Юлия Викторовна, женщина сорока восьми лет, обладательница интеллигентного лица, начинающегося артрита и должности главного бухгалтера в небольшой, но гордой фирме, стояла перед дверью собственной квартиры. В руке она сжимала ключи, а в душе — смутное, липкое предчувствие беды.
Обычно возвращение домой было для Юли священным ритуалом. Это был момент перехода из мира «Дебет, кредит, квартальный отчет и идиот-директор» в мир «Тишина, ламинат цвета венге и бокал красного сухого». Квартира — просторная «трёшка» в доме серии П-44Т — была ее храмом. Храмом, построенным на костях ее нервной системы, фундаменте из ипотеки сроком на пятнадцать лет и стенах, оклеенных итальянскими обоями по три тысячи за рулон (брали в 2018-м, до подорожания, Юля до сих пор гордилась той скидкой).
Но сегодня храм был осквернен. Юля поняла это еще до того, как вставила ключ в замок. Сквозь добротную, с тройным контуром уплотнения дверь просачивались звуки. Кто-то громко, с надрывом смеялся, и этот смех перекрывал гул телевизора, работающего на громкости, способной глушить рыбу.
Юля вздохнула, поправила лямку тяжелой сумки (ноутбук, отчеты, килограмм хороших яблок «Гренни Смит» по акции) и повернула ключ. Два оборота. Щелчок.
В нос ударил запах. Это был не легкий аромат кондиционера для белья, к которому привыкла Юля. Это был тяжелый, маслянистый дух жареного лука, смешанный с запахом дешевого табака (кто курил в квартире?! У них балкон застеклен и утеплен, там цветы!) и чем-то кислым, напоминающим прокисшие щи в школьной столовой 1986 года.
— … И я ему говорю: ты, начальник, мне не тычь! Я водитель первого класса, я баранку крутил, когда ты еще под стол пешком ходил! — гремел из кухни мужской бас.
Юля перешагнула порог и замерла. В ее идеально выверенной прихожей, где обычно царил стерильный порядок, сейчас словно взорвалась бомба, начиненная вещами с вещевого рынка.
На банкетке, обтянутой кремовым велюром (Юля чистила его специальной пеной раз в неделю), валялась грязная куртка из кожзама. На полу, прямо на стыке плитки и ламината, громоздилась гора обуви. Огромные, стоптанные кроссовки сорок пятого размера, извергающие тот самый запах «мужского духа», женские сапоги с отбитыми носами и — вишенка на торте — резиновые шлепки.
Из кухни, вытирая руки о Юлин парадный фартук с вышивкой «Лучшая хозяйка», выплыла Тамара Павловна. Свекровь. Женщина-танк, женщина-ледокол, уверенная, что ее мнение — это единственная истина в последней инстанции, одобренная ООН.
— О, Юлечка явилась! — провозгласила она тоном, каким объявляют выход гладиатора на арену. — А мы уж думали, ты там на работе заночевала. Олежка-то давно пришел, голодный сидит. Ну, проходи, раздевайся. Чего встала, как неродная?
Юля медленно сняла пальто, аккуратно повесила его в шкаф-купе, стараясь не касаться чужой куртки, и только потом спросила:
— Тамара Павловна, добрый вечер. А у нас что, день открытых дверей? Или я пропустила момент, когда мы открыли филиал вокзала?
Свекровь поджала губы, изображая обиженную добродетель.
— Ну зачем так грубо, Юля? Это же Виталик! Племянник мой, сын сестры Вали, царствие ей небесное. Приехал мальчик, работу в Москве искать. Не чужой человек, чай. И жена его, Светочка. Молодые, перспективные. Им всего-то перекантоваться надо, пока на ноги встанут. Не на улице же им ночевать при живом брате?
Юля прошла на кухню. Картина, открывшаяся ей, заслуживала кисти передвижников, желательно Репина («Не ждали»).
За ее столом, на ее стульях, сидел Виталик — мужчина лет тридцати пяти с лицом, не обезображенным лишними раздумьями, и обширной залысиной. Перед ним стояла сковорода. Прямо на столе. Без подставки. На скатерти. Виталик ел вилкой прямо из сковороды, игнорируя тарелки.
Рядом, уткнувшись в телефон, сидела девица с обесцвеченными волосами, собранными в небрежный пучок, и ярко-розовыми ногтями длиной с сапожный нож.
Олег, законный муж Юли, сидел на краю табуретки, как бедный родственник, и виновато улыбался.
— Привет, Юль, — пискнул он. — Вот… Родня приехала. Сюрприз.
— Сюрприз, — эхом повторила Юля. Она подошла к столу и выразительно посмотрела на сковороду. — Виталик, у нас принято пользоваться тарелками. И подставками под горячее. Скатерть лен с хлопком, пятно от жира с нее не выводится.
