Ася посмотрела на часы. Без пятнадцати десять. Время, когда нормальные женщины уже лежат в ванне с бокалом игристого и смывают с себя грехи уходящего года, а Ася стояла посреди кухни и гипнотизировала духовку. Там, за заляпанным жиром стеклом (которое она, к слову, драила вчера содой и уксусом битых сорок минут), доходила утка.
Утка была не просто птицей. Это была инвестиция. Ася купила её на фермерском рынке у тетки с золотыми зубами, отдав за тушку сумму, эквивалентную коммунальным платежам за однокомнатную квартиру в провинции. Вадим тогда, увидев чек, только крякнул, но смолчал. Он знал: Новый год для Аси — это святое. Это тот рубеж, когда можно на четыре часа притвориться, что ипотека не давит на кадык, что сыну Лешке не нужно оплачивать пересдачу сессии, и что поясница ноет не от старости, а от приятных хлопот.
На кухне пахло яблоками, корицей и немного — Асиным отчаянием. Она провела у плиты двое суток. Холодец, прозрачный, как слеза комсомолки, дрожал на балконе. Салат «Мимоза» стоял в холодильнике, укрытый пленкой, чтобы не заветрился. Рыба под маринадом — рецепт еще от бабушки — ждала своего часа. Ася даже купила те самые дорогие салфетки с тиснением, которые жалко вытирать об рот, но очень хочется положить для статуса.
— Фух, — выдохнула она, отирая лоб тыльной стороной ладони.
Зеркало в прихожей отразило женщину пятидесяти пяти лет, в которой еще угадывалась былая красота, но сейчас она была надежно спрятана под слоем кухонного пара и усталости. «Ничего, — подумала Ася. — Сейчас Вадик придет с хлебом и майонезом, я в душ сбегаю, платье надену то, синее, бархатное. И буду человеком».
Вадим ушел час назад. Список покупок был коротким: хлеб «Бородинский», майонез «Провансаль» (только не в ведре, а в пакете, чтобы выдавливать удобно), и мандарины. Но обязательно марокканские, с черным ромбиком, а не эти турецкие кислятины, от которых потом оскомина три дня держится.
Тишину квартиры нарушил звук открываемого замка. Ася напряглась. Замок скрежетал как-то странно. Долго. Будто кто-то пытался открыть дверь не ключом, а шпилькой, или руки у входящего тряслись мелкой дрожью.
— Асенька! — раздался голос мужа из прихожей. Голос был неестественно бодрым. Так обычно говорят школьники, которые принесли в дневнике «двойку» и пытаются отвлечь родителей рассказом о том, как спасли котенка. — Встречай добытчиков!
Ася нахмурилась. Слово «добытчиков» резануло слух множественным числом. Она вытерла руки о полотенце с петухами и вышла в коридор.
Увиденное заставило её замереть, прислонившись плечом к косяку.
В их узкой прихожей, где двум взрослым людям разойтись можно только боком, стоял Вадим. В руках у него был пакет с мандаринами (сетка порвалась, и один оранжевый мячик уже катился под обувную тумбу) и огромный, перевязанный бечевкой чемодан эпохи развитого социализма. А рядом с чемоданом, стряхивая снег с воротника монументальной шубы из искусственного меха, стояла Галина Петровна.
Свекровь.
— Здравствуй, Асенька, — пропела Галина Петровна голосом, полным яда и сахара в пропорции один к одному. — А мы вот решили сюрприз сделать! Не ждали? Как говорится, никто не ждал испанскую инквизицию, а она тут как тут!
Галина Петровна улыбнулась, обнажив ряд зубов, стоимость которых равнялась цене подержанной иномарки (Ася знала точно, потому что кредит на эти зубы брал Вадим три года назад).
— Мама… приехала, — констатировал очевидное Вадим, глядя куда-то в район вешалки, лишь бы не встречаться глазами с женой. — Позвонила мне, когда я уже из «Пятерочки» выходил. Говорит, скучно одной, тоска смертная, давление сто сорок на девяносто. Ну, я и…
— Ну, ты и поехал, — закончила за него Ася. Голос её был ровным, как кардиограмма покойника.
