— Ты понимаешь, что я не могу просто взять и отдать тебе ключи? — Виктор Алексеевич постукивал пальцами по столу, глядя куда-то мимо собеседника. — Это же не просто дом. Это память.
— Память? — Андрей усмехнулся, но в глазах его не было и тени веселья. — Давай начистоту. Три года ты даже не вспоминал о существовании этого дома. А теперь, когда я нашёл покупателя…
Старик поднял руку, останавливая поток слов:
— Нашёл покупателя? Ты хотел сказать — решил продать дом своей матери за моей спиной?
В просторной кухне сельского дома повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых настенных часов. За окном падал снег — медленно, почти неохотно, словно небо выдавливало из себя последние крупицы зимы. Деревня Вишнёвка в двухстах километрах от Москвы замерла в ожидании весны.
Андрей встал, подошёл к окну. В отражении стекла он видел своё осунувшееся лицо — в тридцать семь уже с залысинами, с жёсткой складкой у рта. Позади маячила фигура тестя — сгорбленная, но всё ещё внушительная.
— Послушай, — Андрей повернулся, пытаясь говорить спокойно, — Лена умерла два года назад. Дом пустует. Мне нужны деньги, чтобы поднять Мишку. Ты же знаешь, что у меня нет другого выхода.
— Выход есть всегда, — отрезал Виктор Алексеевич. — Но ты выбираешь самый простой. Как всегда.
Разговор, начавшийся ещё утром, зашёл в очередной тупик. Андрей вздохнул, глянул на часы. Нужно было ехать — до Москвы три часа по заснеженной дороге, а завтра рано на работу.
— Мне пора. Подумай, пожалуйста. Мишке семь лет, ему нужна нормальная жизнь. А не комната в коммуналке.
Старик поджал губы, но промолчал. Когда за Андреем закрылась дверь, он долго сидел неподвижно, глядя в пустоту. Потом встал, тяжело опираясь на стол, подошёл к серванту и достал старый фотоальбом.
Москва встретила Андрея привычным шумом и суетой. После тишины Вишнёвки столица казалась особенно громкой, беспокойной. Пробираясь сквозь вечернюю пробку, он мысленно продолжал разговор с тестем. Виктор Алексеевич всегда был упрямым, но после смерти дочери что-то в нём надломилось. Он замкнулся, редко звонил, чтобы поговорить с внуком, и категорически отказывался переезжать в Москву.
«Старый …», — подумал Андрей, и тут же устыдился этой мысли. Как бы там ни было, тесть был единственным, кто связывал Мишку с матерью. А ещё — единственным, кто мог подписать документы на продажу дома, оставшегося от бабушки Лены.
У подъезда обшарпанной пятиэтажки в Лефортово (снос обещали ещё пять лет назад, но так и не снесли) его ждала соседка Тамара Николаевна — полная женщина с добрыми глазами и вечно недовольным выражением лица.
— Наконец-то! — всплеснула она руками, увидев Андрея. — Я уж думала, до ночи с вашим сорванцом сидеть придётся!
— Извините, пробки, — виновато улыбнулся Андрей. — Миша хорошо себя вёл?
— А куда ему деваться? — хмыкнула соседка. — Сидел, уроки делал. Потом мультики смотрел. Я ему картошки с котлетой разогрела. Поел нормально.
— Спасибо вам огромное. Я заплачу…
— Да ладно, — отмахнулась Тамара Николаевна. — Не обеднеете в другой раз. Деньги-то нашёл на квартиру?
Андрей помрачнел:
— Пока нет. Но, надеюсь, скоро решится.
Поднявшись на четвёртый этаж без лифта, Андрей открыл дверь в их с сыном комнату. Пятнадцать квадратных метров, доставшиеся от дальней родственницы, были единственным прибежищем после того, как пришлось продать двушку в Бутово. Лечение Лены съело все сбережения, а потом и квартиру.
— Папа! — Мишка бросился к нему, обхватив руками за пояс. — Ты привёз мне что-нибудь?
— Привёз, конечно, — Андрей достал из кармана маленькую деревянную фигурку коня. — Дедушка Витя тебе передал. Сам вырезал.
