— Нет, я не поняла. Вы реально собрались Маринке квартиру покупать? — Анна с грохотом поставила стакан на стол. Оливье в тарелке давно превратился в бесформенную массу — есть совсем расхотелось.
Воскресный ужин у родителей всегда был чем-то святым. Каждое последнее воскресенье месяца в шесть вечера обе дочери должны были быть дома — хоть из-под земли достань. Обычно Анна не спорила, но сегодня её почему-то потряхивало.
— А что такого-то? — мать раскладывала заливную рыбу по тарелкам, будто не замечая повисшего напряжения. — У Мариночки зарплата небольшая, сама она не потянет. А так хоть какой-то старт в жизни будет.
— А у меня, значит, зарплата огромная? — Анна отодвинула от себя тарелку. — Думаешь, мне легко каждый месяц по сорок тысяч за съёмную комнату отдавать?
— Ань, ну ты же понимаешь, сестра у тебя… — начал было отец.
— Какая? — перебила Анна. — Давай, пап, скажи — какая у меня сестра? Особенная? Хрупкая? Ранимая? Я эти отмазки всю жизнь слышу.
Марина сидела, уткнувшись в телефон, будто происходящее её не касалось. На экране мелькали фотографии каких-то тропических островов — она опять планировала очередной отпуск.
— Может, хватит уже? — не выдержала Анна. — Двадцать восемь лет это продолжается. Маринке репетиторов — мне «сама разберёшься». Маринке новый телефон — мне «старый ещё работает». Маринке путёвки, Маринке шубу, Маринке машину на день рождения. А теперь ещё и квартиру?
— Да потому что младшую дочь мы больше любим, поэтому квартиру купим ей! — вдруг неожиданно даже для себя выкрикнула мать и тут же прикрыла рот рукой.
В кухне стало так тихо, что слышно было, как на пятом этаже соседский ребёнок разучивает гаммы на пианино. Марина наконец оторвалась от телефона и уставилась на мать широко раскрытыми глазами.
— Мам, ты что такое говоришь? — прошептала она.
— Нет, погоди, — Анна горько усмехнулась. — Пусть договорит. Я, конечно, всегда это чувствовала, но чтобы вот так прямо в лицо…
— Мам, не надо, — Марина положила телефон на стол экраном вниз. — Я не хочу эту квартиру. Правда.
— Нет уж, давайте раз начали — заканчивайте, — Анна с вызовом посмотрела на родителей. — Может, наконец объясните, за что? Что я вам сделала такого? Почему одной дочери — всё, а второй — вечное «ты же сильная, ты справишься»?
Родители переглянулись тем особенным взглядом, который Анна помнила с детства. Таким же взглядом они обменивались, когда она в первом классе спрашивала, почему у Марины отдельная комната, а она живёт с бабушкой. И когда в седьмом интересовалась, почему Марине можно не ходить на дополнительный английский, а ей обязательно. И когда…
— Сядь, Ань, — отец тяжело вздохнул. — Надо поговорить.
— Сереж, не надо! — мать резко побледнела.
— Надо, Наташ. Давно надо было.
— Что надо? — Анна переводила взгляд с одного родителя на другого. — Что вы опять темните?
— Марин, выйди на минуту, — отец постучал пальцами по столу.
— Никуда я не пойду, — Марина упрямо мотнула головой. — Я тоже хочу знать, что происходит.
— Ладно, — отец потёр виски. — Только… Анька, ты только не кипятись сразу, хорошо?
— Да говори уже!
— Помнишь тётю Лену?
— Какую ещё тётю Лену? — Анна нахмурилась.
— Мою подругу, — голос матери упал до шёпота. — С института. Мы с ней…
— Не помню никакой тёти Лены.
— Конечно не помнишь, — отец тяжело сглотнул. — Тебе два года было тогда. А вот Марина… — он замолчал, глядя в одну точку. — Марина — её дочь.
— Чего? — Марина уронила вилку. — Пап, ты что несёшь?
— Мам? — Анна впилась взглядом в мать. Та сидела, опустив голову и комкая салфетку.
