Анна Петровна стояла перед дверью собственной квартиры и боялась вставить ключ в замочную скважину. Странное чувство для женщины пятидесяти пяти лет, которая двадцать из них проработала главным бухгалтером на заводе железобетонных изделий и умела одним поднятием брови усмирять начальника транспортного цеха в состоянии тяжелого похмелья. Но там был бетон, арматура и накладные, а здесь, за дверью из шпонированного дуба, скрывалась стихия куда более разрушительная: молодая семья в поиске себя.
В руках у Анны оттягивали плечи два пакета. В правом — «стратегический запас»: курица (синяя, но по акции), два литра молока, десяток яиц и килограмм картошки, которую пришлось самой копать в ящике супермаркета, отбрасывая гниль. В левом — бытовая химия, потому что «Фейри» в их доме испарялся быстрее, чем спирт в медицинской лаборатории, а туалетная бумага, казалось, использовалась кем-то для написания мемуаров в трех томах, судя по скорости исчезновения рулонов.
Она вздохнула, поправила сползающую лямку сумки и наконец повернула ключ. Два оборота. Щелчок.
Первое, что ударило в нос, — запах. Пахло не домом, не уютом и даже не борщом. Пахло какой-то сладковатой гарью, дорогими мужскими духами и… кошачьим лотком?
— Господи, только не это, — прошептала Анна, переступая порог.
В коридоре царил полумрак, потому что лампочка перегорела еще во вторник, а Игорь, её родной сын и надежда старости, третий день «настраивался» на то, чтобы вкрутить новую. Зато в этом полумраке отлично просматривались баррикады. Справа, на пуфе, где Анна привыкла ставить сумку, громоздилась гора верхней одежды. Пуховик невестки Леры (бежевый оверсайз, похожий на спальный мешок геолога), куртка Игоря, какие-то шарфы, шапки и — вишенка на торте — один грязный кроссовок, водруженный прямо поверх светлой шапки Леры.
Анна перешагнула через коробку с надписью «OZON», едва не выронив яйца, и двинулась на кухню.
— Мам, это ты? — донеслось из глубины квартиры, из той комнаты, что раньше была её гостиной, а теперь называлась «ворк-плейс» и «чил-аут зона» одновременно.
— Я, сынок, я. Кто же еще, — пробурчала Анна себе под нос. — Дед Пихто с подарками.
На кухне её ждал натюрморт, достойный кисти фламандцев, если бы фламандцы писали картины о разрухе и лени. Стол был завален. В центре композиции стояла сковорода с остатками утренней яичницы, которая уже успела покрыться оранжевой коркой. Рядом — открытая пачка чипсов, два пустых стакана с засохшими кофейными подтеками и ноутбук Леры, обклеенный стикерами «Rich & Beautiful», «Energy», «Vibe». Самой Леры не было видно, но ее присутствие ощущалось повсюду: в брошенной на подоконнике пилочке для ногтей, в забытом на микроволновке телефоне, который ежесекундно вибрировал от уведомлений, и в той самой горе посуды в раковине, которая уже начинала жить своей, отдельной цивилизацией.
Анна поставила пакеты на пол — на стол ставить было некуда — и тяжело опустилась на табурет. Спина гудела. Ноги в зимних сапогах отекли. Ей хотелось просто выпить чаю. Горячего, крепкого чаю с лимоном и сахаром. В тишине.
Но чайник был пуст. А фильтр для воды — сухой.
— Игорь! — крикнула она, стараясь не повышать голос до истерических нот.
— А? — в дверном проеме нарисовался сын.
Игорю было двадцать семь. Высокий, широкоплечий, с модной бородкой «дровосек в барбершопе». На нем были растянутые домашние штаны и футболка с изображением Илона Маска, курящего что-то подозрительное. Выглядел Игорь заспанным, хотя на часах было семь вечера.
— Привет, мам. Ты чего кричишь? Лера медитирует, у неё сейчас сессия с космосом.
— С космосом, говоришь? — Анна Петровна поднялась и начала разбирать пакеты. — А космос ей не подсказал, что посуду за собой мыть надо? Или что мать с работы придет голодная?
Игорь закатил глаза, привычно опираясь плечом о косяк. Это была его любимая поза — поза страдальца, вынужденного общаться с примитивными формами жизни.