— А что ему, мать родную бросать? — тут же вступила в бой Галина Петровна, начиная расстегивать пуговицы на шубе. Пуговицы были тугие, пальцы у свекрови узловатые, и процесс выглядел как борьба добра со злом. — Я, может, последний Новый год встречаю. Вдруг помру к утру? Кто мне стакан воды подаст? Телевизор?
Ася смотрела на этот спектакль и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, начинает закипать темная, густая ярость.
— Галина Петровна, — тихо сказала Ася. — У нас с Вадимом был уговор. В этом году — только своей семьей. Тесный круг. Леша с Мариной, мы с Вадимом. Всё. Четыре прибора. Четыре стула. Утки — два килограмма двести граммов. На четверых.
Свекровь наконец справилась с пуговицей, шуба распахнулась, явив миру люрексовую кофточку, которая, видимо, должна была символизировать праздничное настроение.
— Хлеба кусок пожалеете? — ахнула она, прикладывая руку к груди. — Вадик, ты слышишь? Меня куском попрекают! Я же не есть к вам приехала, а за общением! Душевным теплом!
— Мам, ну перестань, — заныл Вадим, переминаясь с ноги на ногу. Снег с его ботинок уже превратился в грязную лужу на свежевымытом ламинате. — Ася просто… ну, неожиданно это. Мы же не готовились.
— А что тут готовиться? — Галина Петровна по-хозяйски пнула свой чемодан ближе к стене, оставив на светлых обоях черную полосу. — Тарелку лишнюю поставить — рука отсохнет? Я женщина неприхотливая. Мне много не надо. Ложку «Оливье» да внимания сыновьего. А то вырастила, выкормила, а теперь на порог не пускают.
Ася молча развернулась и ушла на кухню.
— Ася! — крикнул ей вслед Вадим, но она не обернулась.
На кухне она подошла к окну. За стеклом взрывались петарды. Люди радовались. Где-то там, в других квартирах, царил праздник. А у неё в прихожей стояла женщина, которая за тридцать лет брака выпила у Аси столько крови, что любой вампир умер бы от зависти к объемам потребления.
Вспомнилось, как пять лет назад, когда они делали ремонт и жили на головах друг у друга, Галина Петровна пришла с ревизией и заявила, что цвет обоев в спальне «вызывает импотенцию», а Ася — «плохая хозяйка, раз допустила такой колер». Вспомнилось, как она настраивала маленького Лешку против матери, подсовывая ему конфеты перед обедом со словами: «Ешь, пока мамка-злюка не видит». Вспомнилось, как она отказалась сидеть с внуком, когда у Аси была операция, мотивируя это тем, что у неё «сериал и рассада помидоров».
А теперь ей стало скучно.
Дверь на кухню приоткрылась. Вадим просочился внутрь бочком, как нашкодивший кот.
— Ась, ну не начинай, а? — зашептал он, плотно прикрывая дверь. — Ну куда я её дену? Сейчас ночь, такси в три цены, она старая…
— Вадим, — Ася повернулась к мужу. — Ты помнишь, сколько мы платим за этот кредит? Тот, который ты взял, чтобы маме крышу на даче перекрыть? Той самой даче, которую она переписала на твою сестру Ленку, потому что «Ленке нужнее, у неё муж пьющий»?
Вадим опустил глаза. Крыша была его больным местом. Он платил за неё исправно, каждый месяц отрывая от семейного бюджета пятнадцать тысяч, в то время как Ленка жарила шашлыки под новым металлочерепичным навесом и даже не звала брата в гости.
— Помню, Ася. Но это другое. Это же Новый год.