Мишка схватил игрушку, разглядывая её со всех сторон:
— Круто! А когда мы к дедушке поедем?
— Скоро, сынок, — Андрей потрепал мальчика по волосам. — Может быть, на следующих выходных. А сейчас — марш в ванную и спать!
Уложив сына, Андрей сел за старенький ноутбук. Нужно было закончить проект — небольшую программу для автоматизации склада. Фриланс приносил не так много денег, как хотелось бы, но позволял работать из дома и самому возить Мишку в школу. После смерти Лены он боялся оставлять сына надолго с чужими людьми.
Телефон завибрировал — сообщение от Ольги: «Как съездил? Решил вопрос с домом?»
Андрей вздохнул. Ольга Сергеевна, его непосредственный начальник в IT-компании, где он работал до декрета Лены, уже полгода пыталась вернуть его в офис. Предлагала хорошую должность, гибкий график и зарплату, которая решила бы многие проблемы. Но условие было одно — полная занятость. А это значило — няня для Мишки или продлёнка в школе.
«Пока не решил. Старик упирается», — набрал он в ответ.
«Предложение всё ещё в силе. Подумай, Андрей. Времени мало», — пришло в ответ.
Он знал, что времени действительно мало. Место держали для него, но рынок не стоял на месте, и желающих было много. А ещё он знал, что без денег от продажи дома не сможет взять ипотеку на новую квартиру. Замкнутый круг.
Виктор Алексеевич Громов провёл в деревенском доме всю жизнь. Здесь родился, отсюда ушёл в армию, сюда же привёз молодую жену Надежду. Здесь родилась их единственная дочь Лена. И здесь, под старыми яблонями, была похоронена Надежда, умершая от сердечного приступа пятнадцать лет назад.
Дом помнил всё — и радость, и горе. Каждая половица, каждый гвоздь в стене были вбиты его руками. Каждое дерево в саду посажено им. Как он мог просто взять и отдать всё это?
Утро началось, как обычно, — с боли в пояснице и чашки крепкого чая. Виктор Алексеевич медленно двигался по дому, растапливая печь, готовя нехитрый завтрак. Зима выдалась снежной, но не слишком холодной. Дров хватало с избытком — осенью наколол, как всегда, с запасом.
Включив старенький телевизор (спутниковую антенну поставил ещё Андрей, когда они с Леной приезжали на выходные), он привычно послушал новости. Война где-то далеко, цены растут, правительство обещает поддержку сельскому хозяйству. Ничего нового.
После завтрака он надел тулуп, шапку и вышел во двор. Нужно было почистить дорожки, проверить курятник. Пятнадцать несушек исправно давали яйца даже зимой, а весной он планировал расширить хозяйство.
— Алексеич! — окликнул его сосед Николай, перегнувшись через забор. — Не замёрз ещё?
— Русский мужик от мороза только крепче становится, — проворчал Виктор Алексеевич, подходя ближе.
Николай, бывший агроном, а ныне пенсионер, как и большинство жителей Вишнёвки, был одним из немногих, с кем Громов поддерживал приятельские отношения.
— Слышал, зять твой приезжал? — Николай протянул пачку «Беломора». — Курить будешь?
— Брось ты эту гадость, — отмахнулся Виктор Алексеевич. — Был зять, уехал. Дом продать хочет.
— А ты?
— А что я? Это Ленин дом. От бабки её остался.
— Так Лены-то уж нет, царствие ей небесное, — перекрестился Николай. — А парню, видать, деньги нужны. Внука поднимать надо.
Виктор Алексеевич промолчал. Всё это он знал и сам. Знал, что Андрей бьётся, как рыба об лёд, что мальчишке нужны нормальные условия. Но что-то внутри противилось, не давало согласиться.
— Пойдём, чайку попьём, — предложил он соседу, меняя тему. — Мёд свежий есть, осенью качал.
Через неделю Андрей снова приехал в Вишнёвку, на этот раз с Мишкой. Мальчик был рад вырваться из тесной московской комнатушки на простор. Он носился по огромному, по его меркам, дому, заглядывал во все углы, расспрашивал деда о каждой мелочи.
