Тамара Ильинична, пятьдесят шесть лет, женщина с осанкой полковника в отставке и руками, привыкшими к грубому сукну, стояла у окна и курила в форточку. Вообще-то она бросила еще в девяносто восьмом, когда доллар скакнул так, что пачка «Винстона» стала стоить как крыло самолета, но сегодня случай был особый. Предпраздничный нервяк.
Тамара работала старшим технологом на швейном производстве. Шили они не кружева для невест, а суровую спецодежду для нефтяников. Характер у Тамары был под стать продукции: непробиваемый, огнеупорный и с двойной строчкой в местах наибольшего натяжения.
За спиной, в недрах «трешки», доставшейся еще от свекрови, гудел телевизор. Там крутили «Иронию судьбы», и Ипполит в сотый раз страдал под душем.
— Тома! — гаркнул из зала муж, Виктор Степанович. — А у нас хрен есть?
— Хрен у нас есть всегда, Витя, — отозвалась Тамара, туша сигарету. — А вот приправы в банке, наверное, уже нет. В список надо было смотреть, когда в магазин ходил.
Виктор Степанович, водитель-экспедитор на пенсии, а ныне — диванный философ и эксперт по всем вопросам от футбола до геополитики, появился в дверях кухни. Он был в майке-алкоголичке (домашний парадный вариант) и с выражением лица человека, который только что открыл закон всемирного тяготения.
— Тома, я тут подумал… — начал он, садясь на табуретку и подпирая щеку кулаком. — Мы как-то неправильно живем. Расточительно.
Тамара напряглась. Профессиональное чутье, выработанное годами поиска брака на конвейере, подсказывало: сейчас будет «косяк».
— В каком месте расточительно, Витя? В том, что я колбасу не «Красная цена» беру, а ту, в которой мясо ночевало?
— Да во всем! — Виктор махнул рукой. — Вот дети сегодня придут. Внук. Опять подарки, опять стол ломится. Денег — прорва. А я, между прочим, давно хотел лодку купить. ПВХ, с мотором. С мужиками на Ладогу ходить.
— И? — Тамара прищурилась.
— И всё! Хватит! Я решил: входим в режим жесткой экономии. Я им сегодня так и скажу.
— Кому «им»?
— Детям! Ирке с мужем. И этому… оболтусу нашему, Пашке. Хватит с них. Взрослые лоси, а всё «пап, дай», «мам, подкинь». Я вам не Дед Мороз, мешок пустой!
Тамара посмотрела на мужа долгим взглядом, каким обычно смотрела на партию курток с криво пришитыми карманами.
— Витя, ты головой ударился или это возрастное? У Пашки ипотека, Ирка в декрете сидит, копейки считает. Мы же договаривались помочь им немного.
— Передоговариваемся! — Виктор хлопнул ладонью по столу. — Моя пенсия — это моя пенсия. Твоя зарплата — на хозяйство. А излишки — в фонд лодки. Всё, Тома. Я глава семьи, я так решил. Баста!
К семи вечера подтянулись «нахлебники», как мысленно окрестил их Виктор.
Дочь Ира, бледная, с кругами под глазами (малому два года, зубы лезут), принесла торт «Птичье молоко». Зять Костя, молчаливый работяга с автосервиса, скромно поставил на стол бутылку коньяка. Сын Пашка, вечно взъерошенный менеджер по продажам чего-то никому не нужного, влетел последним, держа в руках пакет с мандаринами.
— Мать, отец, с наступающим! — Пашка плюхнулся на диван. — Ух, пробки 10 баллов, город стоит! Слушайте, пап, там у меня по резине вопрос… Я переобулся, а денег не подрассчитал, можно я у вас перехвачу тыщ пять до аванса?
Виктор Степанович, который до этого с аппетитом накладывал себе селедку под шубой, замер. Он медленно положил вилку, вытер губы салфеткой и встал. Вид у него был торжественный, как у директора завода на планерке.
— Вот об этом я и хотел поговорить, — произнес он весомо. — Павел, Ирина. Вы уже взрослые люди.
Тамара Ильинична на кухне замерла с противнем курицы в руках. «Ну, погнала массовка по кочкам», — подумала она.
— Мы с матерью вас вырастили, выучили, — вещал Виктор. — Но краник перекрывается. Я посчитал наши расходы. Это не бюджет, это дыра! Поэтому с сегодняшнего дня объявляю дефолт по вашим хотелкам.
— Пап, ты чего? — Ира растерянно моргнула. — Какой дефолт?