— Наташ, давай уж теперь всё, — отец придвинул свой стул ближе к жене. — Сколько можно…
— Мы дружили с Леной со второго курса, — мать говорила тихо, глядя в тарелку. — Она на экономическом училась, я на юридическом. В общаге в одной секции жили. Потом замуж вышли, детей родили… — она всхлипнула. — В тот день с дачи возвращались. Конец октября был, гололёд. Лена Маринку на руках держала…
— Подожди, — Анна наклонилась вперёд. — То есть как это — Маринка не наша сестра?
— Нет, — отец потянулся за сигаретами, хотя бросил курить полгода назад. — Лена тогда… В общем, не выжила она. А Маринка чудом уцелела. Полгода ей было.
— И вы молчали? — Марина вскочила со стула. — Двадцать шесть лет молчали? А отец мой… настоящий… он где?
— В Новосибирске живёт. Жил — мать достала из кармана халата носовой платок. — Он… он после того случая не смог здесь остаться. Уехал. Женился снова. Но это тогда было, он отказ оформил и все. А сейчас и не знаю, что с ним.
— Ох… В смысле ох, как неожиданно, — Анна откинулась на спинку стула. — Просто слов нет. И поэтому вы все эти годы с ней носились как с писаной торбой? Из чувства вины, да?
— Аня! — мать резко подняла голову.
— А что Аня? Скажешь, не так? Только давай честно — один раз в жизни давайте будем честными! Вы не от большой любви к Маринке всё это, а потому что перед подругой своей вину чувствуете! А я что, я своя, меня можно и в чёрном теле держать, да?
— Анна, прекрати! — отец стукнул ладонью по столу.
— Нет, это вы прекратите! — Анна тоже встала. — Столько лет это длится! Я всю жизнь думала — что со мной не так? Почему родные родители… — она осеклась. — А, ну да. Родные. Тут уж не поспоришь.
— А почему мне-то не сказали? — Марина стояла, прислонившись к стене. — Я имела право знать. С самого начала имела право.
— Мариш, мы хотели как лучше, — мать протянула к ней руку. — Мы же любим тебя…
— Любите? — Марина отшатнулась. — Вы двадцать шесть лет мне врали! А теперь решили квартирой откупиться? Типа, «извини, что всю жизнь обманывали, вот тебе двушка в новостройке»?
— Да уж, — Анна криво усмехнулась. — А я-то думала, почему у нас дома ни одной фотографии нет, где Маринка совсем маленькая. Ни одной, представляешь? — она повернулась к сестре. — Зато моих до фига — и в коляске, и на горшке, и с соской…
Марина схватила свою сумку со стула
— Я, пожалуй, пойду.
— Мариночка, подожди, — мать вскочила. — Куда ты на ночь глядя?
— Куда подальше от вашего вранья! — Марина рванула в прихожую.
— А квартиру-то возьмёшь? — крикнула ей вслед Анна. — Раз уж они так любят тебя больше!
Входная дверь хлопнула так, что зазвенела люстра. Мать беспомощно опустилась на стул.
— Ань, и ты тоже не уходи, — отец попытался взять Анну за руку. — Давай поговорим спокойно.
— Спокойно? — Анна отдёрнула руку. — Двадцать восемь лет прошло. Вы год за годом растили нас в этом… в этом спектакле! А теперь хотите поговорить спокойно?
— Мы не могли иначе, — мать подняла на неё заплаканные глаза. — Ты не понимаешь…
— Чего я не понимаю? Как вы всю жизнь носились с чужим ребёнком, а на родную дочь вам было плевать?
— Неправда! — вскрикнула мать. — Мы любим вас обеих! Просто…
— Просто Маринку больше, да? — Анна начала собирать в сумку разбросанные по столу вещи. — Знаете что? Подавитесь вы своей квартирой. И чувством вины своим подавитесь. А я… я просто хотела понять, почему родители любят одного ребёнка больше другого. Вот и поняла.
Она выскочила в подъезд, на ходу застёгивая куртку. В голове шумело. Осенний ветер бросил в лицо горсть мелкого дождя. Анна добежала до остановки и только там поняла, что последний автобус ушёл полчаса назад.
— Вот же… — она полезла в сумку за телефоном. Надо было вызвать такси, но руки тряслись так, что никак не получалось попасть по нужным кнопкам.
— Девушка, вам помочь? — раздался над ухом мужской голос.
