— А ты, собственно, чьих будешь, королева? — хриплый, прокуренный голос донесся, кажется, прямо из недр бельевого шкафа.
Женя замерла в коридоре, не разуваясь. Ключ в руке стал скользким и горячим. В её собственной прихожей, где ещё утром пахло дорогим кондиционером для белья и едва уловимым цитрусом, теперь стоял густой, тяжелый дух жареного лука, чужого пота и дешевых сигарет. На её вешалке, поверх её бежевого тренча, висела какая-то жуткая куртка из кожзама с потертым воротником, а на полу, загораживая проход к зеркалу, громоздились клетчатые сумки-баулы, распухшие от барахла.
Из комнаты выплыла женщина. Габаритная, мощная, в ядовито-розовом халате, который едва сходился на груди. На голове у неё было намотано полотенце, а в руке она держала Женину любимую кружку — ту самую, из тонкого фарфора, привезенную из командировки.
— Я спрашиваю, ты кто такая, чтоб дверями хлопать? — повторила незнакомка, отхлебывая из кружки с таким звуком, будто засасывала макаронину.
Женя медленно, очень медленно поставила сумку на пуфик. Внутри у неё не дрожало, нет. Внутри всё мгновенно оледенело, превратилось в острую, режущую сталь.
— Я хозяйка этой квартиры, — сказала она тихо, но так, что женщина в розовом на секунду перестала жевать. — А вот вы кто? И почему вы пьете из моей чашки?
— Хозяйка? — женщина хохотнула, но глаза у неё забегали. Она обернулась в глубь коридора: — Валер! Слышь, Валер! Тут какая-то фифа пришла, говорит, хозяйка.
Из кухни, шаркая стоптанными тапками, вышел мужичок. Щуплый, с бегающим взглядом и трехдневной щетиной. Он жевал бутерброд, роняя крошки на идеально чистый (когда-то) ламинат.
— Какая хозяйка? — прошамкал он. — Вадим сказал, свободно. Сказал, живите, скока надо, свои люди. Мы ж заплатили.
— Кому вы заплатили? — голос Жени упал еще на октаву ниже.
— Вадиму, кому ж еще. Мужу твоему, получается? — мужичок нагло ухмыльнулся. — Он ключи дал. Сказал: «Заезжайте, квартира пустует, жена все равно в командировках вечно, а мне деньги срочно нужны, перекрутиться». Ну мы и дали ему за три месяца вперед. Так что, дамочка, не обессудь. У нас договор. Устный.
Женя почувствовала, как кровь отлила от лица. Не от страха. От ярости. Вадим. Опять Вадим. «Широкая душа», «рубаха-парень», вечный благодетель за чужой счет.
— У вас пять минут, — сказала Женя, глядя на часы. — Чтобы собрать свои баулы и исчезнуть.
— Слышь, ты не борзей! — бабища в халате шагнула вперед, нависая над Женей, как розовая гора. — Мы деньги платили! У нас ребенок спит в той комнате! Мы не на вокзале! Вадим сказал…
— Плевать я хотела, что сказал Вадим, — перебила её Женя, доставая телефон. — Эта квартира куплена мной за пять лет до брака. В документах только моя фамилия. Вадим здесь никто. Он здесь даже не прописан. Вы находитесь в чужой собственности незаконно. Я вызываю наряд. Статья 139 УК РФ. Нарушение неприкосновенности жилища. И кража, кстати. Кружка — это уже хищение.
Она блефовала насчет уголовки за кружку, но говорила так уверенно, чеканя каждое слово, что мужичок, Валера, подавился бутербродом.
— Ларис, — сипло сказал он. — Ларис, погодь. Она ментов вызовет. У меня условка, ты че забыла?
— Да какая условка! — взвизгнула Лариса. — Мы бабки отдали! Тридцать тыщ! Вадим сказал — все схвачено!