— Деда, а это что? — Мишка держал в руках старый компас.
— Это компас, внучок. По нему путь определяют, когда заблудятся, — Виктор Алексеевич улыбался, глядя на любопытного мальчугана. — Вот эта стрелка всегда на север показывает.
— А зачем он тебе? Ты что, в лесу теряешься?
— Было дело, — усмехнулся старик. — Когда молодой был, на охоту ходил. Однажды чуть не заплутал. С тех пор компас всегда с собой брал.
Андрей наблюдал за ними из кухни, готовя обед. Он специально не поднимал вопрос о продаже дома, давая тестю время привыкнуть к мысли. Но время поджимало — покупатель, московский бизнесмен, искавший «тихое место для уик-эндов», не хотел ждать долго.
После обеда, когда Мишка убежал во двор лепить снеговика, Андрей всё же решился:
— Виктор Алексеевич, я понимаю ваши чувства. Но давайте посмотрим правде в глаза. Вам семьдесят четыре. Дом большой, хозяйство требует сил. А у меня Мишка растёт в условиях, в которых невозможно нормально развиваться.
Старик внимательно посмотрел на зятя:
— Ты предлагаешь мне что, в город переехать? В вашу конуру?
— Нет, что вы, — поспешил заверить Андрей. — На деньги от продажи я бы взял нормальную квартиру. Трёхкомнатную. Одна комната была бы ваша. Жили бы вместе. Мишке нужен дед рядом.
Виктор Алексеевич хмыкнул:
— А тебе нужна нянька бесплатная?
— Дело не в этом, — Андрей начал раздражаться. — Мне предлагают хорошую работу. Но я не могу её взять, пока не решу вопрос с жильём. А если не возьму, так и будем прозябать в коммуналке ещё десять лет.
— Значит, нашёл уже работу?
— Да, в моей бывшей компании. Хорошая должность, перспективы…
— А Мишка? Кто с ним будет, пока ты карьеру делаешь?
Андрей вздохнул:
— Если вы не согласитесь переехать к нам, придётся нанимать няню или отдавать на продлёнку.
— Ну вот, — кивнул старик, словно подтверждая свои мысли. — Так я и думал.
Разговор снова зашёл в тупик. Андрей чувствовал, как внутри нарастает злость. Он столько сделал для Лены, для её отца! Когда Лена заболела, не отходил от неё ни на шаг. А когда стало ясно, что надежды нет, забрал её из больницы и последние месяцы ухаживал сам, чтобы она могла умереть дома, а не в казённых стенах. И сына растил один, без нянек, без помощи. А теперь этот старик, который даже на похороны дочери еле приехал, строит из себя заботливого деда?
— Виктор Алексеевич, — голос Андрея стал жёстким, — я не хотел говорить об этом, но у меня нет выбора. Дом юридически принадлежит Мишке как наследнику матери. Я его законный представитель. Я могу подать в суд и получить разрешение на продажу без вашего согласия.
Лицо старика окаменело:
— Значит, вот как? Угрожаешь старику судом?
— Я не угрожаю, — Андрей старался говорить спокойно. — Просто объясняю ситуацию. Мне не нужны конфликты. Я хочу, чтобы вы поняли: дом всё равно будет продан. Вопрос лишь в том, произойдёт ли это по-хорошему или через суд.
Виктор Алексеевич встал, тяжело опираясь на стол:
— Уезжайте. Сегодня же. И мальчишку забирай.
— Но…
— Уезжайте, я сказал! — голос старика сорвался. — Делай что хочешь. Суди, продавай. Но чтобы ноги твоей в этом доме больше не было!
Хлопнула дверь в сени. Андрей остался один на кухне, чувствуя себя последней …. Но что ему оставалось делать? У каждого своя правда, и его правда — это будущее Мишки.
Февраль сменился мартом. Снег начал таять, обнажая прошлогоднюю траву и мусор. Москва, как всегда в это время года, превратилась в одну большую лужу. Андрей подал документы в суд, одновременно устроившись на новую работу. Ольга Сергеевна сдержала обещание — должность ведущего разработчика и зарплата, о которой он раньше мог только мечтать.