— Вот именно. Новый год. Я хотела отдохнуть. Я двое суток стояла у плиты не для того, чтобы слушать, что у меня салат пересолен, а утка жесткая. Ты же знаешь, она не промолчит. Через полчаса она начнет рассказывать, как надо было резать морковь, а через час доведет Марину до слез вопросами, когда они рожать собираются.
— Я поговорю с ней! Я скажу, чтобы молчала!
— Вадик, — Ася усмехнулась грустно и устало. — Ты с ней пятьдесят лет говоришь. И что? Хоть раз она тебя послушала? Она тебя не уважает. И меня не уважает. Для неё мы — обслуживающий персонал. Ресурс. Стало скучно — приехала развлекаться. Стало нужно денег — позвонила поплакать.
В коридоре послышалось шуршание. Галина Петровна, видимо, уже проводила рекогносцировку местности.
— Вадик! — донесся её голос. — А что это у вас тапочки такие старые? Гостям предложить нечего! Срамота! Я же говорила, купите в «Ашане» набор, они там по акции были!
Ася посмотрела на мужа.
— Слышал? Началось. Еще порог переступить не успела, а уже «срамота».
— Асенька, я прошу тебя. Потерпи. Одну ночь. Завтра я её увезу. Клянусь. С утра пораньше.
— Нет, Вадим.
Ася подошла к столу, взяла нож и начала методично резать хлеб. Ломтики падали на доску ровно, один к одному.
— Что «нет»? — не понял муж.
— Я не буду терпеть. У меня возраст уже не тот, чтобы терпеть. И давление, кстати, тоже имеется. Только я с ним по гостям не бегаю и людям праздник не порчу.
Она отложила нож.
— Иди и скажи ей, чтобы вызывала такси.
— Ты с ума сошла? — глаза Вадима округлились. — Маму? Выгнать? В новогоднюю ночь?
— А она спросила, хотим ли мы её видеть? Она позвонила? Она поинтересовалась, есть ли у нас место, еда, желание? Нет. Она просто поставила нас перед фактом. Это хамство, Вадик. Обыкновенное бытовое хамство, прикрытое возрастом и родственными связями.
— Я не могу, — Вадим сел на табуретку и обхватил голову руками. — Я не могу выгнать мать. Это грех.
— А доводить жену до инфаркта — не грех? — Ася скрестила руки на груди. — Хорошо. Ты не можешь. Ты у нас добрый. Ты у нас хороший сын. Тогда плохой буду я. Как обычно.
Ася решительно сняла фартук, бросила его на столешницу и поправила прическу.
— Пошли.
— Куда?
— В зал. Будем расставлять точки над «ё».
Она вышла из кухни. Вадим поплелся следом, похожий на бурлака, тянущего баржу против течения Волги.
В гостиной Галина Петровна уже хозяйничала вовсю. Она переставила вазу с мандаринами с центра стола на край («загораживает обзор»), потрогала пальцем салфетки («бумага дешевая, сразу видно») и теперь критически осматривала елку.
— Искусственная, — констатировала она с презрением. — Пылесборник. Нет бы живую поставить, запаха хвои никакого. Всё у вас, молодежи, ненастоящее. И елка пластиковая, и чувства…
Она осеклась, увидев Асю. Взгляд невестки не предвещал ничего хорошего. Он был холодным и тяжелым, как тот самый чугунный утюг, которым еще прабабушка Аси гладила белье.
— Галина Петровна, — начала Ася, не предлагая сесть. — Давайте начистоту. Мы вас не ждали. У нас всё рассчитано по граммам и по минутам. Леша с Мариной придут через двадцать минут. Они молодые, хотят веселиться, танцевать, может, даже целоваться под куранты. Вы здесь — лишняя.
Свекровь открыла рот, хватая воздух, как рыба, выброшенная на лед.
— Лишняя? Я — мать! Я бабушка! Да как у тебя язык повернулся?!
— Повернулся, — спокойно кивнула Ася. — Потому что вы, Галина Петровна, эгоистка. Вы приехали не потому, что любите нас, а потому что вам стало скучно. Вы не подумали о нас. Вы подумали только о себе. Как всегда.
