Альбина Сергеевна стояла перед собственной входной дверью и медлила. Ключ в руке оттягивал карман, но вставлять его в замочную скважину не хотелось до зубовного скрежета. Из-за металлической двери, обитой дерматином «под крокодила» (ее личная гордость, пять лет назад ставили), доносился гул. Это был не тот уютный домашний шум, когда работает телевизор или гудит стиральная машина. Это был гул вокзала, перенесенного в отдельно взятую трехкомнатную квартиру на восьмом этаже.
Внутри что-то падало, кто-то громко хохотал басом, а фоном визжала какая-то попса из телевизора, включенного, судя по звуку, на полную громкость.
Альбина посмотрела на часы. 18:45. Конец рабочего дня главного бухгалтера строительной фирмы. По-хорошему, сейчас бы зайти, скинуть туфли, налить бокал красного сухого и вытянуть ноги на пуфике. Но вместо этого ей предстояло войти в клетку с тиграми. Точнее, с родственниками мужа, что по степени разрушительности было куда страшнее хищников.
«Ну, с богом, Альбина, — сказала она себе, поправляя сумку на плече. — Не жили богато, нечего и начинать, а нервные клетки, говорят, не восстанавливаются. Хотя врут, наверное».
Она повернула ключ. Два оборота. Щелчок…
Первое, что ударило в нос, — запах. Смесь дешевого табака (хотя был уговор курить на лестнице!), жареного лука, несвежих носков и каких-то приторных духов, которыми поливалась золовка Марина.
В прихожей царил хаос. На обувной полке, где раньше в строгом порядке стояли начищенные ботинки Виталика и её сапоги, теперь высилась гора разнокалиберной обуви. Громадные кроссовки сорок пятого размера (это Игорь, муж золовки), стоптанные балетки (Марина), и две пары подростковых кед, которые пахли так, будто в них совершили пеший переход через пустыню Гоби.
— О, теть Альбина пришла! — крикнул из недр коридора старший племянник, Денис, шестнадцатилетний лоб с прыщами и вечным телефоном в руке. Он даже не поздоровался толком, просто констатировал факт, как диспетчер объявляет прибытие поезда.
Альбина перешагнула через чей-то рюкзак, валяющийся посреди прохода.
— Добрый вечер, Денис. Рюкзак убери, пожалуйста. Я об него спотыкаюсь уже третий день.
— А, щас, — буркнул подросток и скрылся в туалете.
На кухне, святая святых Альбины, сидела Марина. Золовка была женщиной корпулентной, шумной и обладала той обезоруживающей простотой, которая хуже воровства. Сейчас она сидела за столом в халате Альбины (шелковом, подаренном коллегами на юбилей!) и доедала что-то из сковородки прямо вилкой.
— Ой, Аля! А мы тут проголодались, сил нет! — радостно возвестила она, не переставая жевать. — Я там твоих котлет нашла в морозилке. Вкусные, зараза! Сама крутила или магазинные? Я-то думаю, че они такие маленькие, в магазине щас одно соевое мясо кладут…
Альбина почувствовала, как дергается левый глаз. Эти котлеты она крутила в воскресенье. Из парной телятины и свинины, купленных на рынке у знакомого мясника. Три килограмма фарша. Два противня. Это был стратегический запас на две недели для неё и Виталика.
— Сама крутила, Марин. И это были котлеты нам с Виталиком на работу.
— Да ладно тебе жадничать! — махнула рукой золовка, и капля жира шлепнулась на шелк халата. — Семья же. Виталька пришел голодный, Игорь с собеседования вернулся — зверь просто. Ну не могли же мы мужиков не покормить? А ты себе еще накрутишь, у тебя зарплата вон какая, ты ж начальница.
Альбина медленно выдохнула. «Спокойно. Ипостась Будды. Ты дерево. Ты камень. Ты не будешь бить родственницу сковородкой».
— Марина, — голос Альбины звучал обманчиво мягко. — А сними-ка, пожалуйста, мой халат. Он для тела, а не для еды.
