Об этой занятной даме известно довольно много: например, что она – дочь офицера кавалерии, который мечтал о сыне, но родилась она, Раиссс Захарррна.
Потом мы – вместе с Кузякиным попадаем в её квартиру и в этом пёстро обставленном, безвкусном помещении видим …оружие и портрет Семёна Будённого.
Нет, я не сказала, что Будённый был …настоящим отцом Раисы, а некто Захар – так, юридическим папой (хотя, я и такой разбор читала где-то на Дзене).
Просто эта чудноватая женщина, до конца не понимающая сама себя, всю жизнь несёт в своём извилисто-путанном, а на деле – простецком, как у Надюхи, сознании образ «настоящего мужЫка» — именно через Ы, потому что слово «мужик» чересчур мягкое для желаемого типа.
Судя по всему, она была отвергаема отцом-кавалеристом – не напрямую, а через знание, что «папа хотел, чтобы родился мальчик». Она всё ещё девочка, боготворящая отца-командира.
И шашки, и фотопортрет Будённого перекочевали из гарнизонных квартир – Раиса всё это держит перед глазами.
И, если Вася влюбился в неё потому, что она – не Надюха, как внешне, так и по реакциям на его голубей, то для Раечки такие Васи – единственно-возможный, «правильный» вариант мужчины.
Высокий, эффектный, грубоватый, произносящий «ёшкин кот» (завуалированный мат, собственно, а реальный Кузякин выдавал все положенные конструкции). Она не с тоски бросилась, а инстинктивно. Вася — не случайность, а закономерность.
Наверняка, она вечно искала того, кто будет напоминать того будённовца – отвергаемые девочки часто ищут аналог своего отца, чтобы …страдать.
Этим, например, объясняется тот факт, что дочери пьяниц довольно часто находят себе мужа-пьяницу.
Вместе с тем, Раиса Захаровна требует внимания к своим высокоинтеллектуальным смыслам, а Васи Кузякины только поначалу расположены к новым для себя темам, а затем начинают скучать.
Вот потому у этой престарелой (по меркам 1980-х годов) чудо-красавицы, увлечённой эзотерикой и обедающий под звуки «Элегии» Жюля Массне, до сих пор отсутствует муж – она искренне желает совместить то, что невозможно в 99 из 100: яркую мужицкую брутальность с изящной словесностью.
Такое бывает, но крайне редко – Фридрих Великий был конник-брутал, писавший музыку и стихи, но вряд ли его заинтересовала бы Раиса-то Захаровна, да и жил он в XVIII веке и его не подняла бы из гроба даже филиппинская медицина.
