Некоторым зрителям почему-то не нравится Шарапов-Конкин, а мне вот очень – прекрасный антипод Высоцкого-Жеглова. В кино очень многое даётся, как ощущение. Сегодня поговорим об Ирине Алфёровой, которая, увы, сделала из Констанции Бонасье – пустое место. Конечно, Олег Табаков не похож на Луи XIII, но он создал уникальный образ растерянного, смешного и ужасно одинокого короля.
Да, Анна Австрийская получилась, как «Людмила Прокофьевна на минималках» — ибо начальница стат-учреждения у Алисы Фрейндлих куда как более тонка и благородна, и, тем не менее, «испанка я иль нет?!» — эффектно. Да и внешне Фрейндлих не особенно диссонирует с Анной Габсбург. Я не говорю уже о роскошной Тереховой-Миледи – на мой взгляд, она лучшая графиня de La Fère.
Мне и мушкетёры наши нравятся – и «старый» Д`Артаньян, и все прочие. Это не «память детства», когда мы с восторгом ждали повтора этого телефильма и потом обсуждали во дворе все увиденные детали. Просто все они – в тему. Великолепен Ришелье — Александр Трофимов, актёр, обладающий грацией аристократа и при том — умеющий быть этаким дьяволом. Забавен и галантерейщик Бонасье, которого сыграл бессменный «майор Томин» — Леонид Каневский.
Все — в общем-то при деле. Но не его, галантерейщика жена. Ирина Алфёрова – хороший профессионал. Но её скульптурная краса – первый её враг, как ни странно. Подобно тому, как некрасивые актрисы имеют узкий спектр возможностей, так и божественно-дивные всю жизнь должны играть тех самых богинь. Лучше всего быть, как вышеуказанная Алиса Фрейндлих – она легко переходит из мымры в красавицу, а от комедии – к драме.
Да, Ирину Алфёрову хотело видеть телевизионное начальство (по другой версии на роль Д`Артаньяна успешно пробовался Александр Абдулов, муж Алфёровой, а потому…). Об этих играх Гостелерадио написано слишком много. Я о типаже. Констанцию Бонасье не могла играть такая женщина-лилия, прохладно-светлая, флегматичная, где-то барственная. Ибо Констанция по книге – это миленькая авантюристка, пробившаяся ко двору (не будучи дворянкой!)
За своего увальня Бонасье она тоже вышла не по любви и не из чувства долга – он богат, по сути — глуповат, без ума от молодой прохвостки – будет носить на руках. Опять же ленты-банты в лавке — под рукой. В образе лукавой галантерейщицы режиссёр видел Евгению Симонову – то была бы феерия. В ней была французская лёгкость, она умела «выпрыгивать» из своего амплуа «хорошей советской девочки 1970-х» и становиться этаким вихрем с капелькой ‘Miss Dior’.
У Симоновой живое личико и быстрые телодвижения – именно такие камеристки с ловкостью расшнуровывали корсет госпожи, когда та ждала отнюдь не мужа, давали советы и в нужный момент растворялись в ночи. Носили записочки, посмеивались, знали свой интерес. В старом театре было такое амплуа – «субретка», миловидная, хитрая служанка, помогающая господам в их интригах. Бонасье – типовая субретка. И Александр Дюма писал её, как субретку – в тексте постоянно мелькает прилагательное «хорошенькая».
Я бы сказала, что автор перекармливает этим определением. Движения её скоры, мимика активна – улыбки, глазки — стреляют, покраснела-побледнела. Алфёрова же – статуя, которую зачем-то оживили и приказали играть «хорошенькую». Бонасье – самоуверенная и пронырливая, но не особо дальновидная – есть люди и поумнее во французском королевстве. А тут – красивая и какая-то вальяжно-неповоротливая. Такая гранд-дама вряд ли будет сновать но ночному Парижу 1620-х.
Во времена Дюма – и примерно до 1910-х годов в салонной живописи был популярен образ симпатичной горничной, смешливой, хитренькой, любящей подразнить. Бонасье – образ, не характерный для «эры мушкетёров», но растиражированный в XIX столетии – напомню, что Дюма писал не эпохальный труд, а быстрое чтиво для современников. Так что Симонова с её вёрткостью стала бы дополнительной звёздочкой, но увы. Когда вместо очаровательной канарейки ставят фламинго — тем хуже для фламинго.