— Ой, да че ему будет! — фыркнула Марина, но, перехватив взгляд хозяйки, начала нехотя стягивать вещь. — Какие мы нежные. У нас в Сызрани проще живут.
Этот цирк длился уже восемнадцатый день. Началось все безобидно. Звонок Виталику: «Братик, мы тут в Москву на пару дней, детям столицу показать, Кремль, мавзолей, туда-сюда. Переночевать пустишь?»
Виталик, добрая душа, согласился, не спросив жену. Альбина, скрепя сердце, кивнула: ну, два дня можно потерпеть. Раскладушку достанем, в зале на диване половим.
Но «пара дней» плавно перетекли в неделю, а потом и во вторую. Выяснилось, что Игорь, муж Марины, не просто так приехал на Кремль смотреть. Его в Сызрани «сократили» (читай — выгнали за лень), и он решил покорять столицу. А Марина, как верная декабристка, приехала его поддерживать. Вместе с детьми.
Вечером Альбина села за компьютер сводить домашнюю бухгалтерию. Цифры на экране монитора выглядели пугающе.
— Виталик, зайди на минуту, — позвала она мужа.
Виталик вошел, виновато сутулясь. Он похудел и осунулся за эти две недели. Метаться между молотом (женой) и наковальней (сестрой) было утомительно.
— Смотри, — Альбина развернула монитор. — Это наши расходы за прошлый месяц. А это — прогноз на текущий. Видишь разницу?
— Ну… продукты подорожали… — промямлил Виталик.
— Продукты подорожали на пять процентов, Виталий. А наши расходы выросли в три раза. Твоя родня жрет как рота солдат перед марш-броском. Я вчера купила палку сервелата, сыр, масло и два батона. Где это всё?
— Ну, они бутерброды делали…
— Бутерброды? Они что, их не вдоль, а поперек резали? Виталик, я не жадная. Но я не подписывалась содержать семью из четырех взрослых лосей. Игорь твой уже третью неделю ищет работу. И как успехи?
— Он говорит, рынок сложный. Менеджеров много, а зарплаты маленькие предлагают. Он же не пойдет грузчиком за сорок тысяч, у него гордость.
— Гордость у него, значит, — усмехнулась Альбина. — А жрать мои котлеты из телятины гордость ему не мешает? А курить твои сигареты? А мыться по сорок минут, выливая всю горячую воду, пока счетчик крутится как бешеный?
— Аль, ну потерпи еще чуток. Они же родные… Не выгоню же я сестру. Мама не переживет, ты же знаешь, у нее сердце.
Мама Виталика, свекровь Тамара Павловна, жила далеко, но её незримое присутствие и «слабое сердце» (которое, впрочем, позволяло ей копать огород по десять часов кряду) всегда были главным аргументом в спорах.
— Хорошо, — сказала Альбина, закрывая ноутбук. — Я потерплю. Ровно до понедельника. Сегодня среда. Если в понедельник их тут не будет — я сама куплю им билеты. В плацкарт. У туалета.
Четверг начался с того, что Альбина опоздала на работу. Ванная была занята Игорем, который, видимо, решил устроить там спа-салон. За дверью шумела вода, и слышалось бодрое пение: «Рюмка водки на столе!».
Когда он наконец вывалился оттуда, распаренный и довольный, в ванной стоял туман. Зеркало было заляпано брызгами зубной пасты. Но самое страшное ждало Альбину на полочке. Её баночка с французским кремом для лица — маленькая, золотистая, стоившая как крыло от «Боинга», — была открыта. В ней виднелся грубый след от пальца, вычерпнувшего добрую половину содержимого.
Альбина замерла. Этот крем она берегла. Наносила по капельке.
— Марина! — рявкнула она так, что в кухне звякнули ложки.
Золовка прибежала с набитым ртом.
— Чего кричишь? Случилось че?
— Кто трогал мой крем?
— А, этот? — Марина беспечно махнула рукой. — У Игоря пятки после поезда потрескались, сухие такие, прям жуть. Я смотрю — баночка стоит, пахнет вкусно. Ну я ему пятки и намазала. А че, нельзя было? Ты ж богатая, еще купишь.
