Мне очень нравится блог «В деталях. О кино». Допустим, на днях меня привлёк текст, касающийся фильма «Любовь и голуби» (1984), и, как обычно, дама-автор заостряет своё внимание на детали, на теме бара в этой кинокомедии.
Напоминает, что был вырезанный фрагмент: Люда читает журнал, где изображён мужчина с коктейлем (бокал с трубочкой), а Вася, не зная, что это за красотища, вопрошает, заинтересованно. Дочь поясняет, что это, мол, бар.
И Василий загорелся сладкой мечтой – побывать в баре. «В деталях. О кино» делает вывод, что бар оказался тем местом, где Кузякин смог побыть таким, как он есть – самим собой, расслабиться, а ещё ему хотел перемен и впечатлений.
У меня другая идея на сей счёт. «Любовь и голуби» — это вообще фильм, наполненный глубокой символикой. Кажется простецким, а там на поверку – многосложное повествование, как и в большинстве советских произведений.
Смотрите — баб-Шура своей фразой «…вот побарствует маленько и притопает» создала интересную, хотя неверную с языковой точки зрения, связку бара и барства. Бар – это там, где наслаждаются.
В советской традиции бары становились чем-то, вроде порталов в «буржуазную дольче-вита» с её огнями, соблазнами, доступными красотками. В какой-то мере бар – символ морального распада.
Люди старшего поколения помнят песенку Юрия Лозы «Девочка сегодня в баре» — о том, как старшеклассница проводит вечера у барной стойки: «Девочка конечно pада, что на ней кpутые штаны / Девочку щекочут взгляды, те, что пониже спины» и так далее.
По радио эту вещь, конечно, не транслировали, но в магнитофонных записях она распространялась и была популярна. Бар прочно ассоциировался с заграницей, а в те годы всё импортное считалось чем-то априори волшебным и манящим.
Практически ни один фильм о язвах капитализма не обходился без темы баров — их или показывали по ходу действия, или упоминали в разговоре, или проезжали мимо них на авто. Бар = заграница = крутизна.
Больше того – бар явно противопоставлялся обыденности, и если для какого-нибудь простого американца это – часть пятничного бытия, то для нашего пролетария, инженера, крестьянина, учёного, etc тот бар – это нечто пикантное, из другой реальности.
Да, они были, те советские бары – не только валютно-интуристовские, но и обычные — на юге, в Прибалтике, в Москве и Питере, но в их посещении таилось нечто …не вполне приличное. Вроде бы просто заведение, но…
Помню, как один парень году этак в 1985-м сказал нам с подругой, что в бар ходят одни прости… ну вы поняли, кто. В какой-то публикации молодёжного журнала даже засветился устойчивый термин — барные девочки.
Моя мама, работавшая в некоторых капстранах, напротив, говорила, что «бар — …там люди просто отдыхают, разговаривают, играет тихая фоновая музыка, никаких чудес или ужасов». Ничего элитно-запретного.
Это было громадной ошибкой советской пропаганды – создавать пряные завлекалочки и окутывать некие явления флёром полузапретной прелести. Замечу, что Вася Кузякин согрешил с Раисой Захаровной именно после бара.
Таким образом, этот нюанс неслучаен – бар как бы выпустил, высвободил всё худшее, что было в сознании, точнее даже в подсознании. До этого момента Кузякин слыл верным мужем, а тут — бар, бац! — и такая знойная женщина-фатум… Эх, Вася-Вася.
Помню, как в начале 1990-х баров сделалось много — деловые-ушлые хорошо знали потребность тогдашнего общества. Народ побежал приобщаться к западному стилю бытия. Наелся. Напился. Сейчас бар — это просто питейное заведение невысокого класса.