— Вадим! — взвизгнула свекровь, поворачиваясь к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает? Уйми свою жену! Скажи ей! Я тебя рожала в муках, я ночей не спала!
Вадим стоял в дверном проеме, бледный и несчастный. Он смотрел то на мать, то на жену. В его глазах читалась мольба: «Ну, давайте как-нибудь само рассосется? Ну, пожалуйста!».
Но само не рассасывалось.
— Вадим молчит, потому что он вас боится, — сказала Ася. — А я — нет. Я тридцать лет пыталась быть для вас хорошей. Угождала, терпела ваши шпильки, молчала, когда вы лезли в наше воспитание, в наш бюджет, в нашу постель своими советами. Хватит. Лимит исчерпан.
Ася подошла к столу, взяла телефон.
— Я вызываю вам такси. «Комфорт плюс». Оплачу сама. Езжайте домой, Галина Петровна. Включите «Голубой огонек», налейте себе чаю. У вас прекрасная квартира, которую мы, кстати, помогли вам отремонтировать.
— Я никуда не поеду! — Галина Петровна плюхнулась на диван, демонстративно скрестив руки. — У меня давление! У меня криз! Если вы меня выгоните, я тут же умру на лестничной клетке, и это будет на вашей совести!
Это был козырной туз. Угроза смерти работала безотказно последние двадцать лет. Обычно после этих слов Вадим бежал за корвалолом, а Ася — за тонометром.
Но сегодня что-то сломалось. Может быть, усталость. Может быть, запах пригорающей в духовке утки (черт, надо выключить!). А может, просто пришло понимание: манипуляторам нельзя уступать. Никогда.
— Умирать не надо, — спокойно сказала Ася. — Если у вас криз, я сейчас вызову «Скорую». Они приедут быстро, Новый год, дороги пустые. Сделают укол, если надо — госпитализируют. В больнице под присмотром врачей вам будет безопаснее, чем здесь. Там и кардиология, и реанимация. Вызываю?
Рука Аси зависла над экраном смартфона.
Галина Петровна замерла. Перспектива встречать Новый год в приемном покое городской больницы №6, среди бомжей и перепивших граждан, её явно не прельщала. Она мгновенно оценила серьезность намерений невестки. В глазах Аси не было ни жалости, ни сомнений. Только холодный расчет.
— Ты… ты чудовище, — прошипела свекровь, вставая с дивана. Давление чудесным образом нормализовалось. — Вадим, ты на ком женился? Это же гестапо в юбке!
— Такси будет через семь минут, — сообщила Ася, глядя в приложение. — Черная «Тойота Камри». Номер 567. Вадим поможет вам спустить чемодан.
— Не надо мне вашей помощи! — рявкнула Галина Петровна, запахивая шубу. — Подавитесь своей уткой! Чтобы она у вас поперек горла встала! Ноги моей здесь больше не будет!
— Ловлю на слове, — тихо ответила Ася.
Она метнулась на кухню. Быстро, профессионально, как хирург на операции, отрезала половину готовой утки, завернула её в фольгу. Бросила в пакет банку икры, коробку конфет «Коркунов», батон колбасы.
Вернулась в прихожую. Свекровь уже натягивала сапоги, гневно сопя.
— Вот, возьмите, — Ася протянула пакет. — С голоду чтобы не умерли. Икра хорошая, кетовая.
Галина Петровна посмотрела на пакет с презрением, но… взяла. Инстинкт накопительства был сильнее гордости.
— Неблагодарные, — буркнула она. — Я к ним с душой, а они… Тьфу!
Дверь хлопнула. Вадим, не сказав ни слова, схватил чемодан и побежал провожать мать до машины. Он знал: если сейчас не увезет её, скандал перейдет в фазу ядерной войны.
Ася осталась одна в тихой квартире.
Она медленно сползла по стене на пуфик. Ноги дрожали. Руки тряслись. Внутри было пусто и страшно. Она только что выгнала пожилого человека на улицу. Правильно ли она поступила?