— Полный! — отрезал Виктор. — Денег не дам. Ни на резину, ни на памперсы, ни на «перехватить». Я коплю на лодку. Я жизнь прожил, я имею право на хобби! Так что, дорогие мои, я вам не Дед Мороз. Подарков не ждите. Ни сейчас, ни потом.
В комнате повисла тишина, которую нарушал только Киркоров из телевизора, требующий цвет настроения синий.
— Вить, ты серьезно? — тихо спросил зять Костя.
— Абсолютно. И это не обсуждается. Кушайте, гости дорогие, пока мать наготовила. В следующий раз — со своим приходите.
Пашка покраснел, как тот мандарин, что принес. Ира закусила губу, на глазах заблестели слезы. Тамара вошла в комнату, с грохотом поставила противень на подставку.
— Так, — сказала она голосом, перекрывающим шум цеха. — Курицу едим молча. Кто слово скажет про деньги — выгоню. А ты, Витя, сядь и жуй. Глава семьи, блин. Лодочник.
Ужин прошел в гробовом молчании. Дети ушли рано, сославшись на дела. Подарков Виктор действительно не подарил, даже внуку сунул какую-то грошовую шоколадку, купленную на сдачу.
Когда дверь за гостями закрылась, Тамара подошла к мужу, который с чувством выполненного долга ковырял в зубах спичкой.
— Ну что, адмирал Нахимов, доволен? — спросила она.
— А чего такого? — Виктор пожал плечами. — Воспитывать надо. А то привыкли на шее сидеть. Зато к лету на моторе буду!
— Будешь, — кивнула Тамара. — Обязательно будешь. Только учти, Витя: любое производство держится на техпроцессе. Нарушил технологию — получил брак. Ты сегодня технологию нарушил.
— Ой, не начинай свою швейную философию, — отмахнулся он и пошел спать.
Утро первого января началось не с кофе. Оно началось с ревизии.
Тамара Ильинична встала рано, пока муж храпел, и провела инвентаризацию холодильника и шкафов.
Многолетняя привычка считать расход ткани до сантиметра сейчас пришлась как нельзя кстати.
Когда Виктор выполз на кухню в поисках холодненького рассола, он обнаружил на столе тетрадный листок в клеточку. На листке ровным почерком Тамары было расписано:
- Аренда койко-места (диван, 1 шт.) — 5000 руб/мес.
- Услуги повара (завтрак, ужин) — 300 руб/сутки.
- Клининг (стирка, уборка, глажка трусов семейных) — 2000 руб/мес.
- Амортизация бытовой техники (телевизор, стиралка) — 500 руб.
- Коммунальные услуги (твоя доля) — 4500 руб.
— Это что? — Виктор покрутил листок. — Шутка юмора?
— Это смета, Витя, — Тамара пила чай, глядя на него поверх очков. — Ты же объявил рыночные отношения? Я их поддержала. Твоя пенсия — это твоя лодка. Моя зарплата — это мое обеспечение. А поскольку квартира оформлена на меня (спасибо маме, царствие небесное), и готовлю-убираю я, то изволь оплачивать услуги сторонних организаций. Я тебе не волонтер, Витя. Благотворительность закончилась вчера, вместе с оливье.
— Ты… ты офонарела? — Виктор поперхнулся воздухом. — Я ж муж твой!
— Муж — это партнер. А ты — сосед, который копит на лодку за счет партнера. С тебя 15 тысяч в месяц. Питание в эту сумму включено базовое: крупы, суп на кости, чай. Мясо, колбаса, сыр, пиво — за отдельный прайс.
— Да я… Да я сам себе приготовлю! — взвился Виктор.
— Вперед. Кастрюли в шкафу. Только газ у нас по счетчику, не забудь показания записать до и после.
Началась позиционная война.
Виктор, принципиальный как старый баран, решил не сдаваться. Он поехал в «Ашан», накупил пельменей категории «Г» (тесто с запахом мяса), лапши быстрого приготовления и самых дешевых сосисок.
— Вот! — вывалил он покупки на стол. — Проживу! И без твоих поборов!
Тамара только хмыкнула и ушла в комнату кроить себе новое платье. Ткань она купила дорогую, итальянскую шерсть. На свои.
Через неделю Виктор стал похож на серого моля. Пельмени вызывали изжогу, от лапши пучило живот, а сосиски при варке разбухали и становились похожи на утопленников.
Но самое страшное было не это. Самое страшное — это быт.
