Черный внедорожник пролетел по луже, даже не сбавив ход.
Тяжелая волна грязи, смешанной с весенним снегом, ударила по ногам.
Ледяная жижа мгновенно пропитала старое драповое пальто. Мутные брызги осели на свежевымытом асфальте у калитки, перечеркнув час тяжелой работы.
Елена Михайловна замерла, крепче перехватив черенок березового веника.
Джип резко затормозил, сдав назад. Тонированное стекло поползло вниз с противным жужжанием.
— Ты совсем ослепла, старая? — голос Инги, соседки из трехэтажного особняка напротив, напоминал скрежет железа по стеклу. — Чего встала с метлой на проезде? У меня гости из мэрии через час, а тут ты свой мусор развозишь.
Елена Михайловна медленно выпрямилась. Поясница отозвалась привычной, тянущей болью.
— Это не мусор, Инга, — ответила она тихо, глядя прямо в глаза соседке. — Это кусты сирени, которые твои грузчики сломали вчера. Я пытаюсь спасти то, что осталось.
— Мне до лампочки твои веники, — Инга вышла из машины, хлопнув дверью.
На ней были белые замшевые сапоги, стоившие, наверное, как пенсия Елены за три года. Абсурдно дорогие и нелепые для этой распутицы.
Инга подошла вплотную, брезгливо морща напудренный нос. От нее пахло резкими, приторно-сладкими духами, перебивающими запах сырой земли.
— Ты, бабка, вообще не соображаешь, где живешь? — соседка с размаху пнула ногой оцинкованное ведро с чистой водой.
Ведро с грохотом опрокинулось.
Вода разлилась широким пятном, заливая ботинки учительницы и смешиваясь с грязью на дороге.
— Знай свое место, — процедила Инга, глядя на мокрые разводы. — Чтобы через десять минут здесь было пусто и чисто. Твоя хибара портит вид из моих окон. И сама исчезни, не позорь меня перед людьми.
Она развернулась к машине, но вдруг остановилась. Обернулась через плечо, набрала в грудь воздуха и демонстративно, с оттяжкой, плюнула прямо под ноги пенсионерке.
— Уборщица должна знать, где грязь, — бросила она, садясь в кожаный салон.
Двигатель взревел, и машина скрылась за высокими коваными воротами.
Елена Михайловна не шелохнулась. Она смотрела на мутный плевок, расплывающийся в луже у ее галош.
В груди не было ни слез, ни истерики. Только странная, тяжелая ясность, будто кто-то резко включил яркий свет в темной комнате.
Она достала из кармана старый кнопочный телефон. Пальцы были твердыми и сухими.
Вчерашний звонок риелтора она восприняла как глупую ошибку или мошенничество. Участок земли на окраине, доставшийся от родителей, внезапно попал в зону строительства федеральной развязки. Сумма компенсации была с семью нулями.
Елена хотела отказаться. Ей не нужны были перемены, переезды и суета. Ей нужен был только покой и ее сирень.
Теперь она нажала кнопку вызова. Гудки шли долго.
— Павел? — произнесла она в трубку, не узнавая собственный голос. — Я передумала. Готовьте документы. Я продаю землю застройщику. Но у меня будет одно условие по оплате.
Она сделала паузу, глядя на высокий кирпичный забор соседки.
— Мне не нужны деньги на счет прямо сейчас. У меня есть встречная покупка. Срочная. Оформите все так быстро, как только сможете.
Два месяца пролетели как один день.
Майская жара стояла невыносимая, плавила асфальт и сушила траву. За высоким забором особняка Инги было непривычно пусто и безлюдно.
Раньше оттуда по ночам гремела музыка, слышался пьяный хохот и визг тормозов. Теперь ворота были распахнуты настежь, словно рот мертвеца.
Елена Михайловна сидела на своем крыльце, держа в руках стакан с простой водой.
К дому соседки подъехал не привычный золотистый «Лексус», а грубая грузовая машина с синими полосами. Судебные приставы.
Инга выскочила на улицу в одном шелковом халате. Она была растрепана, без макияжа, лицо отекло от слез.
