— Алина, мама опять звонила, — Стас вошел на кухню, когда она как раз выключала чайник. — Говорит, у них кран на втором этаже течет. Опять.
Алина медленно поставила чайник на подставку и повернулась к мужу. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и смотрел на неё с тем выражением, которое она начала ненавидеть: смесью вины и упрямого ожидания. Высокий, широкоплечий, с копной тёмных волос, которые он постоянно взъерошивал рукой, Стас сейчас казался не опорой, а большим, капризным ребёнком, пришедшим с жалобой.
— Стас, я вызывала сантехника три недели назад. Он поменял все прокладки и сказал, что сам смеситель в идеальном состоянии. Твоя мама его просто перетягивает.
— Ну что ты такое говоришь? Она женщина в возрасте, откуда ей знать, как сильно крутить? — он шагнул в кухню, обставленную с иголочки новой мебелью, за которую заплатила Алина. Вся эта кухня, как и весь второй этаж большого родительского дома, был отремонтирован на её деньги. — Просто нужно купить новый, хороший, немецкий. Чтобы легко поворачивался.
Алина скрестила руки на груди. Её спокойствие было напускным, внутри уже закипал знакомый котёл раздражения.
— Мы купили хороший, итальянский. Дороже не было. Светлана Ивановна сказала, что этот цвет ей подходит к кафелю.
— Значит, он бракованный. Позвони в магазин, пусть меняют.
— Гарантия на неправильную эксплуатацию не распространяется, — отчеканила она. — Я не буду каждый месяц покупать новый смеситель, потому что твоей маме скучно.
Стас нахмурился, его лицо мгновенно стало обиженным.
— При чём тут скучно? Ты опять всё сводишь к тому, что моя мама какая-то выдумщица. У неё давление скачет, она плохо себя чувствует, а ты про какую-то гарантию. Просто нет в тебе человечности, Алина.
Он развернулся и вышел, оставив её одну посреди сияющей кухни. «Нет человечности». Эта фраза больно резанула. Это она-то бесчеловечная? Она, которая два года назад вложила всё своё наследство от бабушки, до копейки, в капитальный ремонт этого старого, разваливающегося дома?
Идея переехать к родителям Стаса принадлежала ему. Их однушка, хоть и уютная, становилась тесной. А у Светланы Ивановны и Геннадия Петровича был огромный двухэтажный дом в пригороде, который достался им от деда-профессора. Дом с историей, но совершенно запущенный. Скрипучие полы, текущая крыша, древняя проводка, которая грозила пожаром, и вечный запах сырости из подвала.
— Алинка, ну подумай! — уговаривал её Стас с горящими глазами. — Продадим нашу квартиру, вложим деньги в ремонт. Это же будет наше родовое гнездо! Родители не вечные, всё нам останется. Свежий воздух, сад, свой двор! Дети босиком по травке бегать будут!
Алина, городской житель до мозга костей, сомневалась. Жить со свекровью, какой бы милой та ни казалась на расстоянии, — сомнительное удовольствие. Но тут умерла её бабушка, оставив ей очень приличную сумму. Идея Стаса трансформировалась.
— Даже продавать ничего не надо! — радовался он. — На эти деньги мы из их халупы дворец сделаем! И наша квартира останется, будем сдавать. Пассивный доход!
Алина была человеком прагматичным. Она понимала, что «вложить деньги в чужой дом» — это прямой путь к тому, чтобы остаться ни с чем. Она любила Стаса, но знала его мягкотелость и подверженность влиянию матери. Светлана Ивановна была женщиной тихой, говорила вкрадчиво, постоянно охала и жаловалась на здоровье, но за этой хрупкой внешностью скрывался стальной характер. Она умела добиваться своего, играя на чувстве вины и долга.
Поэтому Алина, прежде чем согласиться, несколько недель консультировалась с юристами. Выход был найден — элегантный и юридически безупречный. Она не просто «давала деньги на ремонт». Она заключила с родителями мужа договор пожизненного содержания с иждивением. По этому договору она обязывалась произвести капитальный ремонт дома и оказывать им определённую финансовую поддержку, а они, в свою очередь, передавали ей право собственности на дом после их смерти, сохраняя за собой право пожизненного проживания. Важным пунктом было то, что любые крупные траты на дом отныне требовали её письменного согласия.
Стасу она объяснила это так: «Милый, это просто формальность, чтобы защитить мои вложения. Ты же понимаешь, сумма огромная. Это гарантия, что дом действительно достанется нам, а не какому-нибудь троюродному племяннику, который внезапно нарисуется».
Стас, далёкий от юридических тонкостей и ослеплённый перспективами, легко согласился.
— Да, конечно, ты права, всё надо делать по уму.