— Мам, ну опять ты начинаешь. Бытовуха — это убийца отношений. Мы договорились, что вечером закажем пиццу. Я просто ждал, когда ты придешь, чтобы карту привязать. У меня лимит превышен, там банк какие-то комиссии придумал…
Анна замерла с пакетом молока в руке.
— Пиццу? — переспросила она тихо. — Игорь, я вчера готовила кастрюлю рассольника. Пять литров. Где он?
— А, суп… Ну, мы поели в обед. Потом Лера сказала, что он слишком соленый и у неё от него отеки. Мы остатки вылили.
— Вылили? — Анна почувствовала, как дергается левое веко. — Три литра супа? В унитаз?
— Ну не три, там меньше было. Мам, ну что ты из-за еды трагедию делаешь? Сейчас время другое, надо питаться осознанно. Лера говорит, что старая пища забирает энергию.
— Осознанно… — Анна Петровна медленно поставила молоко в холодильник. Холодильник был девственно чист, если не считать одинокой банки варенья (маминого, еще с прошлого года) и засохшего куска сыра, похожего на пятку старого матроса. — А кто оплачивать будет эту вашу «осознанность»? Я третьего дня тебе пять тысяч давала. Где они?
— Вложил, — коротко бросил Игорь, и глаза его загорелись фанатичным блеском. — Мам, тема верная. Арбитраж трафика через Telegram-каналы. Там ROI двести процентов! Просто нужно время на раскрутку. Через месяц я тебе не просто эти пять тысяч верну, я тебе путевку в Турцию куплю!
— Ты мне сначала за свет верни, сынок. Пришла квитанция. Три с половиной тысячи. У нас что, подпольный цех по плавке алюминия работает?
— Это у Леры лампа для съемок. Кольцевая. Ей свет нужен, она блог ведет, ты же знаешь. Это инвестиции в личный бренд!
Анна молча отвернулась к раковине. Включила воду. Шум струи немного успокаивал. Она начала мыть ту самую сковороду с засохшим яйцом, чувствуя, как горячая вода обжигает замерзшие руки.
«Инвестиции». Слово-то какое. Красивое, звонкое.
Три месяца назад они приехали к ней с тортиком и глазами кота из «Шрека».
— Мамуль, тут такое дело, — начал тогда Игорь, нарезая «Прагу» щедрыми кусками. — Хозяйка съемной квартиры цену подняла в два раза. Неадекватная тетка. Мы решили съезжать. Но сейчас цены на аренду — космос. Можно мы у тебя перекантуемся? Месяцок-другой? Мы на первый взнос копим, ипотеку брать будем.
Анна, конечно, растаяла. Сын же. Родная кровь. Да и Лера, вроде, девочка неплохая, тихая, вежливая. Была. Первые две недели.
— Ладно, — сказала тогда Анна. — Комната большая пустует. Живите. Копите.
И они заехали.
Сначала появился чемодан. Потом десять коробок. Потом велотренажер (на котором теперь сушились полотенца). Потом — кальян, три штатива, гора косметики, коллекция кактусов и, наконец, полное ощущение того, что Анна в своей квартире — гостья. Причем незваная.
Помыв посуду и наскоро перекусив бутербродом с сыром (пиццу Игорь так и не заказал, обидевшись на «душнилово» про деньги), Анна ушла к себе в спальню. Это была самая маленькая комната в квартире — всего десять метров. Когда-то здесь была детская Игоря. Теперь здесь стояла кровать Анны, старый шкаф с книгами и швейная машинка «Подольск», которую она использовала как тумбочку.
Она переоделась в домашний халат, сняла линзы, надела очки. Мир сразу стал немного мягче, размытее, но проблемы никуда не делись.
Она достала блокнот, в который записывала расходы.
«Аванс — 25 000. Коммуналка — 8 500 (с учетом их перерасхода воды). Продукты — 12 000 (за две недели). Лекарства маме (в деревню отправить) — 3 000. Остаток…»
Остаток был смешной. На него можно было купить разве что «осознанности» грамм двести.
А ведь раньше, живя одна, Анна Петровна умудрялась откладывать. Ездила раз в год в санаторий в Кисловодск. Покупала хорошие книги. Ходила в театр с подругой, Ларисой Сергеевной.
Кстати, Лариса.
Телефон звякнул, высвечивая сообщение в WhatsApp.