— Вы не имеете права! — кричала она, пытаясь схватить за рукав мрачного мужчину в форме. — Это ошибка! Мой муж все решит! Он сейчас позвонит кому надо!
— Гражданка Скворцова, отойдите, не мешайте работе, — устало ответил пристав, даже не глядя на нее. — Ваш супруг в международном розыске по делу о хищении госсредств. Все имущество арестовано. Дом изымается в счет погашения долгов.
— Я никуда не пойду! Это мой дом! Я выбирала каждый кирпич! Тут одна люстра стоит больше, чем ваша жизнь!
Елена Михайловна наблюдала за этой сценой молча, не делая ни глотка.
Она видела, как рабочие в грязных комбинезонах выносят ту самую итальянскую мебель. Как грузят в пыльный кузов огромные плазменные панели, царапая их о борта.
Инга упала на колени прямо на брусчатку. Ту самую, на которую когда-то вылила ведро с водой.
— Помогите хоть кто-нибудь! — завыла она, оглядываясь по сторонам дикими глазами.
Ее взгляд упал на Елену Михайловну.
На секунду их глаза встретились. В глазах Инги мелькнула искра узнавания, потом стыд, а следом — липкая, животная надежда.
— Ленка! Михайловна! — крикнула она, поднимаясь и шатаясь. — Скажи им! Скажи, что мы соседи, что мы дружили! Пусть дадут пару дней! Я займу, я все отдам! Пусти меня переночевать, ты же человек!
Елена Михайловна медленно поставила стакан на деревянную ступеньку. Звук стекла о дерево вышел глухим и окончательным.
— Мы никогда не дружили, Инга, — произнесла она ровным голосом, который легко перекрыл шум улицы.
Она встала, отряхнула невидимую пыль с юбки и зашла в дом, плотно закрыв за собой дверь. Замок щелкнул коротко и сухо.
Вечером того же дня позвонил Павел.
— Елена Михайловна, все прошло даже проще, чем мы думали. Банк скинул цену вдвое, лишь бы избавиться от токсичного актива до конца квартала. Поздравляю. Вы теперь владелица… этого дворца.
— Спасибо, Паша, — ответила она, глядя в окно на темные окна соседского дома. — Ключи привези завтра утром. И у меня есть еще одна просьба.
— Слушаю? Ремонт? Дизайнеры?
— Нет. Узнай, куда устроилась работать бывшая хозяйка. Скворцова. У нее нет образования, нет опыта. Она пойдет на самую черную работу. Найди ее.
— Это будет несложно, город маленький. Но зачем?
— Найди и закажи в этой фирме генеральную уборку моего нового дома. И сделай так, чтобы прислали именно ее бригаду. Скажи, что объект запущенный, нужна дешевая сила.
Инга сидела в душном подсобном помещении клининговой конторы «Блеск-Сервис», сжимая в руках пластиковую швабру.
От дорогого маникюра не осталось и следа. Ногти были коротко острижены под корень, кожа рук огрубела и шелушилась от дешевой хлорки и постоянной сырости.
Последние недели слились в один сплошной, вязкий кошмар.
Подруги, с которыми она пила шампанское за тысячу долларов, заблокировали ее номер в тот же день, когда узнали о банкротстве. Муж исчез, оставив ей только долги, позор и уголовное преследование.
Пришлось продать все. Даже те белые сапоги ушли в ломбард за копейки, которых хватило на еду на пару дней.
— Скворцова! — рявкнула диспетчер, грузная женщина с химической завивкой и красным лицом. — Хватит спать на ходу. Есть заказ.
Инга вздрогнула, выронив тряпку.
— Куда? Офисы?
— Коттеджный поселок «Зеленая Роща». Дом 15. Новые хозяева въезжают, нужно отдраить все после предыдущих жильцов. Говорят, там настоящий свинарник остался. Платят двойной тариф за срочность, но требуют идеала.
Сердце Инги пропустило удар, а потом забилось где-то в горле.
Дом 15.
Ее дом.
Бывший.
Она почувствовала, как к горлу подкатывает горячая тошнота. Вернуться туда? В качестве прислуги? Мыть полы там, где она ходила королевой?