Светлана Ивановна и Геннадий Петрович тоже подписали бумаги, не особо вчитываясь. Для них это была просто бумажка, которая открывала доступ к деньгам невестки. Они видели только сияющее будущее: новый дом, построенный её руками.
И Алина развернулась. Она наняла бригаду, сама сделала дизайн-проект. Поменяли всё: крышу, окна, полы, все коммуникации. Сделали новую систему отопления, осушили и укрепили подвал. Первый этаж, где жили свёкры, был отделан в классическом стиле, как они и хотели. Второй этаж, для них со Стасом, Алина сделала в современном минимализме: просторно, светло, функционально. Она лично контролировала каждый этап, выбирала материалы, спорила с прорабами. Потратила почти полтора года своей жизни и все до копейки деньги.
Первые полгода совместной жизни были почти идиллией. Свёкры не могли нарадоваться на свой обновлённый дом. Светлана Ивановна ходила по комнатам, трогая гладкие стены, и со слезами на глазах благодарила Алину.
А потом началось. Сначала по мелочи.
— Алиночка, что-то у нас за свет много нагорело в этом месяце. Наверное, из-за твоих компьютеров. Может, ты будешь за электричество доплачивать?
Алина спокойно показала ей раздельные счётчики, которые предусмотрительно установила на каждый этаж. Светлана Ивановна поджала губы, но промолчала.
Потом начались жалобы на здоровье, которые всегда почему-то требовали денег. То нужно было купить новый супер-массажёр для ног («Старый совсем не помогает»), то съездить в какой-то далёкий санаторий («Только там лечат мою поясницу»), то приобрести чудо-прибор от давления за баснословные деньги.
Алина вежливо, но твёрдо отказывала, ссылаясь на то, что у неё самой сейчас финансовые трудности после такого масштабного ремонта. Тогда в ход пошёл Стас. Мать звонила ему на работу, жаловалась на чёрствость и бессердечность невестки, на своё пошатнувшееся здоровье. И Стас приходил вечером с «предложениями».
— Алин, ну что тебе стоит? Это же мои родители. Мы живём в их доме, должны же мы им помогать.
— Мы помогаем, — отвечала Алина. — Я плачу за все коммунальные услуги по дому, покупаю им продукты, оплачиваю лекарства по рецептам. Этого более чем достаточно.
— Но маме нужен тот санаторий!
— Стас, этот «санаторий» — обычный пансионат с сомнительной репутацией, который рекламируют по телевизору. Я узнавала. Давай лучше отправим её в хороший кардиологический центр на обследование, я всё оплачу.
Но Светлане Ивановне не нужно было обследование. Ей нужен был тот самый пансионат. И скандал, который она устроила, когда Алина отказалась его оплачивать, длился неделю.
И вот теперь — кран. Алина поняла, что это был просто очередной повод вытянуть из неё деньги и показать, «кто в доме хозяин». Она вздохнула и пошла наверх, в их спальню. Из комода, где хранились документы, она достала тонкую папку. Подержала её в руках. Пора. Она устала от этой бесконечной войны.
Вечером семья собралась за ужином. Точнее, ужинали только Алина и Стас на своей половине. Свёкры предпочитали есть у себя, на первом этаже. Но сегодня Светлана Ивановна, с подчёркнуто скорбным лицом, поднялась к ним. Геннадий Петрович маячил за её спиной.
— Мы так и будем сидеть с текущим краном? — начала она без предисловий, обращаясь к сыну, но глядя на Алину. — Геннадию ночью плохо было, давление подскочило, так он пошёл воды попить, а там капает. Всю ночь ему на нервы действовало.
Стас вскочил.
— Мам, ну я же сказал, решим. Алина просто…
— Что Алина? — перебила свекровь, и её тихий голос зазвенел. — Алина вложила деньги, да. Спасибо ей. Но она же не купила нас вместе с этим домом! Это наш дом! Моего отца! И мы здесь хозяева! А если невестка живёт в нашем доме, она должна уважать его хозяев и помогать им!
Алина медленно отложила вилку. Она посмотрела на мужа, который стоял, опустив голову, не в силах посмотреть ни на мать, ни на жену. Он был на её стороне. На стороне матери.
— Я всё понимаю, Светлана Ивановна, — тихо сказала Алина. — Вы считаете, что я должна оплачивать все ваши прихоти, потому что живу здесь.
— Это не прихоти, а нужды! — взвилась свекровь. — У нас пенсии копеечные! А у тебя зарплата хорошая, мы же знаем! Могла бы и поделиться с родителями мужа!
И тут Стас, видимо, решив, что настал его час, чтобы показать себя мужчиной и главой семьи, сделал шаг вперёд и сказал ту самую фразу, которая стала последней каплей.
— Алина, мама права. Мы живём в их доме. И будет справедливо, если ты будешь отдавать половину своей зарплаты моим родителям. На их нужды. На содержание дома. Они пенсионеры, им тяжело.