«Анюта, привет! В субботу в Драмтеатре премьера, «Женитьба Бальзаминова». Идем? Билеты по 800 рублей, льготные».
Анна улыбнулась. Лариса была её отдушиной. Бойкая женщина с фиолетовыми волосами и неиссякаемым запасом оптимизма.
Она начала набирать ответ: «Ларочка, с удовольствием, только…»
Договорить (вернее, дописать) она не успела. Дверь в её комнату распахнулась без стука.
На пороге стояла Лера.
Невестка была хороша собой, этого не отнять. Длинные русые волосы, модные брови шириной с палец, губы, чуть тронутые гиалуроном («для увлажнения, Анна Петровна, это не пластика!»). На ней был шелковый халатик персикового цвета, который едва прикрывал стратегически важные места.
— Анна Петровна, у нас проблема, — заявила Лера вместо «здравствуйте» или «можно войти?».
Анна отложила телефон.
— Что случилось, Лера? Утюг сгорел?
— Хуже. Интернет. Wi-Fi в нашей комнате вообще не ловит. Я начала загружать сторис с распаковкой нового тональника, и всё зависло на 99 процентах! Вы представляете? Охваты падают!
— И чем я могу помочь твоим охватам? — спокойно спросила Анна, глядя на невестку поверх очков.
— Нам нужно поменять роутер. Игорь посмотрел, нормальный игровой роутер стоит тысяч двенадцать. Тот, что у вас сейчас, — это прошлый век, он даже через одну стену не добивает.
— Двенадцать тысяч, — медленно повторила Анна. — Лера, деточка. У меня интернет работает прекрасно. Я почту проверяю, новости читаю. Мне хватает.
— Вам хватает, потому что вы контент не генерируете! — всплеснула руками Лера, проходя в комнату и бесцеремонно садясь на край кровати Анны. — Анна Петровна, вы должны понимать: мы с Игорем строим бизнес. Цифровой. Без качественного коннекта мы как без рук. Это рабочий инструмент!
— Так пусть Игорь купит этот инструмент. В чем проблема?
Лера тяжело вздохнула, словно объясняла таблицу умножения первокласснику.
— У нас сейчас все средства в обороте. Я же говорила. Мы запустили таргет. Каждая копейка на счету. А роутер — это инфраструктура квартиры. По сути, это ваша обязанность как собственника — обеспечить нормальные условия проживания. Мы же, в конце концов, не чужие люди.
Анна почувствовала, как к горлу подкатывает горячий ком.
«Обязанность собственника».
— Лера, — сказала она очень тихо. — А обязанность жильцов платить за проживание — это как, тоже прошлый век?
Лера округлила глаза.
— Вы что, хотите с нас деньги брать? С родного сына?
— Я хочу, чтобы вы хотя бы продукты покупали. Чтобы свет выключали в туалете. Чтобы воду не лили часами. А роутер… Если вам нужен мощный интернет — проводите, покупайте. Я не против. Но за свой счет.
Лера встала. Лицо её пошло красными пятнами.
— Я поняла. Я вас услышала, Анна Петровна. Очень жаль, что материальное для вас важнее отношений. Игорь был прав.
— В чем прав Игорь?
— В том, что с возрастом люди становятся… ригидными. Негибкими. Ладно, будем сидеть на мобильном интернете. Спасибо за понимание.
Она вышла, хлопнув дверью так, что жалобно звякнули стекла в серванте.
Анна осталась сидеть в тишине. «Ригидная». Надо же. Раньше это называлось «здравомыслящая».
Она снова взяла телефон.
«Лариса, иду. Обязательно иду. И давай после театра зайдем в кафе, возьмем коньяку. Грамм по пятьдесят. Мне нужно».
Суббота для Анны Петровны всегда была днем священным. Днем чистоты. Она просыпалась в восемь, заводила тесто на пирожки или блинчики, включала по радио ретро-FM и начинала методично приводить квартиру в порядок. Пыль вытиралась, полы мылись, сантехника сияла.
В эту субботу традиция была нарушена самым варварским способом.
В девять утра, когда Анна уже заканчивала мыть пол в коридоре, стараясь не греметь ведром, из комнаты молодых выплыл Игорь.
— Мам! Ну ё-мое! — простонал он, щурясь от света. — Девять утра! Ты чего шкрябаешь? Дай поспать! Мы вчера до трех ночи сериал смотрели… то есть, анализировали тренды сторителлинга.