Мишку пришлось отдать на продлёнку. Мальчик сначала сопротивлялся, но потом привык, даже нашёл новых друзей. В выходные Андрей старался проводить с сыном как можно больше времени — водил в парки, музеи, кино. Но чувство вины не отпускало. Особенно когда Мишка спрашивал о деде.
— Пап, а почему дедушка не звонит?
— Он занят, сынок. У него хозяйство, куры…
— А мы поедем к нему на лето?
— Не знаю. Может быть, дедушка сам к нам приедет.
Но Виктор Алексеевич не звонил и не приезжал. На звонки Андрея не отвечал. Пришлось общаться через соседа Николая, который иногда передавал новости: старик держится, хозяйничает, но здоровье уже не то.
В апреле состоялось первое судебное заседание. Виктор Алексеевич не явился, прислав письменное возражение, составленное явно с чьей-то помощью. Суд отложили, назначив экспертизу.
Виктор Алексеевич понимал, что проиграет. Закон был на стороне Андрея. Но сдаваться без боя не собирался. Что-то ещё теплилось в нём — не столько надежда отстоять дом, сколько желание насолить зятю, заставить его побегать по инстанциям, помучиться.
Николай, заходивший почти каждый день, качал головой:
— Зря ты, Алексеич. Парень-то ведь прав. Мальчонке жильё нужно нормальное. А ты здесь один куковать будешь. До каких пор?
— А до самого конца что уж там, — отрезал Виктор Алексеевич. — А там хоть трава не расти…
Но с каждым днём он всё больше понимал: силы уходят. Раньше вставал с петухами, работал весь день, а теперь еле-еле успевал управиться с самым необходимым. Давление скакало, сердце пошаливало.
В один из вечеров, перебирая старые фотографии, он наткнулся на снимок, сделанный лет пятнадцать назад. Лена, совсем молодая, смеётся, сидя на крыльце. Рядом Андрей — тогда ещё студент, худой, лохматый, с гитарой в руках. А между ними — маленький деревянный кораблик, выструганный Виктором Алексеевичем.
Память услужливо подсунула картинку: летний вечер, Андрей поёт что-то негромко, Лена смотрит на него влюблёнными глазами. «Папа, он ведь хороший. Правда?» — спрашивает она потом, когда жених уходит купаться на речку. «Посмотрим», — ворчит Виктор Алексеевич, но на душе тепло — дочка счастлива, и это главное.
Что же случилось потом? Когда всё пошло наперекосяк? Может, когда Надежда ушла из жизни, забрав с собой часть его души? Или когда Лена уехала в Москву, оставив его одного в опустевшем доме? Или когда врач, отводя глаза, сказал, что у его девочки четвёртая стадия и шансов нет?
Виктор Алексеевич сидел, глядя на фотографию, и чувствовал, как что-то внутри медленно отпускает. Какой смысл держаться за стены, за бревна? Разве в них дело? Дело в памяти, в людях. А люди — вот они, его кровь — внук в Москве, которого он видел всего несколько раз. И зять, который, как ни крути, любил Лену и сделал для неё всё, что мог…
Звонок раздался поздно вечером. Андрей, только уложивший Мишку, не сразу понял, кто звонит — номер был незнакомый.
— Алло?
— Андрей? Это Николай, сосед Виктора Алексеевича.
Сердце ёкнуло:
— Что-то случилось?
— Да нет, жив-здоров твой тесть. Просто просил передать, что хочет поговорить. Приезжай, как сможешь.
— А что…
— Не знаю я ничего. Просил передать — и всё. Телефон свой дал, чтоб связаться.
Два дня Андрей мучился сомнениями. Ехать? Не ехать? О чём старик хочет говорить? Может, просто новый способ потянуть время? Решение пришло неожиданно — Мишка, услышав о возможной поездке к деду, так обрадовался, что отказать было невозможно.