— Да ладно тебе, теть Юль, че ты начинаешь? — прошамкал Виталик с набитым ртом. — По-простому же сидим, по-семейному. Вкусно, кстати. Мамка твоя, теть Тамара, котлеты забабахала — во!
Юля перевела взгляд на плиту. Там, в раковине, горой возвышалась грязная посуда. Жир, ошметки лука, очистки от картошки. Но самое страшное было не это. Самое страшное — на плите стояла пустая кастрюля из-под того самого гуляша, который Юля тушила вчера три часа. Тушила на два дня. Из мраморной говядины. С розмарином.
— Вы съели все мясо? — тихо спросила Юля. Голос ее звучал обманчиво спокойно, как море перед цунами.
— Ой, да там есть-то нечего было! — махнула рукой Тамара Павловна, протискиваясь к плите. — Три кусочка плавало. Мужику разве этим наешься? Я вот картошечки нажарила на сале, Виталька привез, домашнее!
Юля почувствовала, как у нее дергается левый глаз.
— Тамара Павловна, в той кастрюле было полтора килограмма мяса. Это был наш ужин на сегодня и завтра.
— Ну так гости же! — возмутилась свекровь. — Что ты, Юля, куском попрекаешь? У людей с дороги аппетит, а ты мелочишься. Стыдно должно быть, бухгалтер, а копейки считаешь.
Юля молча развернулась и вышла из кухни. Ей нужно было выдохнуть. Или кого-нибудь убить. Но поскольку Уголовный кодекс РФ она чтила так же свято, как Налоговый, оставалось только дышать.
Вечером, когда «гости» оккупировали гостиную и включили сериал про ментов на полную громкость, Юля зазвала Олега в спальню.
— Олег, — начала она, складывая руки на груди. — Давай определимся с понятиями. Что значит «перекантоваться»? На какой срок? И почему я узнаю об этом постфактум, приходя в квартиру, провонявшую дешевым табаком?
Олег плюхнулся на кровать и закрыл лицо руками.
— Юль, ну прости. Мама позвонила, когда они уже на вокзале были. Поставила перед фактом. Говорит: «Встречай, Виталик едет Москву покорять». Ну не мог я их послать, мама бы меня со свету сжила.
— А я, значит, со свету не сживу? — уточнила Юля. — Олег, давай посчитаем. Просто цифры, без эмоций. Твой Виталик съел за один присест наш двухдневный бюджет на питание. Света твоя уже час сидит в ванной. У нас счетчики. Ты видел цены на коммуналку в этом месяце? Мы платим за эту квартиру сами. И кредит за машину еще полгода платить. На какие шиши мы будем содержать троих взрослых, здоровых лбов?
— Ну, они работу найдут… — неуверенно протянул Олег. — Виталик говорит, у него варианты есть.
— Варианты? — хмыкнула Юля. — Олег, Виталику тридцать пять. Если бы он хотел работать, он бы работал в Сызрани. А он приехал сюда искать «красивую жизнь». И пока он ее ищет, спонсорами этого банкета будем мы.
— Ну потерпи, Юль. Неделю. Максимум две. Неудобно выгонять, родня все-таки.
«Неудобно спать на потолке — одеяло падает», — подумала Юля, но вслух сказала:
— Хорошо. Неделя. Но с условиями. Первое: в спальню к нам никто не заходит. Второе: курить — на улицу, к подъезду. Третье: продукты они покупают себе сами.
Олег кивнул, но глаза у него были бегающие. Он знал, как и Юля, что эти условия выполняться не будут.
Ад начался не на следующий день. Он начался в ту же ночь.
В два часа ночи Юля проснулась от того, что кто-то громко шлепал босыми ногами по коридору, а потом долго, с наслаждением гремел дверцей холодильника. Потом зашумела вода в туалете. Потом снова холодильник.
«Жрут», — с ненавистью подумала Юля, накрываясь подушкой. — «Как саранча. Ночная жрица и ее верный рыцарь желудка».
Утро встретило Юлю очередью в ванную. Света заперлась там наглухо.
— Света! — постучала Юля. — Мне на работу к девяти! Мне зубы почистить и в душ!
— Ой, теть Юль, щас, я масочку смываю! — донеслось из-за двери. — Пять минуточек!
«Пять минуточек» растянулись на двадцать. Когда Света наконец выползла — распаренная, в Юлином (!!!) махровом халате, оставляя за собой клубы пара и запах Юлиного же дорогого скраба для тела, — Юля уже опаздывала.
В ванной был потоп. На полу лужи, зеркало забрызгано, на полочке — хаос. Тюбик с профессиональной маской для волос (3000 рублей, между прочим) был открыт и валялся на боку, драгоценная субстанция медленно вытекала в раковину.