В этот момент замок снова щелкнул. Дверь распахнулась, и на пороге появился он. Вадим. Сияющий, румяный, с пакетом из супермаркета, из которого торчал батон колбасы и бутылка чего-то крепкого.
— О, народ! А я тут закуски прику… — он осекся, увидев Женю.
Улыбка сползла с его лица медленно, как плохо приклеенные обои. Он моргнул, перевел взгляд с бледной, как смерть, жены на красную от злости Ларису, и в его глазах мелькнула та самая трусливая искра, которую Женя видела уже не раз, но упорно прощала.
— Женечка? — пролепетал он, делая шаг назад. — А ты… ты же должна была только в пятницу…
— Сегодня среда, Вадим, — процедила она. — И это очень удачно. Потому что в пятницу я бы, наверное, застала здесь уже табор с медведями.
— Вадим! — рявкнула Лариса, уперев руки в необъятные бока. — Это че за цирк? Ты сказал, жена в отъезде, квартира твоя, делай че хочешь! Мы тебе бабки отдали! Верни деньги, гад!
Вадим засуетился, забегал глазками, выставил руки вперед, словно пытаясь отодвинуть назревающий взрыв.
— Ребята, ну что вы, ну спокойно… Женечка, солнышко, это Валера, мой армейский друг, у них трубы прорвало, жить негде, я просто… ну по-человечески же надо…
— Тридцать тысяч, — напомнила Женя. — Они сказали, что заплатили тебе тридцать тысяч. За три месяца. Ты сдал мою квартиру, пока я в командировке?
— Да не сдал! — взвизгнул Вадим, и голос его дал петуха. — Одолжил! Мне нужно было… ну, на дело, ты же знаешь, у меня прогорело немного… Я хотел как лучше! Я думал, я тебе сюрприз сделаю, куплю тот браслет…
— Браслет? На деньги от сдачи моей квартиры каким-то хабалкам? — Женя рассмеялась, и этот смех был страшнее крика.
Она прошла в гостиную. Там был хаос. На её диване, на её пледе ручной вязки, валялись какие-то засаленные журналы, на полу стояла открытая банка шпрот. В воздухе висел сизый дым.
— С какой стати ты раздаешь ключи от моей квартиры налево и направо, как будто она твоя? — спросила у мужа Женя, оборачиваясь. Её голос был тихим, но в комнате стало так тихо, что слышно было, как гудит холодильник.
Вадим шмыгнул носом, принимая вид побитой собаки. Это была его коронная поза: «я дурак, но я же добрый дурак».
— Жень, ну не начинай… Ну люди в беде… Ну Валера…
— Валера собирает вещи, — отрезала Женя. — Прямо сейчас. И Лариса тоже. А ты, Вадим, отдаешь им деньги.
— У меня нет, — буркнул Вадим, отводя глаза.
— Что?
— Нету денег. Я… я долг отдал.
В комнате повисла пауза. Лариса побагровела.
— Ах ты …! — заорала она, бросаясь на Вадима. — Долг он отдал! А мы?! Мы квартиру сдали свою, чтоб сюда переехать, мы там ремонт начали! Ты нам че пел?! Что тут можно год жить?!
Женя смотрела на этот балаган с каким-то брезгливым отстраненным любопытством. Вот этот человек, которого толкает в грудь толстая тетка в халате, — это её муж. Человек, с которым она жила три года. Который красиво ухаживал. Который говорил, что он «предприниматель», а на деле оказался мелким аферистом и патологическим вруном, желающим казаться богатым барином за счет жены.
— Значит так, — Женя хлопнула ладонью по столу. Резко. Громко. Все замолчали.
Она подошла к Вадиму вплотную. Он пах дешевым коньяком и страхом.
— Ты сейчас занимаешь у кого хочешь. В микрозаймах, у друзей, у мамы. Мне плевать. И отдаешь им деньги. Прямо сейчас. Переводом. А вы, — она повернулась к Ларисе, — собираете свои манатки. Если через двадцать минут вас здесь не будет, я пишу заявление. И Валера твой с условкой поедет лес валить. Я юрист, я знаю, как это оформить так, что мало не покажется. Время пошло.