«Правильно, — сказал внутренний голос, очень похожий на голос Фаины Раневской. — Меньше народу — больше кислороду. А паразитов надо травить дихлофосом, а не кормить пирогами».
В замке снова заскрежетал ключ. Вернулся Вадим. Один.
Он вошел в гостиную, посмотрел на накрытый стол, на жену, сидящую на пуфике. Вид у него был побитый.
— Уехала, — сказал он глухо. — Всю дорогу до такси проклинала нас. Сказала, завещание перепишет на фонд защиты кошек.
— Пусть переписывает, — махнула рукой Ася. — У нас и так ничего от неё нет, кроме нервного тика.
Вадим подошел, сел рядом на пол, положил голову ей на колени.
— Ась… Я тряпка, да?
— Тряпка, — согласилась Ася, поглаживая его по редеющим волосам. — Но любимая. Зато теперь ты знаешь, что я — стерва. И меня лучше не злить.
— Я всегда это знал, — хмыкнул Вадим. — Но сегодня ты превзошла саму себя. Я думал, ты её ударишь половником.
— Я была близка к этому. Очень близка.
Звонок в дверь. Веселый, заливистый.
— Это дети! — встрепенулась Ася, вскакивая. — Господи, у меня же нос не напудрен! Вадик, открывай! И улыбайся! У нас праздник!
Вадим поднялся, расправил плечи.
— А для твоей матери… — начал он фразу, пробуя её на вкус.
— …места нет, — закончила Ася, подмигивая. — Зато есть место для нас.
В квартиру ввалились румяные, смеющиеся Лешка и Марина. Они принесли с собой запах мороза, хлопушки и громкую музыку из портативной колонки.
— Мам, пап, с наступающим! — заорал Лешка. — Мы тут салютов купили, во двор пойдем бабахать!
Ася смотрела на них и понимала: вот оно. То, ради чего стоило быть «гестапо в юбке». Спокойствие. Радость. И никто не бубнит про пыль на плинтусах.
Она пошла на кухню доставать утку. Птица была идеальной. Золотистая корочка, аромат яблок. Ничуть не пересушена.
«Ну что, Галина Петровна, — мысленно произнесла Ася, вонзая нож в сочную мякоть. — Кушать-то хоцца всем. Но кто не работает над отношениями, тот не ест».
Часы пробили двенадцать.
— С Новым годом! — кричали за столом.
И это был действительно счастливый Новый год. Без примесей. Чистый, как слеза. Или как хороший холодец, который Ася все-таки сварила безупречно.
Праздник ворвался в квартиру, как сквозняк, выдувая остатки напряжения. Лешка включил какую-то модную музыку, от которой у Аси завибрировали бокалы в серванте. Марина, его девушка, оказалась на удивление своей, простой и веселой. Она тут же нашла общий язык с котом, который обычно прятался от гостей, а тут вышел и демонстративно потерся о её джинсы, выпрашивая кусочек колбасы.
Стол гудел. Шампанское искрилось, утка таяла во рту, салаты исчезали с космической скоростью. Ася смотрела на всё это и чувствовала, как на душе теплеет. Вот он, её маленький мир, который она только что отстояла в неравном бою.
Только Вадим был сам не свой. Он улыбался, но улыбка не доходила до глаз. Он поднимал бокал, но пил как-то механически, глядя в одну точку. Ася видела — муж мается. Чувство вины грызло его, как мышь — сухарь. Он вроде бы и здесь, за столом, а мыслями — там, в холодной квартире с одинокой матерью и пакетом остывающей утки.
— Пап, ты чего кислый? — заметил Лешка, разливая коньяк. — Шампанское не зашло? Давай по-взрослому.
— Да нет, всё нормально, сынок, — вздохнул Вадим, нервно потирая экран телефона. — Просто… устал за год.
Ася знала этот жест. Он ждал звонка. От неё. От Галины Петровны. Ждал и боялся.