В Вишнёвку они приехали в субботу утром. Весна была в разгаре — яблони в саду стояли в цвету, трава зеленела, грядки были вскопаны и частично засажены.
Виктор Алексеевич встретил их на крыльце — похудевший, осунувшийся, но чисто выбритый, в свежей рубашке.
— Дедушка! — Мишка бросился к нему, обнимая за колени.
— Здравствуй, внучок, — старик неловко погладил мальчика по голове. — Вырос-то как! А я тебе игрушку новую сделал. Пойдём, покажу.
Андрей остался стоять у калитки, не зная, стоит ли входить. Но Виктор Алексеевич обернулся:
— Ты чего там застыл? Проходи. Разговор есть.
В доме было чисто, пахло свежеиспечённым хлебом. На столе уже стоял самовар, нарезанный пирог, мёд в стеклянной банке.
— Мишка, иди во двор, погуляй, — скомандовал Виктор Алексеевич, усаживая внука за стол и отрезая ему большой кусок пирога. — Поешь и иди. Курам корм дашь. Знаешь, как?
— Знаю, — важно кивнул мальчик. — Ты меня учил.
Когда за Мишкой закрылась дверь, старик сел напротив Андрея:
— Ну что, зять, довёл старика? Доволен?
Андрей напрягся, но ответил спокойно:
— Я не хотел до этого доводить. Вы сами не оставили мне выбора.
— Да я понимаю, — неожиданно кивнул Виктор Алексеевич. — Ты своё дело делаешь. О мальчонке заботишься. Не мне тебя судить.
Он помолчал, потом продолжил:
— Я вот что думаю. Суды эти, бумажки — ни к чему это всё. Продавай дом. Я подпишу, что надо.
Андрей не поверил своим ушам:
— Вы серьёзно?
— Серьёзней некуда, — проворчал старик. — Но условие у меня одно.
— Какое?
— Чтобы на вырученные деньги ты квартиру купил. Нормальную. И комнату для меня там предусмотрел. Я к вам перееду.
Андрей растерялся:
— Но… вы же всегда говорили, что никогда не оставите дом…
— Мало ли что я говорил, — отмахнулся Виктор Алексеевич. — Старый я стал. Один тут не справляюсь. А так хоть внука увижу, как растёт.
— Конечно, — Андрей почувствовал, как к горлу подкатывает ком. — Я и сам хотел вам предложить…
— Ну вот и договорились, — кивнул старик, словно ставя точку. — Как там твой покупатель? Не передумал ещё?
— Нет, ждёт.
— Ну и хорошо. Только документы сам готовь. Я в этом ничего не понимаю.
Они пили чай, говорили о какой-то ерунде — о погоде, о курах, о том, как Мишка учится. И постепенно Андрей чувствовал, как уходит напряжение последних месяцев. Он вдруг понял, что никогда по-настоящему не знал этого человека — отца Лены, деда своего сына. Может быть, теперь появится шанс?
Сделка состоялась в конце мая. Покупатель, щеголеватый мужчина средних лет, был доволен — дом в хорошем состоянии, участок ухоженный, природа вокруг замечательная. Он планировал сделать ремонт, провести газ и воду, поставить забор повыше.
— Будем приезжать на выходные, — рассказывал он, подписывая документы. — Жена давно мечтала о даче. А дочке здесь воздух полезен, у неё астма.
Виктор Алексеевич слушал молча, лишь изредка кивая. Когда всё было подписано и деньги перечислены, он попросил дать ему несколько дней, чтобы собрать вещи.
— Конечно, не торопитесь, — покупатель был сама любезность. — Мы начнём с ремонта крыши и замены окон, так что первое время вам даже лучше пожить где-то ещё.
Оставшись вдвоём с Андреем, Виктор Алексеевич обошёл дом, прощаясь с каждым углом. Потом вышел во двор, постоял под яблонями, посмотрел на могилу жены.
— Я буду приезжать, — сказал он, словно разговаривая с ней. — На автобусе доберусь. Не переживай.
Квартиру в Москве нашли быстро — трёхкомнатную в новостройке на окраине. Денег от продажи дома хватило на первоначальный взнос, остальное покрыла ипотека. Виктор Алексеевич переехал, но так и не смог привыкнуть к городской жизни.