— Доброе утро, сынок. Кто рано встает, тому…
— …тому спать весь день хочется, — буркнул Игорь и поплелся в туалет.
Через минуту оттуда раздался вопль:
— Мам! Бумаги нет!
— В шкафчике, Игорь. И втулку, будь добр, не бросай на пол, а в ведро.
— Душнила, — донеслось из-за двери.
Анна сжала губы в тонкую линию. Тряпка в её руках выжималась с такой силой, что, казалось, сейчас превратится в сухую пыль.
К десяти проснулась Лера. Она вышла на кухню в маске для лица — зеленой, глиняной, отчего напоминала персонажа из фильма ужасов.
— Фу, хлоркой воняет, — скривилась она, потянув носом воздух. — Анна Петровна, вы до сих пор «Доместосом» моете? Это же яд! Он накапливается в легких!
— Зато микробов убивает, — парировала Анна, домывая плиту. — В отличие от твоих ароматических палочек, от которых у меня кашель.
— Это пало санто! Священное дерево! Оно очищает пространство от негатива!
— Судя по атмосфере в доме, палочки бракованные, — не удержалась Анна.
Лера демонстративно открыла окно нараспашку. Ледяной декабрьский ветер ворвался в кухню, мгновенно выстужая тепло.
— Мне нужен свежий воздух для пранаямы. И, кстати, мы сегодня решили устроить расхламление.
Анна насторожилась. Слово «расхламление» в устах Леры звучало как угроза террористического акта.
— В смысле?
— Ну, в вашей квартире очень много визуального шума. Старые вещи, какие-то статуэтки, ковры… Это всё блокирует денежные потоки. Мы с Игорем решили разобрать антресоли и балкон. Всё лишнее — на помойку. Освободим место для новой энергии.
Анна медленно положила тряпку.
— Антресоли?
— Да. Там же залежи мезозоя! Игорь говорил, там лыжи его школьные лежат, банки какие-то…
— Лера, — голос Анны стал ледяным. — На антресолях лежат вещи моего мужа. Отца Игоря. Его инструменты. Его коллекция пластинок. Это не хлам. Это память.
— Память должна быть в сердце, а не в пыли! — парировала Лера тоном гуру, познавшего истину. — Вы цепляетесь за прошлое, поэтому у вас нет будущего. Мы вам добра желаем! Сделаем тут зону чилаута, поставим пуфики…
— На моих антресолях пуфики не поставишь. Туда только если карлика поселить. Лера, я запрещаю трогать мои вещи. Точка.
— Игорь! — крикнула Лера в коридор. — Иди сюда! Мама опять включает режим собственника!
Игорь вошел, жуя бутерброд с колбасой (купленной Анной вчера).
— Мам, ну правда. Ну нафига тебе эти пластинки? У нас даже проигрывателя нет. А место занимают. Мы бы туда коробки с товаром сложили, я партию чехлов для айфонов заказал…
— Ах, чехлов… — Анна оперлась о столешницу. — То есть память об отце мы на помойку, а китайские чехлы — на почетное место?
— Не утрируй. Батя бы сам первый сказал: «Живите, молодые, кайфуйте». Он нормальный мужик был, не плюшкин.
Это был удар ниже пояса. Покойный Виктор действительно был человеком легким, щедрым. Он бы отдал последнюю рубаху. Но он никогда не позволил бы сыну быть нахлебником.
— Виктор, — сказала Анна, глядя сыну прямо в глаза, — работал с восемнадцати лет. И первую квартиру мы с ним купили, когда ему было двадцать пять. Сами. Без помощи родителей. А не меняли лыжи на чехлы.
Игорь поморщился.
— Опять эти сказки про «мы пахали». Мам, сейчас мир другой! Сейчас не надо пахать на заводе, чтобы жить нормально! Надо головой работать!
— Вот и работай, — отрезала Анна. — А мои антресоли не трожь. И балкон тоже. Там моя зимняя резина и банки для закаток.
— Банки! — захохотала Лера. — Игорь, ты слышишь? Банки! В 2025 году! Когда доставку можно заказать за 15 минут! Анна Петровна, вы динозавр! Милый, но динозавр.
В этот момент Анна поняла, что чашка терпения не просто переполнилась. Она треснула.