И дождался.
Ровно в половину первого ночи, когда по телевизору какой-то певец в перьях пел про любовь-морковь, телефон Вадима завибрировал. На экране высветилось «Лена-сестра». Вадим побледнел и, извинившись, выскочил в коридор.
Ася напряглась. Звонок от Ленки, сестры Вадима, никогда не предвещал ничего хорошего. Ленка была верным солдатом своей матери, её рупором и орудием возмездия. Если звонит она, значит, Галина Петровна перешла в тяжелую артиллерию.
Музыка стихла. Лешка с Мариной тоже почувствовали неладное и переглянулись. Из коридора доносилось бормотание Вадима: «Что?.. Как в больнице?.. В какой?!.. Боже мой…»
Через минуту он вернулся в комнату. Лица на нем не было.
— Маме плохо. Она в больнице, — сказал он глухо, глядя на Асю с укором, от которого у той всё внутри сжалось. — Давление под двести. Криз. Ленка сейчас туда едет. Довела ты её, Ася. Довольна?
В комнате повисла тишина. Лешка опустил глаза. Марина испуганно прижала руку ко рту. Праздник кончился.
Ася почувствовала, как к горлу подкатывает волна обиды. Опять она виновата. Всегда она. Не свекровь, которая явилась без приглашения, а она, которая посмела защитить свой дом.
Но она не позволила себе сорваться. Она сделала глубокий вдох и спросила спокойно, почти по-деловому:
— Вадим, в какой больнице? Номер? Адрес?
— В шестой! — выкрикнул он. — В кардиологии! Ленка сказала, её «Скорая» увезла прямо от подъезда, еле откачали!
— Странно, — Ася нахмурилась. — От её дома до шестой больницы минут сорок ехать. А от нас — пятнадцать. Почему её повезли так далеко?
— Откуда я знаю! — взорвался Вадим. — Может, в ближайшей мест не было! Ты будешь тут логику искать или совесть в тебе проснется? Я еду туда!
Он начал метаться по комнате в поисках куртки.
— Стой, — твердо сказала Ася.
Она взяла свой телефон. Её подруга, Света, работала старшей медсестрой как раз в приемном отделении шестой больницы. Они поздравляли друг друга час назад.
— Я сейчас всё узнаю, — сказала Ася, набирая номер.
— Что ты узнаешь? Не смей её беспокоить! — запротестовал Вадим.
— А я и не буду. Я позвоню в справочную. Официально.
Ася отошла на кухню. Вадим пошел за ней. Лешка и Марина остались в гостиной, боясь шелохнуться.
Ася набрала номер справочной службы больницы.
— Девушка, здравствуйте, с Новым годом вас, — заговорила она медовым голосом. — Подскажите, пожалуйста, к вам поступала пациентка, Потапова Галина Петровна, семьдесят два года? Примерно час-полтора назад, по «Скорой».
В трубке помолчали, пошуршали бумагами. Вадим стоял рядом, кусая ногти.
— Нет, — ответил наконец усталый женский голос. — Потаповой у нас нет. Ни в приемном, ни в списках госпитализированных.
— Спасибо, — Ася отсоединилась.
Она посмотрела на мужа.
— Нет её там, Вадик.
— Как нет? — он не верил. — Может, ошибка? Фамилию перепутали?
— Хорошо. План Б.
Ася быстро нашла в интернете телефон единой диспетчерской «Скорой помощи». Ей пришлось повисеть на линии минут пять, слушая новогодние мелодии. Наконец, ей ответили.
— Добрый вечер. Я могу узнать, был ли вызов по адресу улица Строителей, дом пять, квартира семьдесят восемь за последние два часа? — она назвала адрес свекрови.
Еще одна пауза. Вадим уже не стоял, а сидел на табуретке, обхватив голову руками.
— Нет, по данному адресу вызовов сегодня не зафиксировано, — ответил диспетчер.
Ася положила телефон на стол. На кухне было тихо. Только холодильник гудел, как будто сочувствуя.
