Первое, что приходит на память — эпоха ампира и раннего бидермайера, то есть 1800-1830-е годы, когда в моду вошли символы Египта и Древнего Рима. Кстати, браслет-змея — это и есть древнеримское украшение, появившееся от соприкосновения римской культуры с Востоком.
В первой трети XIX века не просто нравились псевдо-древние эстетические обыкновения…
…Но и создавались новые смыслы — браслет-змейка обозначал мудрость, изящество и — роковую тайну. В те годы писалось очень много художественной «макулатуры», повествовавшей о Клеопатре и всяких жреческих мистериях. Всё подавалось через романтику и — ужасы.
Экзотика — сводила с ума. Поэтому браслетик Груздевой мог быть родом из александровско-николаевской эпохи.
Но в те годы, когда разворачивалось действие «Места встречи…» старинной вещью могли назвать любое дореволюционное творение — время тогда чётко делилось на «до» и «после» Революции, поэтому всё, что до 1917-го — значилось, как «давным-давно» (о психологии ощущения времени написано много парадоксального, но сейчас не об этом).
Змейки, как символика, сделались опять популярными на рубеже XIX и XX столетий.
Тогда началась очередная волна ориентальной (то есть — восточной) экзотики, экзальтации и — «тоски» по жгучим тайнам. В те годы знаменитый художник Альфонс Муха рисовал эскизы для украшений Сары Бернар, а такие умельцы, как Рене Лалик и Жорж Фуке создавали по тем рисункам изысканную «ювелирку».
Так вот змея с глазами-камешками была одним из расхожих сюжетов. Но, судя по форме, у Облигации оказалась всё же вещичка 1800-1830-х годов.