В глазах Альбины потемнело. Крем за пятнадцать тысяч рублей. На пятки Игоря. Безработного, ленивого Игоря.
— Знаешь, Марина, — тихо сказала Альбина, и от этого шепота у золовки перестал жеваться бутерброд. — Есть вещи, которые трогать нельзя. Зубная щетка. Нижнее белье. И чужая косметика. Это не «жадность». Это гигиена и уважение.
— Ой, да подумаешь! — Марина тут же перешла в наступление, лучшую защиту хабалки. — Жалко ей для брата мужа! Мы, может, уедем скоро, и не увидишь нас больше! А ты так и будешь со своими кремами в обнимку сидеть, старая калоша!
Альбина не ответила. Она молча вышла из ванной, собралась и ушла на работу. Внутри неё запустился холодный, безжалостный таймер.
В пятницу Альбина решила уйти с работы пораньше. Голова раскалывалась, отчеты не сходились, и хотелось просто полежать в тишине, пока «гости» гуляют по городу (они обещали поехать на ВДНХ).
Она тихо открыла дверь своим ключом. В квартире было подозрительно тихо. Но голоса доносились из зала.
— …Да ты не парься, Марин, — вещал голос Игоря. — Виталька — лопух, он слова поперек не скажет. А эта его грымза, конечно, зубами скрипит, но потерпит. Куда она денется?
— Не знаю, Игореш, — голос Марины звучал лениво. — Она сегодня так на меня зыркнула из-за крема этого… Может, нам квартиру снять?
— Какую квартиру? Ты цены видела? — хохотнул Игорь. — За однушку в этом районе сорокет просят! А тут бесплатно, центр почти, метро рядом. Мы сейчас Витальку обработаем, скажем, что я работу нашел, но первая зарплата через месяц. Они нас не выгонят. А там, глядишь, и до Нового года дотянем. Мне тут нравится. Диван удобный, телек большой.
— Ну да… А детям в школу как?
— Да переведем сюда! Скажем, что по прописке дяди. Я узнавал, можно договориться. Короче, Марин, не дрейфь. Мы тут надолго. Москва слезам не верит, Москва верит наглости!
Альбина стояла в коридоре, прижимая к груди папку с документами. Сердце стучало так, что отдавалось в ушах. Значит, «до Нового года»? Значит, «лопух» и «грымза»?
Она прошла на кухню. Поставила чайник. Шум закипающей воды заглушил голоса. Она достала телефон и набрала номер мужа.
— Виталик, ты где? Едешь? Отлично. Зайди в строительный магазин. Купи новый замок. Личинку. Да, прямо сейчас. Нет, старый не сломался. Пока нет. Но сломается ровно через час.
Когда Виталик пришел домой с маленькой коробочкой в руках, Альбина уже сидела на кухне. На столе перед ней лежал листок бумаги и калькулятор.
В зале продолжалось веселье. Родственники, уверенные, что хозяйки нет дома, смотрели комедию.
— Садись, — сказала Альбина мужу. — И слушай внимательно. Я сегодня вернулась раньше и услышала их план. Они не собираются уезжать, Виталик. Они хотят перевести детей в школу здесь и жить у нас «до Нового года». А может, и дольше.
Виталик побледнел.
— Да не может быть… Они же говорили…
— Они врут, Виталий. Они считают тебя лопухом, а меня — грымзой, которую можно доить. Вот, смотри.
Она подвинула к нему листок.
— Это смета. Продукты, коммуналка, бытовая химия, испорченные вещи (включая мой крем), бензин, который ты катал, возя их по Москве. Итого за 18 дней: шестьдесят восемь тысяч рублей. Это, на минуточку, моя месячная зарплата за вычетом налогов.
— И что ты предлагаешь? — Виталик сжался.