Юля скрипнула зубами так, что, кажется, повредила эмаль.
На кухне Тамара Павловна проводила ревизию.
— Юлечка, ты посмотри, какой у тебя бардак в шкафах! — радостно сообщила она, вываливая на стол содержимое ящика со специями. — Зачем тебе столько банок? Я вот все в один пакет ссыпала, места больше стало!
Юля посмотрела на гору пакетиков. Хмели-сунели, итальянские травы, копченая паприка, ваниль — все было смешано в одну кучу.
— Вы… смешали перец с ванилью? — Юля почувствовала, как к горлу подступает ком.
— Ой, да какая разница! — отмахнулась свекровь. — В желудке все перемешается. Ты лучше скажи, где у вас мука? Блинчиков хочу напечь, Виталик просил.
— Муки нет, — отрезала Юля. — И денег на муку нет. И на молоко тоже.
Она схватила яблоко, свою сумку и вылетела из квартиры, не позавтракав.
Весь день на работе Юля не могла сосредоточиться. Цифры прыгали перед глазами, в голове крутилась мысль о том, что прямо сейчас, в ее уютной квартире, чужие люди трогают ее вещи, сидят на ее диване, пьют из ее чашек.
Вечером она зашла в магазин. Купила пачку самых дешевых пельменей «Красная цена», батон и пакет молока. На большее рука не поднялась. «Хотят жрать — пусть идут работать», — решила она.
Дома ее ждал сюрприз номер два.
В прихожей стоял запах лака для ногтей. Такой ядреный, что слезились глаза.
В гостиной, разложив на журнальном столике (шпон натурального дуба, нельзя ставить горячее и химию!) весь свой арсенал, сидела Света. А напротив нее сидела какая-то незнакомая женщина.
— …Вот, и я говорю, этот цвет вам очень пойдет, — ворковала Света, орудуя пилкой. Пыль от ногтей летела во все стороны — на ковер, на диван, на телевизор.
Юля выронила пакет с молоком. Пакет с глухим стуком ударился об пол, но, к счастью, не лопнул.
— Что. Здесь. Происходит? — раздельно произнесла Юля.
Света подняла голову.
— О, теть Юль! А я тут клиентку приняла. Ну, чтоб без дела не сидеть. По объявлению в группе района. Маникюрчик, шеллак, все дела. Недорого, зато какая экономия!
Клиентка, дородная дама в спортивном костюме, с интересом разглядывала Юлю.
— А вы тоже на ноготочки? — спросила она. — Придется подождать, у мастера запись плотная.
Юля почувствовала, как мир сужается до одной точки. До точки кипения.
— Вон, — тихо сказала она.
— Что? — не поняла клиентка.
— Вон отсюда! — заорала Юля так, что задрожали хрустальные бокалы в серванте. — Обе! Света, убирай свои лаки! Женщина, покиньте помещение немедленно, пока я не вызвала наряд! Это частная собственность, а не салон красоты «У Ашота»! Здесь люди живут!
Клиентка испарилась с удивительной скоростью, бормоча проклятия и обещая написать плохой отзыв. Света, надув губы, начала сгребать пузырьки в косметичку.
— Психованная какая, — буркнула она. — Я, между прочим, пятьсот рублей заработать хотела. В семью, можно сказать.
На шум выбежала Тамара Павловна.
— Ты чего орешь, оглашенная? Виталик спит, устал мальчик!
— Устал? — Юля рассмеялась, и этот смех был страшнее крика. — От чего он устал? От лежания на диване? От пива? Где он был сегодня? На скольких собеседованиях?
— Он резюме рассылал! — встала грудью на защиту племянника свекровь. — Сейчас так модно, через интернет. Не обязательно ногами бегать.
Юля прошла на кухню, где за столом сидел мрачный Олег.
— Ты видел? — спросила она мужа. — Ты видел, что они устроили в гостиной? Ногтевой сервис на моем дубовом столе!
Олег молчал, ковыряя вилкой в тарелке.
— Олег, сегодня четверг. Прошло три дня. Я не выдержу неделю. Или они уезжают завтра, или я подаю на развод и раздел имущества. И поверь мне, как бухгалтеру: я разделю эту квартиру так, что тебе достанется только коврик у двери.
— Юль, ну не начинай… Мама говорит, им регистрация нужна. Временная. Тогда Виталика в охрану возьмут.
Юля села на стул. Ноги не держали.
— Регистрация?
— Ну да. На годик. Фиктивная, по сути. Просто штампик.
— А ты знаешь, Олег, что временная регистрация дает право проживания? И что выписать их потом раньше срока можно только через суд? А если Светочка вдруг забеременеет и родит тут, то ребенка пропишут автоматом, и тогда мы эту квартиру вообще никогда не продадим и не разменяем? Ты об этом подумал своим куриным мозгом?
