— А ты, Зоенька, не суетись, не мельтеши перед глазами, лучше сядь, успокойся, чаю вот попей. Я-то знаю, как тебе сейчас непросто, — голос Антонины Павловны тек, словно густой мед, перемешанный с битым стеклом. — Квартира, конечно, хорошая. Потолки высокие, воздух есть. Только вот окна на север, сыростью тянет. У моего Витеньки бронхи слабые с детства, ему бы южную сторону… Ну да ладно, дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят.
Марта стояла в дверном проеме кухни, скрестив руки на груди. Ей хотелось не чаю, а чего-нибудь покрепче, или просто выйти на балкон и заорать на весь двор, распугивая голубей. Но вместо этого она молчала, наблюдая, как свекровь деловито переставляет банки с крупами на полке, которую Марта только вчера протирала.
— Антонина Павловна, — Марта старалась говорить ровно, хотя внутри все кипело. — Вите тридцать пять лет. Бронхит у него был в пятом классе. И окна выходят на запад.
— Ой, ну что ты цепляешься к словам, милая? — свекровь обернулась, и на ее лице застыла маска вселенской добродетели. — Я же о здоровье беспокоюсь. И о внуках будущих. Кстати, когда планируете? Часики-то, говорят, не стоят.
В кухню вошел Виктор. Он выглядел помятым, словно спал в одежде, хотя на часах было уже десять утра субботы. Муж потер глаза и потянулся к чайнику.
— Мам, ну перестань, — буркнул он без особого энтузиазма. — Дай кофе попить спокойно.
— Витенька, кофе вредно на голодный желудок! — всплеснула руками Антонина Павловна. — Я вот кашку овсяную запарила, с изюмом, как ты любишь.
Марта посмотрела на мужа. Тот покорно сел за стол, ожидая тарелку. Эта сцена повторялась уже третий месяц, с тех пор как Антонина Павловна приехала «погостить на недельку», чтобы пройти обследование в столичной клинике. Обследование закончилось два месяца назад, но свекровь никуда не собиралась.
Квартира принадлежала Марте. Досталась от бабушки — старая «сталинка», требующая ремонта, но с характером. Марта вложила в нее все свои сбережения, сама шпаклевала стены, выбирала плитку, восстанавливала паркет. Виктор пришел сюда с одним чемоданом и ноутбуком. Поначалу он помогал, даже плинтуса прибивал с азартом, но потом этот запал угас, сменившись привычной ленцой.
— Антонина Павловна, — Марта села напротив свекрови. — Давайте обсудим ваши планы. Билет на поезд уже смотрели?
Ложка в руке свекрови замерла. Она медленно положила ее на стол и посмотрела на Марту взглядом, полным скорбного укора.
— Гнала бы ты меня, девочка, да совесть не позволяет, верно? — тихо произнесла она. — Куда же я поеду? Там, в поселке, крыша течет, печка дымит. Осень на дворе. Хочешь, чтобы мать твоего мужа замерзла или угорела?
— Мам, ну что ты начинаешь, — вяло вмешался Виктор, жуя кашу. — Никто тебя не гонит.
— Витя, — Марта повернулась к мужу. — Мы договаривались. Неделя. Прошло три месяца. Твоя мама занимает мой кабинет, мне работать негде.
Марта была переводчиком-фрилансером. Ей нужна была тишина и сосредоточенность. Теперь же ее рабочее место превратилось в склад лекарств, вязаных салфеток и старых журналов «Здоровье», которые Антонина Павловна привезла с собой целую стопку.
— Ну, Марточка, работа — не волк, — улыбнулась свекровь. — А семья — это святое. Я вот думаю, может, нам эту квартиру разменять? Вам поменьше возьмем, а мне студию где-нибудь рядышком. Чтобы я могла помогать с детками.
Марта почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Что? — переспросила она. — Разменять мою квартиру?
— Нашу, милая, нашу. Вы же семья, — Антонина Павловна поправила воротничок халата. — По закону-то, конечно, твоя. Но по совести… Витенька ведь тоже тут живет, старается. Вон, полочку прибил в ванной.
