Елена Викторовна всегда считала, что Новый год — это праздник, который требует тщательной подготовки, стратегического планирования и, желательно, нервного срыва хотя бы у одного члена семьи. Без этого оливье казался пресным, а шампанское — выдохшимся.
В этом году роль жертвенного агнца была уготована невестке.
Звонок раздался в субботу утром, когда Лена, уютно закутавшись в плед, пила кофе и планировала день, в котором не было места ни подвигам, ни свекрови. На экране высветилось: «Мама мужа». Лена вздохнула так глубоко, что чуть не втянула в себя пенку с капучино.
— Алло, Тамара Ивановна, доброе утро.
— Доброе, Леночка, доброе, — голос свекрови звучал бодро, как пионерский горн. — Ты чего трубку так долго не берешь? Спишь, небось? В одиннадцать-то часов?
— Я завтракаю.
— Ну-ну. Завтракает она. Ладно, слушай сюда. Я тут подумала: чего нам всем по норам сидеть на Новый год? Праздник семейный, должны быть вместе. Я гостей позвала. Тетю Любу с мужем, сватов из Саратова, Ирочку с детьми… Человек пятнадцать наберется.
Лена почувствовала, как внутри всё сжимается. Пятнадцать человек. В двухкомнатной хрущевке Тамары Ивановны. Это значило только одно: филиал ада на земле с запахом майонеза и перегара дяди Коли.
— Здорово, Тамара Ивановна, — осторожно сказала Лена. — Но мы с Пашей планировали…
— Что вы там планировали? — перебила свекровь, и в голосе её зазвучали стальные нотки, которыми обычно отдают приказы на расстрел. — Дома сидеть? Скукотища. В общем, так. Тридцать первого к двенадцати дня чтобы была у меня. Будешь стол готовить. Я-то уже не девочка, ноги больные, давление скачет. А ты молодая, шустрая. Накрошишь салатиков, горячее запечешь. Продукты я куплю, список тебе скину, что докупить надо будет.
Лена опешила. Это была даже не просьба. Это была разнарядка.
— Тамара Ивановна, подождите. Я работаю тридцатого до вечера. А тридцать первого я хотела отдохнуть, себя в порядок привести…
— Ой, да ладно тебе! — фыркнула трубка. — Себя в порядок она приводить будет. Перед кем? Перед мужем? Он тебя и так любую видел. А перед гостями надо столом блеснуть, а не маникюром. Всё, Лена, не обсуждается. Паше я уже сказала, он согласен. Жду.
Гудки.
Лена медленно опустила телефон. Внутри поднималась горячая волна возмущения. «Паша согласен». Ну конечно. Паша всегда согласен, особенно когда работать надо не ему.
Павел вернулся с пробежки румяный и довольный жизнью.
— Мама звонила? — спросил он, стягивая кроссовки.
— Звонила, — Лена старалась говорить спокойно, хотя хотелось метнуть в него тапочком. — Сказала, что я должна 31-го к двенадцати быть у неё и готовить на пятнадцать человек. И что ты якобы согласен.
Паша замялся. Он знал этот взгляд жены. В нём читалось: «У тебя есть три секунды, чтобы оправдаться, иначе будешь спать на коврике».
— Лен, ну она позвонила, говорит, мол, давайте все вместе… Я сказал: «Ну, мам, я не против». Я же не знал, что она тебя в кухарки записала!
— А ты не подумал, кто будет кормить эту ораву? Мама твоя? У неё же «ноги и давление».
— Ну… мы поможем…
— «Мы»? — Лена изогнула бровь. — То есть ты встанешь к плите, будешь чистить картошку, варить холодец и мыть гору посуды?
Паша почесал затылок.
— Лен, ну ты же знаешь, я готовить не умею. Я могу в магазин сходить. Или мебель подвигать.
— Отлично. Значит, я должна 30-го отработать годовой отчет, а 31-го вместо отдыха пахать на кухне у твоей мамы, чтобы тетя Люба могла сказать, что салат пересолен, а Ирочка — что утка суховата? И всё это под аккомпанемент «Иронии судьбы» и маминых рассказов о том, какая она была хозяйственная в молодости?
— Но это же мама… Она старенькая, ей хочется праздника.
Вот оно. Волшебное слово «мама». Индульгенция на любые капризы.
Лена посмотрела на мужа. Хороший он мужик, Пашка. Добрый, работящий. Но перед мамой пасует, как школьник перед директором. Привык, что проще согласиться и потерпеть, чем объяснять, почему нет. Только вот терпеть в этот раз предлагалось Лене.
— Знаешь, Паш, — сказала она тихо. — Я тоже человек. И у меня тоже есть мама. И она, кстати, нас не напрягает. Я устала. Я хочу простого человеческого Нового года. С бутербродами с икрой, шампанским и фильмом, который МЫ выберем. В пижамах.
— И что ты предлагаешь? Поссориться перед праздником?
— Нет. Я предлагаю установить границы.
Неделя до Нового года прошла в вялотекущих перепалках. Тамара Ивановна звонила каждый день, уточняя меню и добавляя новые блюда.
— Леночка, я тут подумала, заливную рыбу надо бы. Ирочка любит.
— Тамара Ивановна, я рыбу делать не буду. Это долго и сложно.
— Ой, да что там делать! Желатин замочила, рыбу отварила… Ты просто ленишься. Ладно, я сама сделаю, раз ты такая неженка. Но уж «Селедку под шубой» сделай по моему рецепту, с яблочком!
Лена молча кивала трубке. Она уже приняла решение, но Паше пока не говорила. Берегла его нервную систему.