— Вот, Вадик, — сказала она тихо, без злорадства, только с безграничной усталостью. — Вот и весь спектакль. Часть вторая, «Смерть на бис». Она сидит дома, у телевизора, пьет чай с нашей уткой и руководит по телефону своей дочерью, чтобы испортить нам праздник окончательно.
Вадим молчал. Он смотрел в пол. До него доходило. Медленно, со скрипом, как до старого механизма, но доходило. Его обманули. Его использовали. Его родная мать и сестра разыграли его, как последнего дурака.
— Они… они не могли, — прошептал он, но в голосе уже не было уверенности.
— Могли, Вадик. Могли. Ты для них — не сын и не брат. Ты — функция. Решатель проблем. Кошелек. Удобный, безотказный, всегда готовый примчаться, посыпая голову пеплом.
Ася села напротив него.
— Я не злюсь на тебя, — сказала она. — Я понимаю, это твоя мать. Но ты должен понять: пока ты позволяешь им так с собой обращаться, они не остановятся. Они будут высасывать из тебя жизнь, деньги и нервы. И из меня заодно.
В этот момент зазвонил телефон Вадима. Снова «Лена-сестра». Вадим вздрогнул, посмотрел на экран, потом на Асю.
— Не бери, — сказала она.
Но он взял.
— Да, — сказал он в трубку.
Из динамика донесся истеричный голос Ленки: «Ну что, ты едешь?! Мама без сознания! Врач сказал, всё очень плохо!»
Вадим молчал секунду. Потом глубоко вдохнул и сказал таким голосом, какого Ася не слышала от него много лет — твердым, холодным, стальным:
— Лен. Хватит врать.
В трубке повисла тишина.
— Я всё знаю, — продолжил Вадим. — Нет никакой больницы. И «Скорой» не было. Передай маме, что спектакль окончен. И чтобы больше мне не звонила с такими новостями. Никогда.
Он нажал отбой и бросил телефон на стол.
Потом поднял глаза на Асю. В них стояли слезы.
— Прости, — сказал он.
— Не извиняйся, — Ася подошла и обняла его. — Ты всё сделал правильно.
Они вернулись в гостиную. Лешка с Мариной сидели на диване, как два нахохлившихся воробья.
— Всё в порядке? — осторожно спросил сын.
— Всё в порядке, — улыбнулся Вадим, и на этот раз улыбка была настоящей. — Бабушка просто перепутала больницу с театром. Давайте праздновать. Марина, наливай всем коньяку!
Праздник вернулся. Но он стал другим. Более тихим, более осмысленным. Они не просто отмечали Новый год. Они отмечали победу. Маленькую, но очень важную. Победу здравого смысла над манипуляцией.
Позже, когда они вышли во двор запускать салюты, Вадим крепко держал Асю за руку. Разноцветные огни расцветали в черном небе.
— Я люблю тебя, — сказал он просто. — Ты у меня умная. И сильная.
— А ты у меня — добрый, — ответила Ася. — Но теперь еще и мудрый.
Утром первого января в квартире было тихо и солнечно. Ася проснулась от запаха кофе. Вадим стоял у кровати с подносом. Две чашки, бутерброды с икрой.
— С новым утром нового года, — сказал он.
Ася улыбнулась. На тумбочке завибрировал телефон Вадима. Пришла СМС. Он взял его, прочитал и протянул жене.
Сообщение было от Ленки: «Мама сказала, ты стал черствым эгоистом. Я с ней согласна. Кстати, не займешь до зарплаты тысяч десять? Очень надо».
Вадим посмотрел на Асю. Ася посмотрела на Вадима. И они оба рассмеялись. Громко, свободно, как люди, которые наконец-то сбросили с плеч тяжелый, многолетний груз.
«Нет, Ленка, — подумала Ася, отпивая кофе. — Не займет. Эпоха бесплатных кредитов для вашей семьи закончилась. С Новым годом»…