— Я не могу… — прошептала она пересохшими губами. — Не туда. Пожалуйста.
— Не можешь — вали на улицу, — равнодушно отрезала диспетчер, не отрываясь от кроссворда. — У меня очередь стоит на твое место. Или берешь заказ и едешь прямо сейчас, или трудовую на стол. Тебе еще аванс отрабатывать две недели.
Инга судорожно сглотнула.
Идти ей было некуда. Съемная комната в полуподвале с тараканами была оплачена только до завтрашнего утра.
— Я возьму, — голос прозвучал как чужой.
Всю дорогу в тесной, душной маршрутке она уговаривала себя.
«Может, новые хозяева — нормальные люди. Какие-нибудь богатые москвичи, которые ничего не знают. Если я покажу, как хорошо знаю дом, как правильно ухаживать за мрамором… Может, меня заметят? Может, оставят экономкой? С проживанием?»
Эта мысль грела, как глоток коньяка на морозе. Она представила, как снова будет жить в своей комнате для гостей. Пусть на правах прислуги, но в тепле, в сытости, в безопасности.
Она вышла на знакомой остановке. Ноги были ватными.
Ворота стояли распахнутыми. Те самые, кованые, с золочеными вензелями, которые она заказывала по своему эскизу в Италии.
Двор был чисто выметен. Странно.
Она подошла к массивной парадной двери. Звонить не стала — дверь была приоткрыта, словно приглашая войти в прошлое.
— Эй! Клининг! — крикнула она с порога, стараясь придать голосу былую уверенность. — Где хозяева?
В холле было гулко и пусто. Мебели почти не осталось, только эхо гуляло под высоким потолком.
Сверху, со второго этажа, послышались шаги. Легкие, неторопливые, спокойные.
Инга натянула профессиональную, заискивающую улыбку.
— Здравствуйте! Я приехала навести…
Слова застряли в горле.
По широкой мраморной лестнице спускалась не богатая москвичка.
В простом домашнем платье, в мягких тапочках, держась за перила сухой рукой, спускалась Елена Михайловна.
Инга выронила ведро с инвентарем. Пластиковый грохот разнесся по пустому дому, как выстрел пистолета.
— Ты?! — выдохнула Инга, забыв про субординацию. — Что ты тут делаешь, нищебродка? Ты захватила дом, пока он стоял пустой? Я сейчас полицию вызову! Ты совсем из ума выжила?
Елена Михайловна спустилась на последнюю ступеньку. Она выглядела в этом огромном, холодном холле на удивление органично. Прямая спина, спокойный, тяжелый взгляд.
— Добрый день, Инга Валерьевна, — произнесла она. — Вы опоздали на семь минут. В вашем договоре сказано, что за опоздание полагается штраф.
Инга хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Какой договор? Ты кто такая? Где хозяева?
— Я хозяйка, — Елена Михайловна достала из кармана передника связку ключей и тихо звякнула ими. Металл блеснул на солнце. — Я выкупила этот дом три дня назад. И наняла вашу фирму.
Лицо Инги пошло красными, некрасивыми пятнами.
— Ты врешь… Откуда у тебя… Ты же… Ты специально!
— Это не имеет значения, — мягко перебила Елена. — Вы здесь для работы. Или вы отказываетесь?
Инга оглянулась на открытую дверь.
Ей хотелось бежать. Бежать без оглядки, подальше от этого позора, от этого пронзительного взгляда.
Но бежать было некуда. В кармане лежало пятьдесят рублей на обратный проезд. А за отказ от заказа — штраф в размере недельного заработка и увольнение.
— Что нужно делать? — спросила она хрипло, глядя в дорогой паркет, который сама когда-то выбирала.
Елена Михайловна прошла мимо нее. От бывшей соседки больше не пахло дорогим парфюмом. Пахло застарелым потом, дешевым мылом и страхом.
— Идем, — сказала новая хозяйка.
Она привела Ингу к гостевому санузлу на первом этаже. К тому самому, который находился ближе всего к выходу, у парадной.
— Здесь, — Елена указала рукой на дверь.