Оказалось, что носки сами не прыгают в стиральную машину. Что унитаз нужно мыть, иначе он начинает пахнуть вокзалом. Что пыль имеет свойство скапливаться клубами под диваном ровно там, где Виктор прятал заначку.
Тамара жила своей жизнью. Она приходила с работы, готовила себе вкусный ужин (запах жареной отбивной сводил Виктора с ума), смотрела сериалы и разговаривала по телефону с детьми.
— Да, Ирочка, конечно. Перевела тебе денежку, купи малому комбинезон. Да, Пашка, заезжай, борща налью. Отца? Отец занят, он лодку проектирует ментально.
Виктор слушал эти разговоры, жуя сухой пряник, и злость в нем кипела, как вода в чайнике.
— Тома, у меня пуговица на брюках оторвалась! — крикнул он как-то утром перед выходом. Он подрабатывал охранником сутки-трое, и вид должен был иметь приличный.
— Нитки в шкатулке, иголка там же, — отозвалась Тамара из ванной.
— Я не умею! Я пальцы исколю! Пришей, ты же технолог!
— Технолог, Витя, следит за процессом. А мелкий ремонт — это услуга ателье. Прейскурант на холодильнике. Пришив пуговицы — 150 рублей. Срочность — плюс 50%.
Виктор зарычал, схватил брюки и попытался пришить сам. Получилось криво, нитка торчала, как антенна, брюки перекосило. Плюнув, он пошел так. На работе мужики засмеяли: «Степаныч, ты чего, окривел? Ширинка на боку».
К февралю Виктор Степанович начал сдавать. Лодка в мечтах уже не неслась по волнам, а уныло дрейфовала где-то в тумане. Желудок болел. Носки кончились (чистые). Последней каплей стал День защитника Отечества.
23 февраля Тамара подарила ему… пену для бритья. Самую дешевую. И открытку.
— С праздником, защитник рубежей дивана.
— И всё? — спросил Виктор, глядя на баллончик. — А стол? А сто грамм?
— Стол я накрыла, — спокойно сказала Тамара. — Себе и Ирке с Костей. Они сейчас придут. А у тебя — свой бюджет. Ты же копишь.
Пришли дети. Ира принесла пирог. Костя — хорошую рыбу. Они сели на кухне, весело болтали, звенели вилками. Виктора не звали. Он сидел в зале, смотрел в темный экран выключенного телевизора и чувствовал себя бракованной деталью, которую ОТК выкинуло в корзину с отходами.
Он слышал, как звякнула рюмка. Как засмеялся внук. Как Тамара сказала: «Ешьте, ешьте, мясо свежее, на рынке брала».
Виктор встал. Подошел к своему тайнику в серванте. Достал конверт с надписью «ЛОДКА». Пересчитал. Там было сорок тысяч.
Он вздохнул, взял конверт и пошел на кухню.
— Кхм… — кашлянул он с порога.
Все замолчали. Тамара обернулась, держа на вилке маринованный огурчик.
— Чего тебе, Витя? Газ проверить пришел?
Виктор молча положил конверт на стол перед женой.
— Вот. Тут сорок. На резину Пашке, Ирке на памперсы… ну и это… в общий котел.
Тамара посмотрела на конверт, потом на мужа. Вид у него был жалкий: майка несвежая, щетина (пену-то пожалел), глаза побитой собаки.
— Лодка утонула? — спросила она без ехидства, просто уточнила факт.
— Да ну её к лешему, — махнул рукой Виктор. — На веслах погребу, если приспичит. Том… налей борща, а? Сил нет эти бич-пакеты жрать.
Тамара помолчала секунду, оценивая качество «раскаяния». Вроде искренне. Строчка ровная, без петель.
— Костя, подвинься, — скомандовала она зятю. — Паш, достань отцу тарелку из сушилки. И рюмку чистую дайте.
Виктор сел за стол, боясь дышать. Перед ним поставили тарелку огненного, густого борща, в котором ложка стояла, как часовой на посту. Рядом лег кусок черного хлеба с салом.
— Спасибо, Тома, — прошептал он, зачерпывая первую ложку.
— Ешь, «Дед Мороз», — хмыкнула Тамара Ильинична, подкладывая ему сметаны. — Только запомни, Витя: в семье, как на фабрике — один за всех, и все за одного. А если каждый начнет себе в карман кроить — мы голыми останемся.
Виктор кивал, набивая рот, и думал, что борщ — это, в сущности, лучше любой лодки. Особенно, когда он бесплатный. Ну, то есть, общий…
