Бывает такое, что наступает предел и плакать просто невозможно. Нет сил. Так и здесь. Катарсис, только без слез.
А можно про фильм «На тебя уповаю»? Можно. Я открыта к предложениям и часто иду навстречу читателям, которые предлагают в комментариях обсудить тот или ной фильм. Смотрела его очень давно и один раз, больше желания не было. Так впечаталось, что не отодрать. Но сейчас, перед тем как писать статью, конечно, пересмотрела. Тогда, в первый раз, ревела. А сейчас просидела весь фильм в онемении.
Аннотация к фильму скупая, сухая и только притворяется страшной, на самом же деле всё не страшно, всё беспросветно. И это хуже всего. Плохое когда-то кончается, в отличие от беспросветного. Ощущение, что ТАК будет всегда.
Из интервью режиссера Елены Цыплаковой:
«Мой недавний фильм «Я на тебя уповаю» в российский прокат не взяли. Сказали: «Зачем нам такое грустное кино?» Зато эта картина попала на фестиваль в Великобритании и была названа «явлением в российском кино». В Швейцарии она получила спецприз жюри. С этим фильмом меня пригласили в США. Потом я получила главную награду на фестивале в Магнитогорске, где фильм единственный раз показали нашим зрителям.
С момента выхода «Я на тебя уповаю» и до его российской премьеры прошло четыре года. Жаль. Признаюсь, я очень люблю эту картину. На мой взгляд, она важная и актуальная. Зрители по сей день пишут о том, как она повлияла на их взаимоотношения с детьми».
На тебя уповаю (1992)
Весь фильм – как одна глубокая трещина на асфальте, как сколотый угол серой панельки, как грязь и слякоть после зимы. Физически тяжело смотреть. Обшарпанные здания, обшарпанные люди. Практически монохром и жуткая музыка, напоминающая китайскую пытку водой – монотонно в висок, что только усиливает драматизм ситуации. Атмосфера давит, как бетонная плита, и никакого просвета, никакого проблеска, никой надежды. Никому ненужные дети, морально мертвые взрослые.
Эту историю вполне можно было начинать в духе детских страшилок: в одном черном-черном городе, одна черная-черная женщина… ну и так далее по нарастающей. История без начала и конца.
В безликой толпе одним тусклым вечером бредёт беременная женщина. Кто она и откуда – неизвестно. Как неизвестно и то, почему, родив сына в туалете на вокзале, она оставляет его там же, возле унитазов.
Но, какие проблемы или отчаяние не толкнули бы её на такой бесчеловечный поступок (ведь по крайней мере можно было официальный отказ в роддоме оформить, а не оставлять малыша на ледяном полу, или устроиться нянечкой в дом малютки вместе с ребенком), Алла терзается. И вынести душевных мук не может. Момент на железнодорожных путях также неясен – то ли просто несчастный случай, то ли, что наиболее вероятно, Алла сама бросается под поезд. В отличие от Карениной, план не удался. Алла (Евгения Добровольская) попадает в психбольницу с изуродованной шеей и изуродованной душой. Познакомившись со священником, пытается найти спасение в вере, очень неумело, но искренне молится, а покой не обретает. И по совету того же священника идет работать в детский дом. Кстати, обратите внимание – когда Алла у старушки в храме берет коврик, то держит его как ребенка.
Не можешь помочь себе – помоги другим? Сколько времени Алла провела в больнице и храме – так же загадка. Но, судя по финалу, года три с половиной. Во-первых, на это намекает средний возраст детей в детском доме, среди которых Алла хочет узнать своего сына. Во-вторых, как вы помните, в финале — встреча с беспризорным мальчишкой на вокзале, которому года четыре.
Странные чувства вызывает фильм. Сначала ты ненавидишь и презираешь Аллу, оставившую ребенка в сортире, но потом её преступление словно мельчает на фоне того, что творят сотрудницы детского дома. Вроде и детей не бросали, но… Гнилое и гнусное отношение к тем, кого уже бросили – это низость и мерзость.
Да, у каждой героини свои проблемы, своя боль. Мы ничего о них не знаем. Но они глушат боль водкой, ломают отказникам руки и ноги, кричат последними словами. Кажется, еще миг – и кто-то из малышей просто вылетит в окно за то, что не попросился на горшок, а написал в колготки.
Главное зло — Ирка (Ирина Розанова). У нее есть сынишка, которого она дубасит не меньше чужих и который живет с ней там же, в детдоме. Женщина со сломанной судьбой, которая всю свою боль вымещает на детях. Иногда, очень редко, в ней просыпается человек, мать. И тогда она с возмущением рассказывает напарнице, из каких условий изъяли очередного приемыша, или плачет в обнимку со стаканом водки.
Бездетная Светка (Маргарита Шубина) просто всегда под градусом. В ней нет той жестокости, что сидит в Ирке. Она равнодушная амёба. Санитарка, которая гордо кричит, что прошла войну и муж у неё ветеран труда, а сама сумками выносит продукты, которые предназначаются детям. Детям, которые мандарины едят с кожурой, потому что не знают, как правильно, потому что никогда их не ели. Очень хорошая санитарка, даром, что войну прошла.