Лариса, сопя и матерясь себе под нос, пошла пихать вещи в сумки. Валера, злобно зыркая на Вадима, побежал на кухню доедать бутерброд — видимо, из принципа.
Вадим остался стоять посреди разгромленной гостиной.
— Жень, — начал он, пытаясь улыбнуться той самой улыбкой, которая когда-то её покорила. — Ну ты чего, ну погорячился я… Ну бес попутал. Хотел как лучше. Ну давай мы сейчас всё уберем, клининг вызовем…
Женя смотрела на него и видела не мужа, а постороннего, неприятного мужчину с бегающими глазками и слабым подбородком.
— Ключи, — сказала она, протягивая руку.
— Что?
— Ключи свои отдай. И запасной комплект, который ты якобы потерял месяц назад. Я знаю, что он у тебя.
— Жень, ты чего, выгоняешь меня? Ночь на дворе!
— Ты найдешь, где переночевать. У тебя же столько друзей. Ты же у нас душа компании. Половине города помогаешь. Вот пусть они теперь тебе помогут.
Вадим попытался изобразить обиду. Надул губы, скрестил руки на груди.
— Ты меркантильная, Женька. Сухая ты. Души в тебе нет. Я к людям со всей душой, а ты… Из-за каких-то квадратных метров родного мужа на улицу?
— Из-за предательства, Вадим. И из-за того, что ты вор. Ты украл у меня чувство безопасности в моем собственном доме.
Он швырнул ключи на пол. Они звякнули о ламинат.
— Да подавись ты своей квартирой! — крикнул он, хватая куртку. — Скучно с тобой! Правильная ты слишком! Тошнит от твоей правильности!
Он вылетел из квартиры, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
Через десять минут ушли и гости. Лариса, уходя, плюнула на коврик в прихожей и пожелала Жене «сгнить в своих хоромах». Валера молча утащил батон колбасы, который принес Вадим.
Женя закрыла дверь на все замки. Задвинула щеколду.
Тишина. Грязная, липкая тишина.
Она прошла в кухню. Открыла окно настежь, впуская холодный осенний воздух, чтобы выветрить запах чужой жизни. Взяла тряпку. Молча, методично начала вытирать стол, потом пол. Она мыла пол с хлоркой, с остервенением оттирая следы чужих сапог.
Потом она села на чистый пол, прислонившись спиной к шкафу. Достала телефон. Заблокировала номер Вадима. Зашла в приложение банка, проверила счета — слава богу, карты были при ней, он не имел к ним доступа.
Взгляд упал на кружку, из которой пила Лариса. Женя взяла её, повертела в руках. Красивая, тонкая, с росписью. Любимая.
Она размахнулась и швырнула её в мусорное ведро. Фарфор жалобно хрустнул.
— Ничего, — сказала Женя вслух, в пустоту своей отвоеванной квартиры. — Куплю новую. И замки завтра сменю. На такие, к которым ключи не дублируются.
Она встала, пошла в душ, чтобы смыть с себя этот день. Вода была горячей, жесткой. Женя не плакала. Слёз не было. Было только чувство невероятной, звенящей легкости. Как будто она наконец-то сбросила с плеч тяжелый, дурно пахнущий мешок с мусором, который тащила три года, боясь признаться себе, что там внутри — только гниль.
Душа не то чтобы развернулась — она расправила плечи. Дышать стало свободнее.
За окном шумел ночной город. Где-то там Вадим, наверное, уже звонил очередному «другу», рассказывая байки про злую жену-стерву, которая не оценила его широкой души. Но это была уже не её история. Её история — чистая, логичная и честная — начиналась прямо сейчас, в этой тихой, пахнущей хлоркой и свободой квартире.