Полочка висела криво и держалась на честном слове, но Марта промолчала.
— Никакого размена не будет, — отчеканила она, вставая. — Антонина Павловна, я даю вам неделю на сборы. В следующую субботу я отвезу вас на вокзал.
— Витя! — свекровь картинно схватилась за сердце. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает? Это в твоем доме!
— Мам, успокойся, давление подскочит, — Виктор посмотрел на жену с раздражением. — Марта, зачем так резко? Разберемся.
Марта вышла из кухни, чувствуя, как дрожат руки. Она понимала: добром это не кончится. Виктор был мягкотелым, он никогда не мог сказать матери «нет». А Антонина Павловна, прикрываясь маской заботливой простушки, была танком, который медленно, но верно давил все на своем пути.
Вечером Марта ушла в кофейню работать. Дома было невозможно сосредоточиться: свекровь громко смотрела сериалы, комментируя каждое действие героев, а Виктор играл в «танки», надев наушники, чтобы не слышать ни матери, ни жены.
Телефон звякнул. Сообщение от подруги, Лены: «Ну что, твоя „радость“ еще не уехала?». Марта быстро набрала: «Нет. Она предложила разменять квартиру». Лена прислала смайлик с выпученными глазами: «Гони ее в шею. И Витю своего, если вякать начнет. Ты же не нанималась в сиделки».
Легко сказать. Марта любила Виктора. Когда-то он был другим — веселым, легким на подъем, полным идей. Они познакомились в походе, пели песни у костра, мечтали объехать весь мир. Но быт и постоянное присутствие матери превратили его в амебу. Антонина Павловна звонила ему каждый день, даже когда жила в поселке, контролировала каждый шаг: «Что поел? Шапку надел? А Марта тебя не обижает?».
Вернувшись домой поздно вечером, Марта обнаружила, что замок в двери заедает. Она долго возилась с ключом, пока дверь, наконец, не поддалась. В прихожей было темно, но из «кабинета» пробивался свет. Марта тихо прошла по коридору и замерла.
Антонина Павловна говорила по телефону. Голос ее звучал совсем иначе — жестко, по-деловому, без елейных ноток.
— …Да, Людка, все по плану. Девка нервная, долго не выдержит. Витька у меня в кулаке, он и пикнуть не посмеет. Квартира шикарная, центр почти. Если продадим, мне на двушку хватит, а им в ипотеку что-нибудь возьмем на окраине. Оформим на Витю, конечно. Главное — дожать. Она уже срывается.
Марта почувствовала, как земля уходит из-под ног. Так это не просто старческий маразм или желание быть ближе к сыну. Это спланированная операция. Рейдерский захват.
Она не стала врываться в комнату и устраивать скандал. Тихо прошла в спальню, где храпел Виктор, легла на кровать и уставилась в потолок. Слезы душили, но плакать было нельзя. Нужно было думать. Антонина Павловна считает ее нервной истеричкой? Отлично. Значит, будем играть в другие игры.
На следующее утро Марта проснулась рано, приготовила завтрак — не кашу, а яичницу с беконом, жирную, шкварчащую, запах которой разнесся по всей квартире.
— Доброе утро! — бодро сказала она, когда на кухню вышла заспанная свекровь. — Как спалось? Давление в норме?
Антонина Павловна подозрительно прищурилась. Вчерашней агрессии как не бывало.
— Да ничего, спасибо… А что это ты такая веселая?
— Решила, что вы правы, — Марта поставила перед ней тарелку. — Семья — это главное. Зачем ссориться? Живите сколько хотите. Я вот подумала: раз вы все равно дома сидите, может, поможете мне с документами? У меня архив накопился, разобрать некогда.
Свекровь растерялась. Она ожидала войны, криков, ультиматумов, к которым уже заготовила слезливые ответы. А тут — мир, дружба, жвачка.
— Ну… помогу, конечно, — пробормотала она.
— Отлично! — Марта улыбнулась. — А Витя пусть пока в магазин сходит. Список я написала. Длинный.