Спустя год Андрей нашёл его сидящим на балконе с раскрытым старым фотоальбомом. На коленях лежало письмо.
— Что это? — спросил Андрей, кивая на конверт.
— От Николая. Пишет, новые хозяева дом перестроили. Всё снесли, только яблони оставили.
Андрей помолчал, не зная, что сказать. Виктор Алексеевич закрыл альбом, убрал письмо.
— Знаешь, зять, я всё думаю — правильно ли мы поступили?
— А как можно было иначе? — Андрей сел рядом. — У нас не было выбора.
— Выбор есть всегда, — тихо сказал старик. — Просто мы не всегда его видим.
Он посмотрел на фотографию Лены, стоявшую на тумбочке:
— Вот она, моя девочка, ушла…И выбора у нас не было. А дом… Что дом? Стены, брёвна.
— Вы скучаете по Вишнёвке?
Виктор Алексеевич долго молчал, глядя куда-то вдаль, поверх городских крыш.
— По Вишнёвке? Нет. По жизни своей скучаю. По тому, каким был. По хозяйству, по земле. По девчонкам своим… По свободе.
— Свободе?
— Ты не поймёшь, — махнул рукой старик. — В городе человек — как зверь в клетке. Всё по часам, всё бегом. А там, в деревне, ты сам себе хозяин. Встал с петухами, поработал в огороде, потом рыбалка, потом баня… Небо над головой, земля под ногами. Вот это и есть свобода.
Андрей молчал. Что он мог сказать? Что понимает? Нет, не понимал. Для него свобода была в другом — в возможности обеспечить сына, дать ему образование, перспективы. В уверенности в завтрашнем дне.
— Мишка-то как? В школе всё нормально? — сменил тему Виктор Алексеевич.
— Нормально. Математика хорошо идёт. В шахматный кружок записали.
— Это хорошо, — кивнул старик. — Голова у него светлая. Весь в мать.
Он снова замолчал, потом вдруг спросил:
— А ты-то сам как? Работа, понятно. А ещё что? Один всё?
Андрей усмехнулся:
— Нет времени на личную жизнь. Да и не хочется, если честно. Мишка, работа — этого достаточно.
— Неправильно это, — покачал головой Виктор Алексеевич. — Мальчишке мать нужна. Тебе — жена. Я не вечный, помру скоро. Кто с вами останется?
— Перестаньте, — поморщился Андрей. — Вы ещё нас всех переживёте.
— Дай-то Бог, — без улыбки ответил старик. — Только не нужно себя обманывать. Годы берут своё.
Через два месяца Виктор Алексеевич слёг с инсультом. Правая сторона тела отнялась, речь стала неразборчивой. Врачи давали осторожные прогнозы — возраст, сопутствующие заболевания, стресс от переезда.
Андрей взял отпуск за свой счёт, нанял сиделку. Мишка каждый день сидел у постели деда, рассказывая о школе, о друзьях, о новых играх. Старик слушал, иногда пытался что-то сказать, но слова не складывались.
К концу лета стало легче. Виктор Алексеевич начал вставать, с помощью ходунков добирался до туалета. Речь восстановилась, хотя и осталась замедленной, с запинками. Но врачи предупредили: второй инсульт может случиться в любой момент.
Андрей чувствовал, как внутри нарастает отчаяние. Денег на реабилитацию не хватало, приходилось брать дополнительные проекты, работать по ночам. Мишка ходил сам в школу и из школы — благо, была рядом. Обед разогревал в микроволновке, сам делал уроки. В свои девять он уже был почти самостоятельным.
Однажды вечером, когда сиделка ушла, а Мишка уже спал, Виктор Алексеевич подозвал Андрея:
— Слушай… что я скажу…
— Вам нельзя волноваться, — начал Андрей, но старик нетерпеливо махнул здоровой рукой.
