Николай Миклухо-Маклай прожил короткую, но наполненную удивительными событиями жизнь. Он любил и был любим. Когда его не стало, жена Маргарет велела выбить на могильной плите петербургского Волковского кладбища аббревиатуру N.B.D.C.S.U. (Nothing But Death Can Separate Us — «Пока смерть не разлучит нас»). В этих буквах — память о восьмилетней жизни Маклая в Австралии и история его любви.
В жизни Николая Миклухо-Маклая все было необычным. Даже история его любви и женитьбы на австралийке Маргарет Кларк-Робертсон. Она была младшей, пятой дочерью Джона Робертсона, премьер-министра колоний Нового Южного Уэльса.
Летом 1881 года 35-летний путешественник познакомился с Маргарет и был очарован ею. Более того, убежденный холостяк влюбился не на шутку. В то время Миклухо-Маклай жил в Австралии неподалеку от дома Робертсонов.
К 25 годам Маргарет уже успела побывать замужем за Робертом Кларком и овдоветь. Детей у ее не было. Многие из влиятельных колониальных чиновников просили ее руки. Скончавшийся супруг оставил ей немалое наследство.
Молодая женщина была хороша собой и образованна: она знала языки, была музыкально одарена, путешествовала по Европе. В Европе у Николая и Маргарет нашлись общие друзья. Влюбленные называли друг друга Нильс и Рита.
В июле, по пути в Россию, Николай написал ей письмо из Египта, в котором просил Маргарет стать его женой. В этот момент их разделяло полмира. Родственники невесты были против заключения брака, о чем Николай Николаевич писал брату Михаилу.
Объяснялось это тем, что иностранец «барон Маклай» не имел никаких источников дохода, отличался слабым здоровьем и собирался увезти жену то ли на Новую Гвинею, то ли в Россию. Но Маргарет была тверда — она отдаст руку и сердце загадочному русскому чужеземцу.
Следует заметить, что до встречи с Маргарет, этнограф совсем не увлекался белыми женщинами, предпочитая им аборигенок из разных частей света.
Важной причиной несогласия родных на брак было то, что Маргарет, в случае заключения повторного брака лишалась 2000 фунтов годовой ренты (по завещанию первого мужа), которая была важным подспорьем для семейства Робертсонов, переживавшего тогда не лучшие времена.
Чтобы отбить у Маклая желание жениться, отец Маргарет поставил нереальное условие для ученого: получить разрешение на женитьбу по протестантским обрядом у самого государя императора. И Николай Николаевич делает невозможное.
Несколько месяцев прошло в ожидании особого разрешения от русского императора на брак по протестантскому обряду. «Пусть женится хоть по папуасскому обычаю, лишь бы перед глазами не маячил», — такой ответ дал в итоге Александр III.
Бракосочетание состоялось 27 февраля 1884 года в родительском доме невесты у залива Ватсон. В марте Миклухо-Маклай написал своему другу: «Действительно, я понимаю теперь, что женщина может внести истинное счастье в жизнь человека, который никогда не верил, что оно существует на свете».
В конце этого же года у них родился первенец — Александр. В декабре 1885 года родился второй сын — Владимир. Весной 1886 года супруги с детьми вернулись в Россию и поселились в Петербурге на Галерной улице в доме 53.
Миклухо-Маклай читал лекции, занимался этнографической выставкой, готовил издание о своих путешествиях. Но к сожалению, все кто знал Николая Николаевича, отметили разительные перемены в его внешности: путешественник похудел, осунулся, поседел. У сорокалетнего Маклая в Петербурге обострились все давние болезни.
Вскоре ученый был помещен в клинику Виллие при Военно-медицинской академии. Сам Сергей Петрович Боткин занимался пациентом. Клиника славилась своими новейшими методами лечения и умением поднимать на ноги самых безнадежных больных.