Тридцатого декабря, сдав все отчеты и выпив с коллегами символический бокал шампанского, Лена зашла в любимую кондитерскую. Купила торт «Наполеон», который обожал Паша, и набор пирожных. Потом зашла в магазин деликатесов. Взяла хорошей нарезки, баночку икры, сыров, фруктов.
Вечером дома она устроила мужу «разговор по душам».
— Паш, завтра 31-е.
— Ага, — он грустно посмотрел на календарь. — К двенадцати к маме?
— Ты — да. Если хочешь. А я — нет.
Паша замер с вилкой у рта.
— В смысле?
— В прямом. Я не поеду. Я остаюсь дома. Буду спать до обеда, потом приму ванну с пеной, сделаю маску, налью себе вина и буду смотреть «Гарри Поттера».
— Лен, ты чего? Мама же убьет. Она же всем сказала, что ты готовишь. Скандал будет вселенский!
— Пусть будет. Это её скандал, Паша. Не мой. Она меня не спросила, хочу ли я готовить на её гостей. Она поставила меня перед фактом. Я не наемная кухарка и не крепостная. Я твоя жена. И я имею право на отдых.
— И что мне ей сказать?
— Правду. Что Лена устала и решила остаться дома. А ты, как любящий сын, приедешь поздравить.
— Она обидится.
— Обидится. Покричит. А потом успокоится. Или не успокоится. Это её выбор. Паш, пойми, если я сейчас прогнусь, это будет повторяться каждый год. На 8 Марта, на Пасху, на её день рождения. Я стану вечным обслуживающим персоналом. Тебе самому-то нравится, как она с нами обращается?
Паша молчал. Он вспоминал прошлый Новый год, когда они полночи мыли посуду, пока гости пели песни, а потом мама ещё месяц припоминала, что они разбили её любимую рюмку.
— Ладно, — вздохнул он. — Я тебя понял. Ты права. Но мне-то что делать? Я не могу не поехать.
— Поезжай. Поздравь, посиди пару часов. Помоги ей на стол накрыть (тем, что есть). А потом возвращайся домой. Ко мне. Встретим Новый год вдвоем.
31 декабря. 11:30 утра.
Телефон Лены начал разрываться. Тамара Ивановна. Лена поставила телефон на беззвучный. Она лежала в ванной, окруженная ароматной пеной, и читала книгу. На душе было удивительно спокойно. Впервые за много лет предновогодняя гонка прошла мимо неё.
В 12:05 в дверь позвонили. Нет, не позвонили — начали долбить.
Лена накинула халат, посмотрела в глазок. Паша. Бледный и растерянный.
Она открыла.
— Ты чего вернулся? Ты же к маме поехал.
— Я доехал до подъезда, — Паша прошёл в коридор, стряхивая снег. — Позвонил ей сказать, что поднимаюсь. А она: «Где Лена? Почему я не вижу Лену? Кто будет резать салаты?! Гости через три часа!»
Он перевел дух.
— И она начала орать. Так, что я даже через динамик слышал, как у неё в квартире посуда звенит. Кричала, что я подкаблучник, что ты эгоистка, что мы испортили ей праздник. Что если ты сейчас же не приедешь, она меня на порог не пустит и наследства лишит.
— И что ты?
— А я вдруг подумал… А на фига мне это всё? — Паша сел на пуфик и начал развязывать шарф. — Я взрослый мужик, мне 35 лет. Почему я должен дрожать от того, что мама недовольна? Я сказал ей: «Мам, раз ты так ставишь вопрос — справляйся сама. У нас своя семья. С наступающим». И положил трубку.
Лена смотрела на мужа широко раскрытыми глазами.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Телефон, кстати, я выключил. Там сейчас, наверное, ядерный взрыв в Ватсапе.
Лена рассмеялась и обняла его.
— Ты мой герой.
— Я просто очень хочу «Наполеон» и спокойствия, — буркнул Паша, обнимая её в ответ.
Новый год они встретили идеально.
На столе не было двенадцати блюд, холодца и «шубы». Была пицца (заказали, потому что захотелось), тарталетки с икрой, фрукты и тот самый торт. Они сидели на полу в гостиной, смотрели старые комедии и болтали обо всем на свете.
Телефон Тамары Ивановны молчал — видимо, она была занята объяснением гостям, почему стол такой скромный, а сын — неблагодарная свинья.
В час ночи, когда куранты уже давно отбили, телефон Паши, который он всё-таки включил «на всякий случай», пискнул. Пришло сообщение от тети Любы:
«Павлик, мама очень расстроена. У неё давление. Но салаты мы нарезали сами, Ирочка помогла. С Новым годом вас. Живите, как знаете, только мать не бросайте».
Паша показал сообщение Лене.
— Видишь? — усмехнулась она. — Мир не рухнул. Гости не умерли с голоду. Ирочка, оказывается, тоже умеет резать салаты, а не только критиковать.
— Да, — согласился Паша. — Но готовься, следующие полгода мы будем врагами народа номер один.
— Переживем, — Лена откусила кусок пиццы. — Главное, что мы не враги сами себе. И знаешь что?
— Что?
— Это лучший Новый год в моей жизни.
— В моей тоже, — улыбнулся Паша. — Кстати, передай мне ещё кусочек «Наполеона». Заслужил.
Через неделю Тамара Ивановна позвонила сама. Голос был холодный, официальный, но без истерики. Попросила Пашу заехать починить кран. О Лене не спросила ни слова.
Лена не обиделась. Она понимала: это начало новой эры. Эры, где её «нет» имеет вес, где праздники — для радости, а не для отбывания повинности, и где любовь к маме не означает рабства на её кухне.
А кран Паша починит. Он хороший сын. Просто теперь — взрослый.