— Динозавр, говоришь? — Анна развязала фартук. Сняла его аккуратно, повесила на крючок. — Хорошо. Пусть будет динозавр. Но этот динозавр сейчас уходит в театр. А когда вернется, чтобы в квартире было убрано. Посуда помыта. Полы чистые. И если хоть одна моя банка или пластинка пропадет…
Она не договорила. Просто посмотрела на них так, как смотрела когда-то на нерадивых кладовщиков, потерявших накладную на вагон цемента.
Игорь слегка поежился. Взгляд матери он знал. Это был взгляд «перед бурей».
— Да ладно, мам, не кипятись. Не тронем мы твой хлам. Иди, окультуривайся.
Анна вышла из кухни с прямой спиной. Но внутри всё дрожало.
В театре было хорошо. Пахло старым паркетом, духами «Красная Москва» (от гардеробщиц) и чем-то неуловимо праздничным. Лариса Сергеевна была при полном параде: в бархатном платье, с ниткой жемчуга и новой прической ядрено-баклажанового цвета.
— Анька! Ну ты похудела! — восхитилась подруга, обнимая Анну. — Это что, новая диета?
— Это диета «Сын с невесткой приехали», — горько усмехнулась Анна. — Называется «нервы вместо калорий».
Они сидели в буфете перед началом спектакля. Анна взяла себе бутерброд с семгой (дорого, 400 рублей, но гулять так гулять!) и бокал шампанского.
— Рассказывай, — скомандовала Лариса. — Всё так плохо?
Анна выложила всё. И про роутер. И про «энергию». И про грязную посуду. И про то, как они хотели выкинуть вещи Вити.
Лариса слушала внимательно, хмуря нарисованные брови.
— Так, подруга. Это уже не гости. Это оккупанты, — резюмировала она, откусывая эклер. — Ты совершила классическую ошибку. Пустила лису в лубяную избушку. Они же тебя выживут!
— Да куда они меня выживут, Ларис? Квартира-то моя.
— Ой, святая простота! Сначала они тебя на кухню выживут. Потом скажут, что ты кашляешь громко и мешаешь им «вайб ловить». А потом и вовсе в дом престарелых сдадут, потому что ты «токсичная» и не вписываешься в их «осознанный» мир. Знаю я таких. У соседки моей, Вальки, так же было. Дочка с зятем приехали «на месяц». Три года живут! Валька теперь на даче зимой ночует, потому что в квартире ей места нет — там у зятя студия звукозаписи!
Анна похолодела.
— И что делать? Выгонять? Родного сына?
— Не выгонять. А сепарировать! — Лариса подняла палец вверх. — Модное слово, им понравится. Ты должна создать им невыносимые условия комфорта. Вернее, отсутствие оного.
— Это как?
— Перестань готовить. Вообще. Скажи: врач запретил стоять у плиты. Варикоз. Перестань покупать продукты. Скажи: зарплату урезали, кризис. Интернет запароль. Скажи: провайдер сломался. И самое главное — начни требовать деньги. Жестко. Каждый день. «Игорь, где пять тыщ?», «Лера, где за воду?». Включи, как они говорят, «душнилу» на полную мощность.
— Я так не умею, Лар. Я же мать.
— Вот потому что ты мать, ты и должна научить их жить самостоятельно. Пока они сидят у тебя на шее, они никогда не научатся ходить ногами. Ты им сейчас медвежью услугу оказываешь. Инвалидизируешь их своей заботой!
Слова Ларисы запали Анне в душу.
«Инвалидизируешь заботой». Жестко, но, кажется, правда.
Спектакль Анна смотрела в полглаза. Бальзаминов на сцене искал богатую невесту, мечтал о легкой жизни. «Прямо как мой Игорек», — думала она. — «Только у Бальзаминова хотя бы маменька была на его стороне, а я… А я становлюсь врагом».
Домой она возвращалась с боевым настроем. Но то, что она увидела в квартире, заставило весь настрой испариться, сменившись бешеным, холодным гневом.
В квартире играла музыка. Громкая, клубная, с басами, от которых вибрировал пол. В коридоре стоял запах кальяна — густой, сладкий, тошнотворный.
А в её любимой гостиной, где стоял сервант с хрусталем, было… людно.