На кухне повисла тишина. Светлана Ивановна смотрела с победным видом. Геннадий Петрович кашлянул. А Алина… Алина почувствовала странное облегчение. Всё. Конец. Больше не нужно бороться, не нужно ничего доказывать. Всё стало предельно ясно.
Она спокойно встала из-за стола, прошла мимо опешившего мужа в спальню и вернулась с той самой папкой. Она молча положила её на стол перед Стасом.
— Что это? — спросил он, с недоумением глядя на папку.
— Это договор, — ровным голосом ответила Алина. — Можешь почитать. Особенно пункт 3.4 и 5.1. Там всё написано про «ваш дом» и про то, кто, кому и что должен.
Стас с недоверием открыл папку. Светлана Ивановна вытянула шею, пытаясь заглянуть через его плечо. Стас начал читать. Сначала быстро, потом всё медленнее. Его лицо менялось. Недоумение сменилось замешательством, потом — шоком. Он поднял на Алину глаза, в которых плескался ужас.
— Что… что это значит? — прошептал он.
— Это значит, Стас, что этот дом — не ваш. И даже не мой, пока. Но по этому договору, после того как твои родители, дай бог им здоровья, проживут здесь свою долгую и счастливую жизнь, он переходит в мою полную собственность. Как компенсация за мои вложения. А любые дополнительные траты на него, сверх оговоренных, производятся только с моего согласия. И уж точно я не обязана отдавать никому половину своей зарплаты.
Светлана Ивановна выхватила у него листы. Её глаза, обычно полуприкрытые, широко распахнулись. Она пробежала взглядом по строчкам, и её лицо исказилось.
— Ты… ты нас обманула! — зашипела она. — Ты всё подстроила! Забрала наш дом!
— Я ничего не забирала, — спокойно парировала Алина. — Вы в нём живёте и будете жить. Я просто защитила свои деньги, которые, напоминаю, полностью пошли на то, чтобы вы не жили в развалинах. Вы всё подписали добровольно. Вот ваши подписи.
Она указала пальцем на низ документа.
— Я думала, это простая формальность! — голос свекрови дрожал от ярости. — Стасик, сынок, она же нас на улицу выкинет!
— Никто вас не выкинет, в договоре ясно прописано ваше право пожизненного проживания, — терпение Алины было на исходе. Она повернулась к мужу. — А вот ты, Стас… Ты меня, конечно, поразил. Половину зарплаты, говоришь? За то, что я живу в доме, который фактически купила и отстроила?
Стас молчал. Он смотрел то на мать, то на жену, то на ненавистный договор. Он выглядел раздавленным. Он понял, что его мать своей жадностью и манипуляциями загнала его в угол, а он, как слепой, шёл у неё на поводу. И теперь он терял всё.
— Я… я не знал, — пролепетал он. — Алина, я не так всё…
— Ты всё так, — прервала его она. — Ты всё прекрасно понимал. Ты просто хотел, чтобы было удобно тебе. И маме. А я… я была просто ресурсом. Кошельком, который можно трясти.
Она обвела взглядом свою прекрасную кухню, свой уютный второй этаж, на который потратила столько сил и души. И почувствовала только пустоту. Это место больше не было её домом.
— Я ухожу, — сказала она тихо, но твёрдо. — Квартира, к счастью, всё ещё моя. Можете жить здесь. Наслаждаться ремонтом. Но с этого дня ни копейки от меня вы больше не получите. Продукты будете покупать себе сами. Коммуналку оплачивать тоже. Договор я расторгать не буду. Пусть он будет памятником вашей жадности. Живите и помните, благодаря кому вы живёте в комфорте. И чью доброту вы растоптали.
Она развернулась и пошла в спальню собирать вещи. Она не плакала. Слёз не было. Было только ледяное, выжигающее всё изнутри разочарование. Она слышала, как на кухне начался скандал — Светлана Ивановна кричала на сына, он что-то мямлил в ответ. Но Алине было уже всё равно.
Она складывала в чемодан свои вещи, и с каждой уложенной блузкой, с каждой парой туфель ей становилось легче дышать. Она не проиграла. Она просто вовремя поняла, что пыталась построить семью с человеком, для которого слово «семья» означало только его маму и папу. А она в этой конструкции была лишь временным спонсором.
Через час она спустилась вниз с чемоданом. Стас сидел за столом, обхватив голову руками. Светлана Ивановна стояла у окна, глядя в темноту. Никто из них не повернулся.
Алина молча надела куртку, взяла ключи от своей машины и вышла за дверь. Свежий осенний воздух ударил в лицо. Она глубоко вдохнула. Впереди была неизвестность, боль развода, раздел имущества. Но впервые за долгое время она чувствовала себя свободной. Она показала им договор. И показала им дверь из своей жизни.