Виктор, вышедший на запах бекона, удивился не меньше матери, но спорить не стал. Когда за ним закрылась дверь, атмосфера на кухне изменилась.
— Антонина Павловна, — Марта наклонилась к свекрови, глядя ей прямо в глаза. — Я слышала ваш разговор с Людмилой вчера.
Вилка в руке свекрови дзинькнула о тарелку.
— Какой разговор? Тебе приснилось что-то, деточка.
— Про продажу квартиры, про ипотеку на окраине, про то, что Витя у вас в кулаке. — Марта говорила тихо, но каждое слово падало, как камень. — Не надо отпираться. У меня в кабинете стоит камера. Я ее поставила, чтобы проверить, не копается ли кто в моих бумагах. А она еще и звук пишет.
Это была ложь. Никакой камеры не было. Но Марта знала: страх — лучшее оружие.
Лицо Антонины Павловны пошло красными пятнами.
— Ты… ты шпионишь за матерью мужа?
— Я защищаю свой дом. И знаете что? Если вы не исчезнете отсюда до завтрашнего вечера, эта запись окажется у Виктора. А потом — у вашего нотариуса, в полиции, да где угодно. Я найду, как испортить вам жизнь. Поверьте, связей у меня хватит.
Свекровь вскочила, опрокинув стул.
— Ты не посмеешь! Витя мне поверит, а не тебе! Он знает, какая ты…
— Какая? — перебила Марта. — Нервная? Может быть. Но Витя не дурак. Если он услышит, как вы планируете оставить его без жилья и загнать в долги ради своей выгоды, он выберет не вас. Уж поверьте.
Антонина Павловна тяжело дышала. Она поняла, что перегнула палку, недооценила эту тихую «мышку».
— Хорошо, — прошипела она. — Я уеду. Но ты еще пожалеешь. Витя тебе этого не простит.
— А Витя ничего не узнает, если вы уйдете тихо. Скажете, что вам срочно нужно домой. Трубу прорвало, соседи заливают, придумайте что-нибудь. Вы же мастер сочинять.
Весь день прошел в напряженном молчании. Виктор вернулся с пакетами, ничего не замечая. Антонина Павловна сидела в комнате, собирая вещи. Марта работала на кухне, прислушиваясь к каждому шороху. Ей казалось, что победа близка, но она ошибалась.
Вечером, когда все сели ужинать, в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина лет сорока, крепкий, с нагловатой ухмылкой и папкой в руках.
— Добрый вечер. Здесь проживает гражданка Ковалева Антонина Павловна? — спросил он, не переступая порог.
— Здесь, — Марта насторожилась. — А вы кто?
— Судебный пристав, — мужчина показал удостоверение. — По поводу задолженности.
Из комнаты выскочила Антонина Павловна, бледная как мел.
— Какая задолженность? Вы ошиблись!
— Ковалева Антонина Павловна, 1960 года рождения? Кредит в банке «БыстроДеньги», просрочка полгода, сумма долга с процентами… — он назвал цифру, от которой у Марты округлились глаза.
Виктор поперхнулся чаем.
— Мам? Это что такое?
Антонина Павловна начала оседать на пол, хватаясь за сердце. На этот раз, кажется, по-настоящему.
— Это все для тебя, Витенька! — завыла она. — Я же хотела как лучше! Думала, вложусь в пирамиду, заработаю, вам помогу… А они… обманули!
Пристав смотрел на этот спектакль скучающим взглядом.
— Гражданка, нам нужно описать имущество по месту вашей прописки. Но поскольку вы скрываетесь здесь…
— Она здесь не прописана! — быстро сказала Марта. — Это моя квартира, она просто в гостях.
— А вот это нам предстоит выяснить, — ухмыльнулся пристав. — Соседи подтвердят, что она проживает здесь более трех месяцев. Ведет общее хозяйство.
Марта поняла: ловушка захлопнулась. Свекровь не просто хотела отжать квартиру, она бежала от долгов, и теперь эти проблемы пришли в ее дом.