Человек пять какой-то молодежи сидели на полу, на подушках (снятых с дивана). Кто-то курил вейп. Кто-то пил пиво. На журнальном столике — полированном, старом! — стояли мокрые стаканы без подставок.
Лера сидела в центре круга и вещала:
— Мы запускаем марафон желаний! Главное — отпустить все блоки!
Игорь стоял у окна с каким-то парнем и что-то оживленно обсуждал, размахивая руками.
Анна Петровна остановилась в дверях. На ней было пальто, в руках сумка. Она выглядела как строгий учитель, зашедший в класс к хулиганам.
Музыка не стихала. Никто её даже не заметил.
Анна подошла к музыкальному центру (старому, доброму Panasonic, который Игорь подключил к своему телефону) и выдернула шнур из розетки.
Тишина навалилась внезапно, как бетонная плита.
— Оу, — сказал кто-то с пола. — Музыка кончилась.
Лера обернулась.
— Ой, Анна Петровна! Вы уже вернулись? А мы тут… у нас мастер-майнд! Мы генерируем идеи! Знакомьтесь, это наши партнеры по бизнесу!
Анна обвела взглядом «партнеров». Парни в худи, девочки с цветными волосами. На ковре валялись чипсы. На её любимом фикусе висела чья-то бейсболка.
— Вон, — тихо сказала Анна.
— Что? — переспросила Лера, улыбка сползла с её лица.
— Я сказала: вон отсюда. Все. Немедленно. У вас две минуты, пока я не вызвала полицию.
Игорь подскочил к матери.
— Мам, ты чего позоришь! Это серьезные люди! Это Стас, он криптоинвестор…
— Мне плевать, кто он, — Анна смотрела сыну в глаза, и в её взгляде было столько стали, что хватило бы на новый цех. — Это мой дом. Не ночной клуб. Не коворкинг. Не кальянная. Это мой дом, где я хочу отдыхать после работы. Выметайтесь.
Гости, почувствовав, что пахнет жареным (и не только кальяном), начали поспешно собираться.
— Лер, мы, наверное, пойдем…
— Да, чет атмосфера нересурсная…
— Спасибо за гостеприимство, бро…
Через три минуты квартира опустела. Остались только Игорь, Лера и Анна.
Игорь был красный, как рак. Лера — бледная от ярости.
— Ты нас опозорила перед партнерами! — заорал Игорь. — Ты понимаешь, что ты сорвала сделку?! Стас хотел вложиться в мой проект!
— Твой проект — это сидеть на шее у матери и водить сюда шалман! — Анна не кричала. Она говорила голосом прокурора. — Я терпела долго. Я терпела грязь. Я терпела ваши капризы. Я терпела траты. Но устраивать притон в моем доме я не позволю.
— Это не притон! Это нетворкинг! — визжала Лера. — Вы просто старая, завистливая женщина, которая не хочет, чтобы её дети были успешными!
— Успешные дети, Лерочка, живут в своих квартирах. Или снимают офисы для нетворкинга. А не гадят в мамины фикусы.
Анна прошла в кухню, налила стакан воды. Руки дрожали.
— Значит так. Условия меняются. Прямо с этой секунды.
Она повернулась к ним.
— Первое. Никаких гостей. Вообще. Никогда.
Второе. Интернет я завтра отключаю. Мне хватит мобильного, а вы — «бизнесмены», решайте вопрос сами.
Третье. Завтра воскресенье. Я хочу видеть пустой холодильник, заполненный продуктами. Мясо, овощи, фрукты. На ваши деньги.
И четвертое. Коммуналка за этот месяц — с вас. Пять тысяч. На стол. Завтра.
— А если нет? — с вызовом спросил Игорь.
— А если нет, сынок, — Анна грустно улыбнулась, — то я поменяю замки. И вещи ваши выставлю на лестничную клетку. И поверь мне, я это сделаю. Я двадцать лет управляла бухгалтерией завода. У меня нервы как канаты, но вы их перепилили.
— Ты блефуешь, — неуверенно сказал сын.
— Проверь, — просто ответила Анна. — Спокойной ночи.
Она ушла в свою комнату и закрылась на шпингалет. Впервые за все время.
Сердце колотилось как бешеное. Пришлось пить корвалол.
«Ну что, Лариса», — подумала она, засыпая. — «Война объявлена. Посмотрим, чей вайб сильнее»…