Инга заглянула внутрь. Там было грязно. Строительная пыль, следы грязной обуви грузчиков, какие-то пятна. Унитаз был покрыт налетом ржавчины и извести — вода была отключена долгое время.
— Моющие средства и щетки в вашем ведре, — сказала Елена Михайловна, прислонившись плечом к косяку.
Инга медлила. Она чувствовала, как горят уши, как унижение заполняет ее до краев.
— Ты специально это сделала, — прошипела она, не оборачиваясь. — Ты специально меня заказала. Чтобы поиздеваться. Ты знала, где я.
— Специально, — легко согласилась Елена. — Я хотела убедиться, что работа будет выполнена качественно. Вы же всегда требовали идеальной чистоты от других. Вы же не терпели грязи.
— Я не буду мыть твой туалет!
— Будешь, Инга. Или я звоню твоему диспетчеру прямо сейчас и оформляю жалобу на хамство и отказ от обслуживания. Тебя уволят с «волчьим билетом». Ты готова ночевать на вокзале?
Инга сжала кулаки так, что ногти больно вонзились в ладони. Она вспомнила ледяную комнату в общежитии. Вспомнила пустой холодильник и урчание в животе.
Она молча опустилась на колени перед унитазом. Натянула желтые резиновые перчатки.
Елена Михайловна стояла и смотрела сверху вниз.
Она видела перед собой не врага. Не монстра. Она видела просто сломанную, жалкую куклу, из которой выпустили воздух.
— Помнишь, Инга, ты сказала мне, что уборщица должна знать свое место? — тихо спросила Елена.
Инга замерла с губкой в руке. Ее плечи мелко дрогнули.
— Ты привыкла, что можно плевать на людей с высокой колокольни, — продолжила учительница, чеканя каждое слово. — Думала, что если забралась повыше, то до тебя не долетит. Но жизнь — это не лестница, Инга. Это колесо. Сегодня ты наверху, завтра — внизу, в грязи.
Инга начала тереть фаянс. Резко, остервенело, вкладывая в каждое движение всю свою ненависть и отчаяние. Скрежет жесткой губки заглушал ее всхлипы.
— Три лучше, — спокойно сказала Елена. — Там, под ободком. Кажется, там кто-то плюнул.
Инга зарыдала в голос, по-бабьи, горько и страшно, но не остановилась. Она терла и терла, смывая не только грязь, но и остатки своей спеси, своей прошлой жизни.
Елена смотрела на это минуту.
Потом ей вдруг стало невыносимо скучно. Ярость, которая жила в ней два месяца, которая заставляла ее планировать этот день, вдруг исчезла. Растворилась без следа, как грязь под мощной струей воды.
Осталась только брезгливость и усталость.
— Достаточно, — сказала она.
Инга подняла заплаканное лицо. Тушь потекла черными ручьями по щекам.
— Когда закончишь здесь, вымой пол в холле. И можешь быть свободна. Деньги фирма переведет на карту.
Елена Михайловна развернулась и пошла на кухню, не оглядываясь.
Там, среди нераспакованных коробок, стоял ее старый электрический чайник, перевезенный из маленького домика. Она включила его.
Пока Инга домывала полы, громко всхлипывая и шмыгая носом, Елена заварила себе крепкий, горячий чай. Без сахара, как она любила.
Через час хлопнула входная дверь.
Елена подошла к высокому окну в гостиной.
Она видела, как Инга, ссутулившись и став какой-то маленькой, бредет к воротам с тяжелым ведром в руке. Она выглядела серым пятном на фоне огромного, пылающего заката.
Елена Михайловна сделала глоток обжигающего чая.
Она не чувствовала торжества победителя. Она чувствовала только, что теперь в ее доме, наконец-то, стало по-настоящему чисто. Воздух стал прозрачным.
Она достала телефон и набрала номер Павла.
— Павел? — спросила она. — По поводу моего старого домика. Не сноси его пока. Я хочу разбить там большой сад. Пусть растет сирень. Много белой сирени.
Она положила трубку на подоконник и посмотрела на свой новый, огромный, пока еще пустой зал.
Теперь здесь можно было дышать полной грудью.