— Не перебивай… старика… — он говорил с трудом, но твёрдо. — Я… всё решил… Ты… отвезёшь меня… в Вишнёвку… к Николаю… Он согласен… приютить…
— Что? Нет, Виктор Алексеевич, это невозможно! Вам нужен уход, лекарства…
— Мне нужен… воздух… — старик с трудом сглотнул. — И земля… Там… я поправлюсь… А здесь… только… в тягость вам…
— Вы не в тягость, — возразил Андрей. — Мы справимся. Вот увидите, всё наладится.
— Решено… — упрямо сказал Виктор Алексеевич. — Звони… Николаю… Договаривайся…
В конце сентября, когда в Подмосковье пришла золотая осень, Андрей отвёз тестя в Вишнёвку. Николай встретил их на станции на своих стареньких «Жигулях».
— Ну, здорово, сосед, — пожал он руку Виктору Алексеевичу. — Заждались мы тебя.
Дом Николая — небольшой, но крепкий — стоял через два участка от бывшего дома Громовых. Жена Николая, Татьяна Михайловна, встретила гостей пирогами и чаем.
— Комнату тебе приготовили, Алексеич, — суетилась она. — С печкой, тепло будет. И кровать удобная. И столик есть, чтоб книжки читать.
Виктор Алексеевич кивал, улыбаясь одной стороной лица. Андрей видел, как он жадно смотрит в окно — на знакомые дворы, на яблони, уже роняющие листву, на речку вдали.
— Вы уверены? — в сотый раз спросил Андрей, когда они остались одни. — Может, всё-таки вернётесь с нами?
— Нет… — твёрдо сказал старик. — Моё… место здесь… Приезжайте… с Мишкой… на выходные… Буду ждать…
Уезжая, Андрей оставил деньги Николаю — на лекарства, на продукты, на непредвиденные расходы. Тот взял неохотно, но пообещал следить за стариком, звонить, если что.
В Москве Мишка долго не мог понять, почему дедушка остался в деревне. Андрей объяснял, как мог — что дедушке там будет лучше, что воздух полезнее для здоровья, что они будут ездить к нему каждый месяц.
Впервые они приехали через три недели. Виктор Алексеевич встретил их, опираясь на палку, но уже без ходунков. Речь стала чётче, движения увереннее. Он повёл внука в лес, показывал грибные места, учил различать следы зверей.
— Видишь… как… поправляюсь? — сказал он Андрею вечером. — А у вас… зачах бы…
Андрей не спорил. Он видел — тесть ожил, в глазах появился блеск, даже походка стала тверже. Может, и правда, лучшее лекарство для него — родные места?
Потом были другие поездки — раз в месяц, иногда чаще. Виктор Алексеевич с помощью соседей развёл кур, посадил огород. К весне уже практически не пользовался палкой, только в плохую погоду.
Андрей привозил лекарства, продукты, которых не достать в деревне. Мишка — книжки, рисунки, поделки из школы. Старик всё бережно хранил, развешивал на стенах своей комнаты.
Прошёл год.
Мишка рос. Виктор Алексеевич твёрдо стоял на ногах и даже помогал Николаю по хозяйству. Летом внук гостил у него месяц — купался в речке, загорал, объедался ягодами. Вернулся в Москву окрепшим, загорелым, счастливым.
Андрей приехал за ним в конце августа. Они сидели вечером на крыльце, пили чай с мёдом, смотрели на закат.
— Знаешь, зять, — сказал вдруг Виктор Алексеевич почти без запинки, — я всё думаю… Может, ты был прав. Может, нужно было продать дом. Мальчишке твоему хорошо в городе. Учится, растёт. А я… Я всё равно вернулся сюда. Значит, каждый нашёл своё место.
Андрей пожал плечами:
— Всё сложилось, как должно было. Главное, что вам лучше.
— А тебе? — Виктор Алексеевич внимательно посмотрел на зятя. — Тебе хорошо?
Андрей задумался. Хорошо ли ему? Работа, сын, квартира в ипотеку… Жизнь, как у миллионов других. Не плохая, не хорошая. Просто жизнь.
— Нормально мне, — ответил он наконец. — Всё в порядке.
Старик хмыкнул:
— Врёшь ведь. Вижу, что врёшь. Глаза у тебя усталые. И один всё. Неправильно это.