— Не надо! — огрызнулась Анна, не поднимая головы.
— Простите, просто вы… плачете.
Анна провела рукой по щеке. Действительно, мокрая. Только не поймёшь — то ли слёзы, то ли дождь.
— Всё в порядке, — она наконец справилась с телефоном. — Я сейчас такси вызову.
— В такую погоду час будете ждать, — незнакомец переступил с ноги на ногу. — Я живу тут рядом, могу свою вызвать. У меня приложение корпоративное, быстрее приедут.
Анна подняла голову. Парень как парень — лет тридцать, в потёртой кожаной куртке, с влажными от дождя волосами.
— Не стоит…
— Стоит, — он достал телефон. — Меня Димой зовут. И я правда живу в соседнем доме, если что.
— Если что — что? — Анна почувствовала, как внутри поднимается истерический смех. — Думаете, я решу, что вы маньяк?
— Ну мало ли, — он пожал плечами. — Незнакомый мужик подходит к девушке вечером на остановке…
— Сегодня у меня уже был такой сюрприз в жизни, что вы на остановке — это так, мелочи, — Анна села на скамейку. — Вызывайте своё такси.
Дима присел рядом, держась на расстоянии, и начал что-то набирать в телефоне.
— Десять минут, — сказал он. — Можно я пока с вами посижу? А то как-то неудобно будет бросить вас тут одну.
— Да пожалуйста, — Анна достала из сумки смятые бумажные салфетки. — Хотите, расскажу, как узнала, что моя сестра мне не сестра, а родители всю жизнь врали?
— Что? — Дима повернулся к ней.
— А что? Вы же всё равно случайный человек на остановке. Мы больше никогда не увидимся. Кому вы расскажете?
— Логично, — он кивнул. — Рассказывайте.
И Анна рассказала. Про ужин, про квартиру, про двадцать шесть лет непонятной родительской любви, которая оказалась чувством вины. Про то, как всю жизнь пыталась заслужить то, что Маринке давалось просто так.
Дима слушал молча, не перебивая, только иногда хмурился и качал головой.
— Знаете, самое паршивое — Анна скомкала мокрую салфетку. — Я ведь Маринку правда люблю. Она хорошая. Просто… я всегда думала, что со мной что-то не так. Почему родители её любят больше? Что я делаю не так?
— А теперь?
— А теперь… — она невесело усмехнулась. — Теперь не знаю. То ли легче стало, то ли ещё хуже. Вроде и понятно всё, а вроде и…
— Предательство оно и есть предательство, — тихо сказал Дима. — Даже если с благими намерениями.
— Вот! — Анна резко повернулась к нему. — Именно! Они же думали, что правильно делают. Типа, вот мы такие молодцы, девочку спасли, вырастили. А про меня кто думал? Про то, каково это — быть нелюбимой в родной семье?
— Приехали, — Дима показал на подъехавшую машину. — Я провожу?
— Не надо, — Анна встала. — Спасибо за… за всё. И за такси, и за то, что выслушали.
— Подождите, — он полез в карман куртки. — Возьмите хотя бы визитку. Вдруг захотите… ну, поговорить ещё. С кем-то, кто уже знает всю историю.
Анна повертела в руках белый прямоугольник картона. «Дмитрий Савельев, семейный психолог».
— Вы специально не сказали, да? — она прищурилась. — Чтобы я не думала, что вы меня анализируете?
— Ну… да, — он смутился. — Просто увидел, что человеку плохо. Не до профессиональных границ было.
— Спасибо, — Анна сунула визитку в карман. — Но я вряд ли позвоню.
Дима пожал плечами:
— Это ваше право. Но, знаете… иногда поговорить с человеком, которому ты уже всё рассказал, проще, чем начинать с начала.
Всю дорогу домой Анна крутила в голове эти слова. А ещё думала о Маринке. Куда она пошла? Где она сейчас? Телефон сестры был недоступен.
В квартире было темно и пусто. Соседка по съёму уехала на выходные к родителям. Анна включила свет в кухне и села на подоконник. Город за окном переливался огнями, по стеклу бежали дождевые дорожки.
Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. На пороге стояла Марина — с мокрыми волосами и потёкшей тушью.