Олег покраснел.
— Мама сказала, это формальность…
— Мама сказала! — передразнила Юля. — А твоя мама не сказала, случайно, почему она так рвется их сюда вселить? Почему не к себе в Калугу?
— Там ремонт крыши…
— Ложь, — отрезала Юля. — Я сегодня звонила тете Нине, твоей крестной. В Калуге. Нет у них никакого ремонта. Твоя мама сдала свою квартиру. Сдала узбекам, бригаде строителей. За тридцать тысяч в месяц. И живет здесь на всем готовом, да еще и деньги копит. А нас использует как дойных коров.
Олег поднял глаза. В них плескался ужас пополам с недоверием.
— Не может быть… Мама бы не стала…
— Спроси ее, — кивнула Юля на дверь. — Прямо сейчас.
В кухню вошла Тамара Павловна. Вид у нее был боевой.
— Что вы тут шепчетесь? Заговор готовите?
— Мам, — голос Олега дрогнул. — А правда, что ты свою квартиру сдала?
Свекровь замерла. На секунду в ее глазах мелькнула паника, но тут же сменилась агрессией.
— И что? — взвизгнула она. — И сдала! Я пожилая женщина, мне прибавка к пенсии нужна! Лекарства нынче дорогие! А вы, молодые, здоровые, вам что, жалко для матери угла? У вас трешка, буржуи, жируете тут, икра красная в холодильнике! (Икры не было уже года два, но для красного словца сгодилось).
— Значит так, — Юля встала. Теперь она была спокойна. Ледяное спокойствие терминатора, у которого в программе стоит задача «ликвидация угрозы». — Время — восемь вечера. У вас час на сборы.
— Что?! — задохнулась Тамара Павловна. — На ночь глядя?!
— Поезда ходят круглосуточно. Такси до вокзала я оплачу. Это будет мой последний благотворительный взнос.
— Мы никуда не пойдем! — заявил появившийся в дверях Виталик. Он был в одних трусах, чесал живот и выглядел готовым к бою. — Олег, скажи своей бабе, пусть рот закроет. Мы тут прописаться должны, ты обещал.
Олег медленно встал. Он посмотрел на мать, на Виталика, на Свету, которая выглядывала из-за плеча мужа.
— Я обещал помочь, — глухо сказал он. — А не содержать вас, пока вы врете мне в глаза. Мама, ты врала мне про крышу. Ты сдаешь хату, а с меня деньги тянешь? Я же тебе еще пять тысяч перевел вчера, ты плакала, что на таблетки не хватает!
— Сынок, она тебя настроила! — заголосила Тамара Павловна, хватаясь за сердце. — Околдовала ведьма!
— Вон, — сказал Олег. — Собирайтесь.
Сборы напоминали эвакуацию при пожаре в дурдоме. Тамара Павловна демонстративно пила корвалол, капая им на пол. Света швыряла вещи в сумки, не забыв прихватить Юлин фен («Ой, случайно!» — пришлось отбирать с боем) и пару полотенец. Виталик матерился и грозил, что «найдет пацанов» и они разберутся.
— Пацанов найди, чтобы на работу устроиться, — посоветовала Юля, стоя в дверях и контролируя вынос имущества.
Когда за процессией закрылась дверь, Юля немедленно повернула оба замка и накинула цепочку.
В квартире повисла тишина. Но это была не та благостная тишина, что раньше. Это была тишина после битвы. Поле боя было усеяно разрушениями: грязный пол, гора посуды, запах валокордина и перегара, царапина на столе от Светиной пилки.
Олег сидел на кухне, обхватив голову руками. Плечи его тряслись.
Юля подошла и молча положила руку ему на плечо.
— Юль… Как стыдно-то… — прошептал он. — Родная мать…
— Родных не выбирают, Олег. Выбирают дистанцию, на которой их держат, — мудро заметила Юля. — Иди спать. Я тут приберу немного.
— Я сам, — Олег поднял голову. Глаза были красные. — Я сам все уберу. Ты иди. Ты устала.
Юля ушла в спальню. Она легла на кровать, чувствуя, как гудят ноги. Квартира казалась огромной и пустой, но теперь эта пустота не пугала. Она лечила.
Завтра она вызовет клининг. Профессиональный. Пусть отдраят все парогенератором. Завтра она купит новый замок, на всякий случай.
А сегодня… Сегодня она просто заснет в своем доме, где никто не храпит, не жарит лук в два часа ночи и не считает ее деньги.
«Хорошо-то как, господи», — подумала Юля, проваливаясь в сон. И уже сквозь дрему услышала, как на кухне Олег яростно, со звоном, моет посуду, смывая с их жизни налет чужой наглости.
Жизнь продолжалась. И, кажется, она становилась лучше.