— Ну, началось, — вздохнул Андрей. — Мы уже обсуждали.
— И ещё обсудим, — упрямо сказал Виктор Алексеевич. — Потому что о тебе тоже подумать надо. Не только о мальчишке, не только обо мне. О себе тоже.
Они замолчали. В тишине было слышно, как стрекочут кузнечики, как шумит листва на яблонях. Где-то вдалеке залаяла собака, ей ответила другая. Мирный, уютный вечер в русской деревне.
— Может, тебе тоже… сюда перебраться? — вдруг спросил Виктор Алексеевич. — Дом вон тот… продаётся. Недорого. Отремонтировать… и жить можно. На работу в город… ездить. Многие так… делают.
Андрей усмехнулся:
— Вы же знаете, что это невозможно. Моя работа требует присутствия в офисе. А Мишке нужна хорошая школа, кружки, развитие.
— А воздух… ему не нужен? А природа? А дед… рядом?
Андрей не ответил. Что тут скажешь? Каждый выбирает сам — город или деревня, карьера или семья, деньги или свобода. И нет правильного выбора. Есть только твой собственный путь.
— Ладно, — кивнул Виктор Алексеевич, словно услышав его мысли. — Не буду… давить. Но подумай… Жизнь одна… Она быстро… проходит…
Той ночью Андрей долго не мог заснуть. Лежал на раскладушке в комнате Виктора Алексеевича, слушал, как тот похрапывает на своей кровати. За окном мерцали звёзды — яркие, крупные, каких не увидишь в городе. Пахло яблоками, мёдом, свежескошенной травой.
Может, старик прав? Может, стоит всё бросить, начать заново? Купить дом, забрать сына, жить здесь — ближе к земле, к природе, к настоящему? Не бежать за деньгами, за карьерой, за призрачными благами цивилизации?
Утром, собираясь в обратный путь, он спросил у Мишки:
— Тебе нравится у дедушки?
— Очень! — мальчик закивал так энергично, что чуть не сбил кепку. — Тут классно! Можно купаться, рыбачить, в лес ходить! И никто не ругается за грязную одежду!
— А если бы я сказал… — Андрей замялся, подбирая слова, — если бы я сказал, что мы могли бы жить здесь? Не в Москве, а тут? Что бы ты ответил?
Мишка задумался, потом неуверенно спросил:
— А школа? А мои друзья?
— Школа есть в соседнем посёлке. А друзья… Новых найдёшь.
— Не знаю, — мальчик пожал плечами. — Тут летом хорошо. А зимой, наверное, скучно.
Андрей кивнул. Конечно, скучно. Особенно для ребёнка, привыкшего к городским развлечениям. Да и для него самого — сможет ли он здесь работать? Найдёт ли удалённые проекты? А если нет?
— Ладно, пора ехать, — он взъерошил волосы сына. — Попрощайся с дедушкой.
Обратная дорога заняла больше времени — на трассе были пробки из-за аварии. Мишка дремал на заднем сиденье, а Андрей думал о разговоре с тестем. Что-то в словах старика зацепило его, не давало покоя.
«Жизнь одна… Она быстро… проходит…»
Сколько времени он провёл в офисе, в пробках, в бесконечной гонке за деньгами? Сколько вечеров пропустил, не почитав сыну книжку перед сном? Сколько выходных потратил на подработки вместо того, чтобы пойти с Мишкой в парк?
А ради чего? Ради квартиры в спальном районе? Ради новой модели телефона? Ради иллюзии стабильности в мире, где ничего не бывает стабильным?
«Выбор есть всегда», — вспомнил он слова Виктора Алексеевича. — «Просто мы не всегда его видим».
Может быть, старик прав. Может быть, выбор действительно есть всегда. И прямо сейчас он, Андрей, стоит перед этим выбором — продолжать жить по инерции или решиться на перемены.
Впереди была Москва — огромная, шумная, беспощадная. Позади — тихая деревня с яблоневыми садами и речкой. И где-то между ними — его собственный путь, который ещё предстояло найти…