— Можно к тебе? — голос сестры дрожал. — Я не знала, куда идти.
Анна молча отступила в сторону, пропуская Марину в квартиру.
— У тебя есть что выпить? — Марина стянула насквозь промокшие кроссовки.
— Чай, кофе, покрепче? — Анна направилась на кухню.
— Давай сразу покрепче.
Они сели за кухонный стол. Анна достала две рюмки, початую бутылку и пачку солёных крекеров.
— Знаешь, — Марина покрутила рюмку в руках, — я ведь всегда чувствовала, что что-то не так. Вот прямо здесь, — она постучала себя по сердцу. — Но думала, может, я просто… неблагодарная? Родители столько для меня делают, а мне всё чего-то не хватает.
— А мне казалось, тебе как раз всего хватает, — Анна налила себе. — Ты же у нас любимица.
— Любимица… — Марина горько усмехнулась. — Знаешь, сколько раз я хотела быть как ты? Такой же сильной, уверенной. А меня всё время в вату заворачивали. «Мариночка то, Мариночка это». Будто я… не знаю, неполноценная какая-то.
— Да ладно, — Анна фыркнула. — Ты-то неполноценная? У тебя же всё всегда было — шмотки, телефоны, путёвки эти вечные…
— Вещи, Ань. Всё время только вещи, — Марина залпом выпила. — А я… я просто хотела быть нормальной. Не особенной, не хрупкой, не той, с кем вечно носятся. Просто собой.
Анна промолчала, разглядывая светлые круги от рюмок на столешнице.
— А теперь вот выяснилось… — Марина шмыгнула носом. — Слушай, а ведь я даже не знаю, как она выглядела. Моя настоящая мать. У тебя нет той газетной вырезки?
— Какой вырезки?
— Ну, про тот случай. Там же должны были писать? — Марина потянулась за бутылкой. — Интересно, я на неё похожа?
— Погоди, — Анна перехватила её руку. — Ты что, собралась гуглить про то, что было столько лет назад?
— А что такого? Это же моя история! Моя настоящая мать! И отец… представляешь, у меня где-то в Новосибирске отец живёт. Может, у него другие дети есть. Может, у меня братья или сёстры есть…
— Марин, стой, — Анна забрала у неё телефон. — Давай хотя бы сегодня не будем? Просто… просто посидим, ладно?
Марина уткнулась лицом в ладони:
— Я не знаю, как теперь жить, Ань. Вообще не знаю. Кто я теперь? Как мне с ними разговаривать? Как на них смотреть?
— Так же, как раньше, — Анна пересела ближе и обняла сестру за плечи. — Они всё равно вырастили тебя. Пусть и… криво как-то.
— А ты? — Марина подняла голову. — Ты-то меня теперь как воспринимаешь?
— Как сестру-занозу, — Анна слабо улыбнулась. — Которая бесит, но без неё скучно.
— Правда? — Марина вытерла глаза. — А я думала, ты меня сейчас возненавидишь. За всё это… за родительскую любовь, за квартиру эту дурацкую…
— Знаешь, — Анна встала и подошла к окну, — я тут по дороге домой с одним человеком разговаривала. Случайно встретила на остановке. И он сказал такую штуку…
— Только не говори, что ты незнакомым людям на остановке всё разболтала, — перебила Марина.
— А хоть бы и разболтала, — огрызнулась Анна. — Тебе-то что?
— Ничего, — Марина дёрнула плечом. — Просто… это же семейное.
— Семейное? — Анна резко обернулась. — А что у нас вообще семейное? Враньё? Двойные стандарты? Или эта грёбаная квартира?
— Слушай, я же не просила эту квартиру!
— Но и не отказывалась, заметь.
Марина встала.
— Я вообще не понимаю, чего ты до меня докопалась. Я что ли виновата, что так вышло?
— А я виновата? — Анна повысила голос. — Я что ли виновата, что двадцать шесть лет жила как… как грёбаный запасной вариант? Типа, вот есть особенная Мариночка, а есть Анька — она сильная, она справится?
— Думаешь, мне легко было? — Марина подошла к сестре вплотную. — Думаешь, круто быть этой особенной? Когда тебя в садик не берут, потому что «она же такая нежная»? Когда в школе все шарахаются, потому что «с ней надо повежливее, у неё родители влиятельные»? Когда на работу не берут, потому что «да ладно, ей же родители всё купят»?