«Нельзя свою боль на них вымещать, которые ответить не могут, которые не понимают почему…»
Что заставило их идти на работу в детский дом? Нищенская зарплата? Едва ли. Любовь к детям? Очевидно, что нет. Как и Алла, замаливают грехи?
И почему-то мне не жаль ни Светку, ни Ирку, ни санитарку-ветеранку. Их уже не исправить. Жаль искалеченных ими детей. Хотя и детей даже не жаль. Это просто разрыв сердца, а не жалость. Они не в жалости нуждаются, а в любви и заботе.
В противовес – Алла и Марина. Светлая сторона. Обе любят детей и заботятся о них, и, о чудо, даже играют с ними, чего дети отродясь не делали. Марина (Наталия Фиссон) – как персонаж «Интердевочки». В детский дом её приводит за руку милиционер. На исправительные работы. Но проститутка Марина с первой минуты ведет себя как педагог года и аниматор в одном лице. Дети её обожают. Более того, Марина выходит замуж «за Америку» и усыновляет одного мальчишку. После ее ухода Алла остается один на один с системой, которую не сломать.
Когда готовила статью, нашла интервью и Ирины Розановой о съемках в этом фильме. Детки-актеры там были и из детского дома:
«Мама умоляла меня – не снимайся в этом фильме, тебя возненавидят! Но я не послушала. У нас снимались дети и детдомовские, и домашние. И был у нас там Пашка, детдомовский, настоящий, которого мне по роли надо было бить. Мы на него накрутили всяких тряпок, чтоб не больно было, но у меня все равно рука не поднималась. Не могу, Лена, не могу, твердила я Цыплаковой. А Пашка уговаривал: Теть Ира, да мне не больно, бей.
После премьеры был эфир на радио и звонок: Я» так люблю ваши фильмы, но есть одна роль, за нее вас убить хочется». И следом другой звонок, от мужчины: «Скажите вот этой бабе, которая до этого звонила, что моя жена, когда посмотрела это кино, не то, что бить ребенка, она на него кричать перестала!»
Тут вообще очень показательны все взрослые. Жестокие взрослые. Не только воспитатели в детском доме.
Например, у большинства детей есть родители, которые их даже «навещают» иногда. Кому-то нужна справка, что она — мать, иначе только один талон на сахар дадут, кто-то отказался от сына, потому что мама ребенка умерла, а папа вторично женился. И теперь приходит с проверками, возмущаясь, что у сына травма, ведь он доверил его государству. На что справедливо одна из воспитанниц подмечает:
«Нечего сюда сдавать! Воспитывайте дома!»
А будущие родители, которые приходят выбирать дочку или сына, как в магазин, и не стесняясь, прямо при детях, словно они и правда товар, начинают спор о том, кого же лучше взять, вот этого мальчика или вот эту девочку?
Просто сравнить глаза детей, которые встречают «мам» и «пап» и когда провожают, еще долго не отходя от окна. А девочка, уже собравшая сумку и поджидающая «маму»? А мама демонстративно заворачивает в шубу ДРУГОГО ребенка и выносит его из группы. Дети, которых предали и продолжают предавать.
Здесь столько боли, что никакие слова не способны передать. Самая пронзительная для меня судьба Вики (Наташа Сокорева). Как вообще ребенок мог так сыграть? У Вики есть дедушка (Владимир Ильин), от которого, девочку, очевидно, изъяли. Сначала кажется, что у него просто нет денег и он бомжует, и думается — ну устройся ты в тот же детдом дворником! Но потом становится ясно, что есть какие-то проблемы с психикой. Дедушка приходит на площадку детского дома (хотя назвать это площадкой язык не поворачивается), машет внучке, нарезает круги вокруг карусели, уходит, и возвращается снова.
И символ фильма для меня – Вика. Ассоциация — девочка в красном пальто в «Списке Шиндлера». Маленькая, но сильная и храбрая девочка в чьем-то огромном свитере, сбежавшая из больницы. Она идет по городу, садится в троллейбус и НИКОМУ нет до неё дела. Никто из взрослых даже не обратил внимание, будто бы происходящее в порядке вещей. Вика, у которой есть любимый дедушка и нет дедушки. Вика, которая едет в никуда. Вика, которую вроде бы, по законам жанра должна бы забрать себе Алла, но по законам жизни она этого не делает.
Финал многим покажется обнадеживающим. Ведь он светлый. Алла находит на вокзале мальчишку и думает, что вот он, её брошенный сын. Да еще и мужчина нарисовался, который за шрамами разглядел душу (Дмитрий Певцов). Ну просто практически семья. Новая ячейка равнодушного общества.
Романтично, но не верю. Не вяжется такая концовка. Неестественная. А как же Вика? А как же миссия спасения себя через спасение детдомовских детей? Поэтому вот такой дважды открытый финал (Вика и Алла с мальчиком) – оставляет странный привкус. Не разочарования. Недоверия.
Клубок из боли и отчаяния вдруг так красиво распутался?
Вот такие у меня мысли, друзья. Не знаю даже, как корректнее сформулировать итоговый вопрос.