Вечер превратился в кошмар. Скорая помощь, корвалол, объяснения с приставом, который оказался настойчивым и неприятным типом. Когда все, наконец, ушли, а Антонина Павловна, напичканная успокоительным, уснула, Марта и Виктор остались на кухне вдвоем.
— Ты знал? — спросила Марта.
Виктор сидел, опустив голову в руки.
— Нет. Клянусь. Она говорила, что у нее есть накопления. Что хотела ремонт сделать в поселке… Марта, что нам делать? Она же моя мать. Я не могу ее выгнать на улицу с такими долгами.
— Витя, — Марта взяла его за руку, но он отдернул ее.
— Не надо меня жалеть! Я знаю, что ты думаешь. Что я тряпка, что я позволил этому случиться. Но она старый человек, ее обманули!
— Обманули? — Марта вспомнила разговор по телефону. — Витя, она не такая простая, как кажется. Она хотела продать эту квартиру, чтобы закрыть свои долги.
— Что за бред? — Виктор поднял на нее глаза, полные злости. — Ты сейчас придумываешь, чтобы оправдать свою ненависть к ней. Мама никогда бы так не поступила!
— У меня есть запись, — тихо сказала Марта.
— Какая запись?
— Я слышала ее разговор.
— Дай послушать.
Марта замерла. Записи не существовало. Она блефовала перед свекровью, и теперь этот блеф оборачивался против нее.
— Я… я удалила ее. Случайно.
Виктор горько усмехнулся.
— Ну конечно. Удалила. Марта, я не узнаю тебя. Ты готова оболгать мать, лишь бы выжить ее из дома.
Он встал и вышел из кухни. Марта слышала, как он зашел в комнату матери, как тихо говорил с ней, как та всхлипывала. Она осталась одна. В своей квартире, которая вдруг стала чужой.
Ночью Марта не спала. Она поняла, что ситуация вышла из-под контроля. Антонина Павловна теперь — жертва обстоятельств, бедная старушка, обманутая мошенниками. А Марта — жестокая невестка, которая хочет выгнать больную женщину на улицу. И Виктор теперь полностью на стороне матери. Чувство вины и сыновний долг перевесили здравый смысл.
Утром Марта приняла решение. Она не будет больше устраивать сцен. Она будет действовать хитрее.
За завтраком Антонина Павловна сидела тише воды, ниже травы. Виктор был мрачен.
— Мы решили, — сказал он, не глядя на жену. — Мама останется здесь, пока мы не решим вопрос с долгом. Я возьму кредит, закрою ее задолженность.
— Ты возьмешь кредит? — Марта подняла брови. — У тебя зарплата тридцать тысяч, Витя. Тебе никто не даст такую сумму.
— Я найду вторую работу. Таксовать буду. Что угодно.
— Хорошо, — спокойно сказала Марта. — Это твое решение. Но у меня есть условие.
— Какое еще условие? — огрызнулся Виктор.
— Юридическое. Мы идем к нотариусу и подписываем брачный договор. Квартира — моя собственность, и она не подлежит разделу, продаже или использованию в качестве залога ни при каких обстоятельствах. И твои долги — это только твои долги.
Виктор посмотрел на нее с презрением.
— Ты о шкуре своей печешься, когда у нас в семье беда?
— Я пекусь о том, чтобы мы все не оказались на улице. Если ты не подпишешь, я подаю на развод и выселяю твою мать через суд. Прямо сегодня.
В комнате повисла тишина. Антонина Павловна перестала жевать. Виктор сжал кулаки, костяшки побелели… нет, просто сжал, до хруста.
— Хорошо, — выдавил он. — Будет тебе договор. Но знай, Марта: после этого между нами ничего не будет прежним.
— Оно уже не прежнее, Витя, — ответила она.
Следующие две недели прошли в аду. Виктор устроился курьером по вечерам, приходил поздно, падал и засыпал. Антонина Павловна вела партизанскую войну. Она больше не командовала открыто, но делала мелкие пакости: то «случайно» постирает белую блузку Марты с красным носком мужа, то пересолит суп так, что есть невозможно, то начнет громко молиться в гостиной, когда у Марты созвон с заказчиком.
