под проценты, потом еще кредит взяла… Короче, коллекторы начали звонить. Пришлось продавать срочно, за бесценок.
Игорь тяжело опустился на стул.
— И где вы теперь?
— Купили однушку в новостройке, на окраине, в бетоне. Денег на ремонт нет. Жить негде. Мать у подруги, я… я не знаю. Игорь, пусти пожить, а? Хоть на месяц. Пока я работу найду.
Лена замерла у плиты. Вот он, момент истины. Сейчас опять начнется: «мы же семья», «помоги».
Игорь смотрел на сестру. Внимательно, изучающе.
— Нет, Жанна.
— Как нет? — Жанна вскинула голову, губа задрожала. — Я же сестра! Мне на улице ночевать?
— Тебе тридцать лет. У тебя руки-ноги целые. У тебя есть доля в той однушке, которую мать купила?
— Ну, она на себя оформила…
— Кто бы сомневался. Значит так. Пожить — нет. Мы не ночлежка. И денег я тебе не дам.
Жанна начала всхлипывать.
— Но я могу помочь тебе с работой, — продолжил Игорь. — У нас на складе кладовщица уволилась. Работа собачья, холодно, ответственно, зарплата средняя. Но платят вовремя. И общежитие от конторы дают. Комната на двоих, но чисто. Пойдешь?
Жанна перестала плакать. Она смотрела на брата как на сумасшедшего.
— Ты серьезно? Кладовщицей? Я — гуманитарий!
— Ты — бездельница, Жанна. Или склад и общага, или иди к маме в бетонные стены. Выбор за тобой.
— Ты сволочь, — выдохнула она.
— Я реалист. Телефон отдела кадров скину смской. Решишься — звони завтра до десяти. Не позвонишь — предложение аннулируется.
Жанна выскочила из квартиры, даже не попрощавшись. Дверь снова хлопнула.
— Думаешь, пойдет? — спросила Лена, накладывая макароны.
— Нет, — Игорь покачал головой. — Пойдет искать другого дурака, которому можно на шею сесть. Или вернется к матери, и они будут вдвоем в этой бетонной коробке сидеть и меня проклинать. Это их выбор, Лен. Их болото.
Он подошел к полке, где стояла единственная вещь, которую он забрал из бабушкиной квартиры, кроме документов — старая, тяжелая фарфоровая статуэтка овчарки. Баба Зоя любила её.
— Знаешь, — сказал Игорь, погладив холодный фарфор, — бабушка мне как-то сказала: «Если хочешь накормить голодного — дай ему ложку, но не жуй за него». Я только сейчас понял, что она имела в виду не только еду.
Лена подошла и положила голову ему на плечо. За окном выла метель, заметая следы Жанны у подъезда, заметая старые обиды. В квартире было тепло. И, что самое главное, здесь дышалось легко. Без пыли чужих претензий и запаха нафталиновых ожиданий.
— Садись есть, — просто сказала Лена. — Остынет.
Игорь сел. Жизнь продолжалась. Сложная, без гарантий, но — своя…
Вот только он совершил всего одну ошибку. Классическую ошибку человека, который судит других по себе. Игорь решил, что раз он поставил точку, то и они смирились. Он думал, что воюет с истеричной матерью и ленивой сестрой, которых можно просто заблокировать в телефоне.
Он не знал, что на той стороне шахматной доски сменился игрок.
Два месяца тишины, которыми они с Леной так наслаждались, не были перемирием. Это была засада. Пока Игорь выбирал бетон для фундамента, его «родня» искала динамит, чтобы этот фундамент взорвать. И фитиль уже тлел, просто запах гари еще не дошел до их счастливой кухни…