Доктор Боткин сделал запись в пухлой истории болезни: «Помещен в больницу февраля 11 числа, 1888 года. Прежнее лечение без положительного результата. Перемежающаяся лихорадка, застарелая малярия, головные боли, обмороки, тяжелый ревматизм, невралгия, истощение…» А теперь к прежним хворям добавился и плеврит.
Боткин задумчиво протер стекла очков: возможно, болезнь Николая Николаевича родом из тех губительных и таинственных земель, где он провел столь длительное время. Незаурядный, смелый человек!
Тем временем пациент палаты номер одиннадцать, качаясь в волнах лихорадки, погрузился в забытье: на далеком берегу, утопающем в буйстве тропической растительности, туземцы разглядывали его и повторяли странные слова » каарам — тамо». Много позже он узнал, что это означало «человек с Луны». Так его прозвали в Новой Гвинее.
Дверь в палату приоткрылась: миловидная сероглазая женщина в темном платье с небольшой камеей у ворота тихонько вошла и присела на край кровати. Заботливо поправив сползшее одеяло, она в считанные секунды отметила новые изменения в облике мужа: появились синие тени, щеки запали, глаза словно провалились, руки исхудали…
Почувствовав, как качнулась кровать, Николай открыл глаза. Ощутив на щеках прикосновение нежных прохладных ладоней, он слабо улыбнулся:
«Рита, как хорошо, что ты пришла. Сядь ближе! Ты должна сжечь три коричневые тетради с моими записями, моими дневниками. Ты помнишь этого этнографа из Германии, Отто Финша? Он здесь, его люди следят за мной. Ему мало того, что он украл у меня Новую Гвинею, теперь он хочет тоже самое сделать с Малаккой… Не верь никому. Если меня не станет, сожги тетради и уезжай. Не будет тебе здесь жизни».
Маргарет тихонько сжала его руку: «Тихо, милый. Все будет хорошо. Саша и Володя ждут тебя. И я жду. Это всего лишь лихорадка, ты побеждал ее тысячи раз. Все будет хорошо…»
Мешая русские слова с английскими, Маргарет гладила мужа по волосам, стараясь сдержать рыдания. Когда Маргарет ушла, он опять погрузился в видения. Новая Гвинея. Папуас Саул, решительно глядя прямо в глаза Николаю спросил: «Скажи, может ли тамо-русс умереть?»
«Тамо-русс» на местном языке означало буквально «человек из России». Николай лежал в углу хижины на бамбуковых носилках, сваленный лихорадкой. Аборигены громко спорили. Взгляд Николая остановился на лицах, ждущих ответа. Поднявшись, он снял со стены копье и дал в руки Саулу: «Что ж, посмотри сам!»
Под сводам хижины повисла напряженная тишина. Вдруг сразу несколько смуглых рук перехватили руку Саула с копьем с дружным криком: «Нет!» Саул попятился назад: «Я не хочу смотреть, как ты умрешь, тамо-русс!»
2 апреля 1888 года чуть свет Маргарет Роберсон разбудил звук дверного колокольчика. Завидев посыльного с конвертом из клиники, она все поняла. Наскоро одевшись, она помчалась к мужу. Маклай был уже в агонии. Он боролся за жизнь целый день, но к восьми вечера силы закончились.
Последнее, что он почувствовал пациент, была резкая боль словно от вошедшего в грудь копья, а потом — упоительную прохладу самой любимой женской ладони у себя на лбу. Все кончено.
Измученная и заплаканная Маргарет вернулась домой и уложила сыновей спать. Она подтащила короб с дневниковыми записями мужа ближе к печи. Все, что осталось от мужа-мечтателя. Как и обещала, она сожгла три тетради. Все остальное она передала Российской академии наук. Их брак продлился всего четыре года.
Император Александр III назначил вдове путешественника пенсию, которую она продолжила получать в Австралии, куда уехала сразу после смерти мужа.
После кончины мужа до последнего своего вздоха каждую официальную бумагу австралийка подписывала как Маргарита де Миклухо-Маклай. Маргарет пережила мужа на сорок восемь лет.