Марта терпела. Она готовила ответный удар. Она нашла частного детектива — знакомого бывшего однокурсника, который за небольшую плату согласился пробить «Людку» и историю с долгами.
Информация пришла неожиданная. Оказалось, что никакого банка «БыстроДеньги» в том виде, в каком его представил пристав, не существует. А сам «пристав» — это… племянник той самой Людмилы, подруги свекрови. Актер местного драмтеатра, давно уволенный за пьянство.
Марта сидела в машине и читала отчет. Пазл складывался. Долги, скорее всего, были выдумкой, спектаклем, чтобы надавить на жалость Виктора и закрепиться в квартире. Или вытянуть из него деньги. Но зачем?
Она позвонила детективу.
— Слушай, а что там с домом свекрови в поселке?
— А, там интересно. Дом продан месяц назад. Покупатель — некая Людмила Петрова.
— Та самая Людка?
— Она самая. И знаешь, за какую сумму? За копейки. Похоже на фиктивную сделку.
Марта закрыла глаза. Антонина Павловна продала свой дом подруге, инсценировала долги, пригнала липового пристава, чтобы… Чтобы что? Чтобы Виктор взял реальный кредит и отдал деньги ей? Или чтобы окончательно переехать к ним, лишив себя жилья официально?
Марта вернулась домой раньше обычного. В квартире было тихо. Она прошла в кухню и услышала голоса из «кабинета». Дверь была приоткрыта.
— …Витька дурак, уже документы подал на кредит. Завтра дадут. Полмиллиона, Люда! — голос Антонины Павловны был бодрым и веселым. — Мы с тобой потом поделим, как договаривались. Ты мне часть за дом вернешь, а остальное — на «лечение» потратим. В санаторий съездим, косточки погреем. А эта кикимора пусть сама коммуналку платит. Витька все равно мне деньги отдавать будет, я у него теперь «бедная-несчастная».
Марта достала телефон и включила диктофон. На этот раз по-настоящему. Она записала каждое слово.
Когда голос затих, Марта вошла в комнату. Антонина Павловна сидела в кресле с ногами, держа телефон у уха. Увидев невестку, она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.
— Ой, Марточка, а ты чего так рано? Я тут с врачом консультируюсь…
— С врачом Людмилой Петровой? — Марта показала ей экран телефона с бегущей дорожкой записи. — Которой вы дом продали месяц назад?
Лицо свекрови стало серым.
— Ты… ты откуда знаешь?
— Земля слухами полнится. И «пристав» ваш, актер погорелого театра, тоже, оказывается, язык за зубами держать не умеет, если ему пригрозить реальной полицией.
Марта блефовала насчет пристава, но попала в точку.
— Что ты хочешь? — прошипела Антонина Павловна. — Денег? Я поделюсь.
Марта рассмеялась. Смех был горьким, сухим.
— Денег? От вас? Нет. Я хочу, чтобы вы собрали свои вещи. Сейчас. И ушли.
— Куда я пойду? Дом продан!
— К Людмиле идите. В свой бывший дом. Или куда хотите. Это не мои проблемы.
— Я Вите расскажу! Я скажу, что ты меня выгнала!
— Рассказывайте. А я дам ему послушать вот это, — она помахала телефоном. — И покажу документы о продаже дома. Как вы думаете, что он сделает, когда узнает, что мама хотела повесить на него полумиллионный кредит ради поездки в санаторий?
В этот момент входная дверь хлопнула. Пришел Виктор. Он выглядел уставшим, но довольным.
— Мам, Марта! Мне одобрили кредит! Завтра поеду оформлять!
Он зашел в комнату и осекся, увидев перекошенное лицо матери и ледяное спокойствие жены.
— Что происходит?
Марта глубоко вздохнула. Настал момент истины.
— Витя, сядь. Нам надо поговорить. И на этот раз ты выслушаешь меня до конца.