— О, началось! — Анна театрально всплеснула руками. — Бедная богатая девочка жалуется на свою сложную жизнь!
— Вот так вот ты, да? — Марина схватила свою сумку. — Я вообще не понимаю, зачем пришла.
— А я понимаю, — Анна прислонилась к подоконнику. — Потому что идти больше некуда. Все эти твои якобы друзья — они же не про проблемы слушать. Они про тусовки, про отпуска, про новые айфоны…
Марина замерла с сумкой в руках.
— Все? — она медленно повернулась к сестре. — Может, хватит уже? Ты всю жизнь злишься на меня за то, что родители любят меня больше. А теперь выясняется, что они просто… просто пытались компенсировать то, что я сирота!
— Да при чём тут это? — Анна стукнула кулаком по подоконнику. — Дело не в том, что ты сирота. Дело в том, что они сделали из этого культ! Двадцать шесть лет культа Мариночки! А я так, на подтанцовке…
— Слушай, — Марина швырнула сумку обратно на стул. — А давай начистоту? Ты не потому бесишься, что меня больше любили. Ты бесишься, потому что я тебе всю жизнь мешала быть единственной. Думаешь, я не помню, как ты психовала, когда мне на выпускной платье купили дороже твоего? Или как ты демонстративно съехала, когда тебе предложили помочь с первым взносом за квартиру?
— Да потому что это унизительно! — Анна сорвалась на крик. — Когда тебе в двадцать пять лет суют деньги, будто ты неспособна сама заработать!
— А когда тебе двадцать шесть, и ты узнаёшь, что вся твоя жизнь — ложь, это не унизительно?
— О господи, — Анна закатила глаза. — Давай только без этой драмы. Подумаешь, другие родители. Тебя что, в детдом сдали? Или издевались? Или голодом морили?
— Нет, блин! Они просто сделали из меня безвольную тряпку, которая без их поддержки и шагу ступить не может!
Звонок телефона прорезал тишину. На экране высветилось «Мама».
— Не бери, — быстро сказала Марина.
Анна демонстративно нажала «ответить».
— Да?
— Анечка, — голос матери был непривычно тихим. — Марина у тебя?
— А что, есть варианты? У неё же кроме вашей квартиры и моей комнаты идти некуда.
— Не надо так… Мы с папой очень переживаем. Может, приедем?
— Чтобы что? — Анна включила громкую связь. — Ещё какие-нибудь семейные тайны рассказать?
— Девочки, давайте поговорим. Всё обсудим…
— Нечего обсуждать, — перебила Марина. — Вы всё уже решили. Как всегда.
— Мариночка…
— И хватит называть меня Мариночкой!
— Доча…
— Я вам не доча! — Марина сорвалась на визг. — У меня, оказывается, своя мать была! Которая в гробу, потому что вы не справились с управлением!
В трубке повисла тяжёлая тишина. Потом раздались короткие гудки.
— Охренеть, — Анна положила телефон на стол. — Ты хоть понимаешь, что сейчас сказала?
— А что я такого сказала? — Марина тяжело дышала. — Правду! Они меня удочерили не потому, что хотели второго ребёнка. А потому что мать, твоя мать, не удержала машину на дороге!
— Ты сейчас договоришься, — Анна схватила сестру за плечи. — Они, между прочим, могли тебя в детдом сдать. И были бы чисты перед всеми.
— Да лучше б сдали! — Марина вывернулась из её рук. — Хотя бы честно было бы! А не это вот всё…
— Что — всё?
— Да эта… эта тепличная жизнь! — Марина заметалась по кухне. — Я ведь реально думала, что я такая особенная. Что меня все любят, потому что я классная. А оказывается — просто из жалости.
— Ну да, — Анна хмыкнула. — Бедная ты, несчастная. Прямо жертва родительской любви.
Марина схватила чашку со стола и швырнула её об стену.
— Ты-то хоть знаешь, кто ты! А я? Я даже фамилию свою настоящую не знаю!
Осколки фарфора разлетелись по полу. Анна молча достала веник.
— И что ты теперь делать собираешься? — спросила она, сметая черепки. — Поедешь в Новосибирск папу искать?