— Я не предлагаю. Я ставлю перед фактом. Сейчас ты идешь туда и говоришь: «Дорогие родственники, спасибо за визит. У вас есть час на сборы. Билеты на поезд до Сызрани я вам купил онлайн». Вот распечатки. Поезд в 23:30. У них как раз есть время доехать до вокзала.
— Аль, ну ночь же на дворе… Как я их выгоню?
— Если ты этого не сделаешь, — Альбина наклонилась к нему, глядя прямо в глаза, — то завтра утром я подаю на развод. И на раздел квартиры. Эту долю я выплатила, но нервы мне дороже. Я продам квартиру, куплю себе однушку, а ты снимай жилье хоть для всего табора. Выбирай: или я и спокойная жизнь, или твоя наглая родня.
Виталик смотрел на жену. Он видел, что она не шутит. В её глазах не было истерики, только холодная решимость бухгалтера, закрывающего убыточное предприятие.
Он встал. Взял распечатки билетов. Плечи его расправились. Видимо, перспектива потерять Альбину (и эту квартиру, и её борщи, и её зарплату) испугала его сильнее, чем крики сестры.
Он вошел в зал. Альбина осталась на кухне, прислушиваясь.
Сначала была тишина. Потом недоуменный голос Игоря: «Ты че, Виталь, белены объелся?». Потом визг Марины: «Да как ты смеешь! Родную сестру! Среди ночи!».
Потом грохот. Видимо, Виталик стукнул кулаком по столу. Альбина никогда не слышала, чтобы он так делал.
— …Я сказал — всё! — донесся голос мужа, неожиданно твердый. — Цирк уехал. Билеты на столе. Такси я вызвал, будет через сорок минут. Собирайте манатки. И чтобы духу вашего здесь не было. Крем вы ей вернете деньгами. Скинешь мне на карту, Игорь. У тебя же гордость есть.
Финал. Тишина
Сборы напоминали эвакуацию при пожаре в борделе. Марина орала, проклиная «московских куркулей». Игорь, красный как рак, пытался запихнуть в чемодан не свои вещи (Альбина вовремя вышла в коридор и отобрала у него Виталиков шуруповерт, который тот «случайно» прихватил). Дети ныли.
Альбина стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди, и молча наблюдала. Она не сказала ни слова. Ее молчание было страшнее любых криков.
Когда дверь за ними захлопнулась, в квартире повисла звенящая тишина. Слышно было только, как шумит лифт, увозя «табор» вниз.
Виталик стоял посреди коридора, взъерошенный, потный, с безумными глазами.
— Ушли? — спросил он шепотом.
— Ушли, — кивнула Альбина.
Она подошла к двери. Вставила в замок ту самую новую личинку, которую купил Виталик (он, оказывается, успел поменять её, пока те собирались — молодец мужик, когда припрет). Щелкнула замком.
— Всё, Виталий. Граница на замке.
— Они теперь со мной разговаривать не будут, — вздохнул муж, опускаясь на пуфик.
— Будут, — уверенно сказала Альбина, проходя в комнату и открывая окна нараспашку, чтобы выветрить этот тошнотворный дух. — Как только деньги кончатся, сразу позвонят. Но трубку ты не возьмешь. Верно?
Виталик посмотрел на жену. На её уставшее лицо, на прямую спину.
— Верно, Аля. Не возьму. Кушать-то хоцца, а кормить их я больше не потяну.
Альбина улыбнулась. Впервые за три недели искренне.
— Вот и умница. Иди мой руки. Я там в заначке банку икры припрятала. И бутылочку запотевшую. Отпразднуем освобождение Москвы от захватчиков.
За окном шумел большой город, мигали огни, люди спешили по своим делам. А в квартире на восьмом этаже начиналась новая жизнь. Жизнь, в которой было место для двоих, но совершенно точно не было места для наглости, хамства и родственников, путающих гостеприимство с вседозволенностью.
А крем Игорь всё-таки оплатил. Через месяц. Видимо, гордость где-то у него все же была, или просто Виталик пригрозил рассказать всей родне в Сызрани, как тот воровал косметику у женщины. Но это уже совсем другая история.