— Опять вы ссоритесь? — Виктор поморщился. — Мам, ну ты-то хоть промолчи.
— Витя, послушай запись, — Марта включила воспроизведение.
Голос Антонины Павловны заполнил комнату. «Витька дурак…», «Поделим…», «Кикимора…».
Виктор слушал. Сначала он хмурился, не понимая. Потом его глаза расширились. Он перевел взгляд на мать. Та сидела, сжавшись в комок, и молчала.
— Мама? — голос Виктора дрогнул. — Это правда? Ты продала дом? Ты… ты врала про долги?
— Витенька, сынок, они меня заставили! Это Людка, это она все придумала! — заголосила Антонина Павловна, падая ему в ноги. — Я старая, глупая, бес попутал!
Виктор отступил на шаг. Он смотрел на мать так, словно видел ее впервые. В его глазах рушился мир. Тот самый мир, где мама — святая, а все вокруг виноваты.
— Уходи, — тихо сказал он.
— Витенька…
— Уходи! — заорал он так, что задрожали стекла. — Вон отсюда! К Людке, к черту, куда угодно! Чтобы духу твоего здесь не было!
Антонина Павловна, поняв, что игра проиграна, мгновенно преобразилась. Она встала, отряхнула халат и посмотрела на них с ненавистью.
— Ну и живите. Грызитесь тут. Все равно ничего у вас не выйдет. Ты, Витька, неудачник, и жену себе нашел такую же. Тьфу на вас!
Она ушла через десять минут, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
Они остались одни. Тишина в квартире звенела. Виктор сел на диван и закрыл лицо руками.
— Марта, прости меня, — глухо сказал он. — Я был идиотом.
Марта смотрела на него. На его ссутулившуюся спину, на дрожащие плечи. Ей должно было стать легче. Она победила. Враг повержен, справедливость восторжествовала. Но внутри была пустота.
— Витя, — сказала она. — Я не держу зла. Но…
— Но что? — он поднял голову.
— Но я не знаю, как нам жить дальше. Ты не верил мне. Ты готов был загнать нас в яму ради ее лжи. Как мне теперь доверять тебе?
— Я исправлюсь. Я докажу. Я буду работать, мы сделаем ремонт, поедем в отпуск…
Марта подошла к окну. На улице шел дождь, смывая грязь с тротуаров.
— Может быть, — сказала она. — Но сначала тебе нужно повзрослеть, Витя. По-настоящему. Без маминых подсказок и без моих пинков.
…
Прошло полгода.
Марта сидела в кафе, ожидая заказчика. К ней за столиком подсела Лена.
— Ну, как ты? Как твой «маменькин сынок»? Исправился?
Марта улыбнулась уголками губ.
— Знаешь, Лен… Мы развелись.
— Да ладно?! — Лена чуть не выронила чашку. — Ты же говорила, что он все понял, что просил прощения!
— Понял. Просил. И даже начал что-то делать. Устроился на нормальную работу, начал помогать по дому. Но…
— Что «но»? Свекровь вернулась?
— Нет. Свекровь живет у той самой Людмилы, они там теперь вдвоем поселок терроризируют. Дело в другом. Я поняла, что не могу быть воспитателем для взрослого мужчины. Когда пелена спала, я увидела рядом с собой не мужа, а ребенка, которого постоянно нужно направлять, хвалить за каждый чих, оберегать. Я устала быть сильной за двоих.
— И как он?
— Живет на съемной квартире. Звонит иногда. Говорит, что скучает. А я… я впервые за три года чувствую себя дома. В своей квартире, где тихо, где никто не переставляет банки и не учит меня жить.
Марта посмотрела в окно. Дождь кончился, и сквозь тучи пробивалось солнце.
— Жалеешь? — спросила Лена.
— Ни капли. Иногда, чтобы построить что-то новое, нужно снести старое до основания. Даже если это больно.
Она допила кофе, поправила шарф и вышла на улицу. Впереди была осень, новые проекты и, главное, свобода. Свобода быть собой, а не удобной функцией в чужом сценарии. И это стоило любой разрушенной иллюзии.