— А хоть бы и поеду!
— Чтобы что? Явиться на порог и сказать «здрасьте, я ваша дочь»? Думаешь, он обрадуется?
— Не твоё дело.
— Моё, — Анна выпрямилась. — Потому что когда у тебя там ничего не выйдет, ты припрёшься обратно. И знаешь, к кому? Не к родителям, которые тебя «из жалости» вырастили. А ко мне. Потому что больше некуда.
Марина замерла посреди кухни:
— Значит, вот как ты ко мне относишься? обуза?
— А как мне к тебе относиться? — Анна высыпала осколки в мусорное ведро. — Двадцать шесть лет ты была любимой дочкой, которой всё можно. А теперь вдруг решила, что тебя всю жизнь обманывали?
— А разве нет?
— Да какая разница — родная ты им или нет? — Анна со стуком поставила веник в угол. — Главное, что вырастили тебя они. Носились с тобой, как с писаной торбой. А ты теперь им предъявляешь, что они недостаточно честными были?
— То есть, ты на их стороне? — Марина прищурилась.
— Я не на чьей стороне! — Анна в сердцах пнула мусорное ведро. — Я просто хочу понять: тебе что важнее — узнать, почему тебя удочерили, или доказать всем, какая ты несчастная?
В дверь постучали. На пороге стояла соседка в домашнем халате:
— Девочки, у вас всё в порядке? Просто шум такой…
— Всё нормально, — отрезала Анна. — Извините за беспокойство.
Когда дверь закрылась, Марина опустилась на стул:
— Я, пожалуй, в гостиницу поеду.
— С ума сошла? На ночь глядя?
— А что такого? — Марина достала телефон. — У меня хотя бы деньги есть. Благодаря родителям, которые из чувства вины меня содержали.
— Вот только давай без этого, — Анна оперлась о стол. — Можешь остаться тут. Только при одном условии.
— При каком?
— Завтра с утра едем к родителям. И ты не будешь истерить про то, кто куда не справился с управлением.
В кухне повисла тишина. Марина тихо спросила:
— Слушай, а что тебе тот парень на остановке сказал? Ты начала рассказывать и не договорила.
— А, — Анна невесело усмехнулась. — Он сказал, что иногда нужно просто принять ситуацию. Не простить, не понять, а просто принять как факт. И жить дальше.
— И всё?
— И всё.
Марина покрутила в руках телефон:
— Знаешь… может он и прав.
Прошло три месяца.
— Мам, пап, я вот что решили, — Марина постучала вилкой по тарелке. Воскресный ужин снова собрал всю семью за одним столом. — Эту квартиру я продам, ну или вы продайте, на кого там документы.
— Но… — начала было мать.
— Не перебивай, — Анна поставила на стол свежезаваренный чай. — Мы всё обсудили.
— Девочки, мы же…
— Пап, — Марина подняла руку. — Мы знаем. Вы хотели как лучше. Но теперь мы сами решаем. Квартиру продадим, деньги пополам, так честно будет.
Мать с отцом переглянулись.
— И ещё, — Марина достала из сумки конверт. — Я нашла его. Моего настоящего отца. Он… он не хочет встречаться. И это нормально. У него своя жизнь. А у меня… у меня своя семья. Здесь.
Анна искоса глянула на сестру. За эти месяцы они обе изменились. Марина устроилась на новую работу — впервые без родительских связей. Анна перестала язвить по поводу «любимой дочки».
Вчера они вдвоём ездили на кладбище — впервые навестить могилу Елены. Постояли, помолчали. Марина положила букет свежих цветов.
— Ладно, — Анна встала из-за стола. — Мне пора. У меня встреча.
— С тем самым психологом с остановки? — Марина подмигнула.
— Не твоё дело, — Анна улыбнулась. — И вообще, он не психолог. Он обычный человек, который просто сказал правильные слова в правильный момент.
Старые часы в коридоре пробили девять.
Когда-то этот звук означал, что младшей пора спать, а старшей — делать уроки. Теперь он просто отсчитывал время.
Время, которое лечит. Время, которое учит принимать, но не забывать. Время, которое всё расставляет по своим местам — иногда совсем не так, как мы ожидали.
